Эренбург Илья Григорьевич (1897-1967)

Из Лунгиной Л.З.

Я не была лично знакома с Эренбургом, хотя на писательских собраниях часто его видела и слышала. Но его личность и в еще большей степени его путь настолько типичны для определенной части интеллигенции, что мне кажется, я его хорошо знала. Он был человек талантливый, образованный, очень умный и все же не посмевший идти своим путем. Наверное, им двигал инстинкт самосохранения. Но не только. Еще и потребность, без сомнения искренняя, участвовать в том, что представлялось ему, несмотря ни на что, великим историческим моментом. И он предпочел полностью принять правила игры, чтобы не оказаться за бортом. Принятое раз и навсегда решение с чем угодно соглашаться вело его, как и многих других, от лжи к подлости, не избавляя от страха.

Сима и я и большинство наших друзей судили его строго. Мы не понимали, как мог автор "Хулио Хуренито", ироничной книги, написанной в двадцатые годы (кстати, не переиздававшейся), человек, влюбленный в Париж, поклонник импрессионизма и абстрактного искусства, космополит в настоящем смысле слова,- как мог он не только приспособиться к сталинскому режиму, но и служить ему? Как он мог написать такую угодливую книгу, как "Не переводя дыхания" , в начале тридцатых? Такую пошлую, как "Падение Парижа", после войны? Конечно, мы восхищались его репортажами в "Известиях" о войне в Испании и еще больше - репортажами, которые он почти ежедневно присылал с фронта в Отечественную войну. Эти статьи сделали его фантастически популярным. Солдаты в окопах вырывали их друг у друга, и даже при дефиците бумаги страничка Эренбурга в "Красной звезде" никогда бы не пошла на самокрутку. Зато можно было обменять Эренбурга на хлеб. Одна из самых знаменитых его статей, опубликованная незадолго до конца войны, называлась "Убей немца".

Такое подстрекательство к убийству всякого немца, где бы он ни был, кто бы он ни был. При том, что мы были очень близки к победе, мне показалось это совершенно непристойным.

После войны он пользовался огромной известностью. Возможно, она и спасла его в период космополитизма. Он был не каким-то безвестным критиком или автором книжек на идише, а народным героем. Сталин умело использовал старые связи Эренбурга с Западом. Когда он разрешил ему поехать в Париж, то прекрасно знал, что Эренбург, как прежде Горький, будет свидетельствовать в пользу режима. Но вот до чего довел его этот компромисс. В пятидесятом или пятьдесят первом, не помню точно год, в Москву приехал американский писатель-коммунист Говард Фаст . Он беспокоился о судьбе своего друга Переца Маркиша . До Фаста доходили слухи, что Маркиш арестован. Но кого он ни спрашивал - никто не хотел подтверждать этот слух. Тогда Фаст обратился к Эренбургу, с которым был хорошо знаком, убежденный, что тот скажет ему правду. Эренбург его успокоил, сказал, что на прошлой неделе они с Маркишем виделись, а теперь он уехал из Москвы на несколько дней,- пожалуйста, не волнуйся, скоро вернется. Но Говард Фаст волновался. Он решил подождать. В конце концов ему дали знать, что скоро он сможет повидаться с другом. Жене Маркиша позвонили из тюрьмы и велели принести костюм, ботинки, галстук и так далее, чтобы Маркиш выглядел презентабельно. Спустя неделю Фаст и Маркиш в сопровождении одного якобы приятеля - разумеется, из КГБ,- встретились в "Национале", чтобы вместе пообедать. Маркиш подтвердил, что все в порядке, и успокоенный Фаст, ничего не заподозрив, уехал в США. А в конце лета пятьдесят второго года двадцать шесть еврейских писателей и поэтов были убиты в подвалах Лубянки, в том числе и Маркиш. Фаст никогда не простил Эренбурга, скрывшего правду.

Однако тот же Эренбург за несколько лет до того пытался опубликовать "Черную книгу", которую они составили вместе с Василием Гроссманом ,- памятник страданиям евреев во время нацистской оккупации. А эта тема была под абсолютным запретом. Ее просто не существовало. И я, встречая Эренбурга на всяких собраниях в последние годы его жизни, понимала, что, при всей неоднозначности этой фигуры, он - один из значительных свидетелей века, который воплощает преемственность русской культуры. И "Люди, годы, жизнь" это показывают. Они публиковались, эти его мемуары, в "Новом мире", ценой огромных трудностей с цензурой, и вернули какую-то часть нашей памяти, хотя Эренбург и не говорил всей правды. А кроме того, не будем недооценивать его роль в эпоху оттепели. Собственно, и сам термин принадлежит ему.

Даже когда казалось, что он в безопасности, что он на коне, в действительности его не покидали страх и беспокойство. Он тоже до самой смерти Сталина каждую ночь ждал звонка в дверь.

См. Носик М.: Эренбург Илья Григорьевич

См. в Википедии Илья Григорьевич Эренбург

Источник - Википедия

Илья Григорьевич Эренбург (15 (27) января 1891, Киев — 31 августа 1967, Москва) — русский советский прозаик, поэт, 
переводчик с французского и испанского языков, публицист, фотограф и общественный деятель.

Илья Эренбург родился в Киеве в зажиточной еврейской семье. Его отец — Герш Гершонович 
(Герш Германович, Григорий Григорьевич) Эренбург (1852—1921) — был инженером и купцом 2-й 
гильдии; мать — Хана Берковна (Анна Борисовна) Эренбург (урождённая Аринштейн, 1857—
1918) — домохозяйкой. В 1895 году семья переехала в Москву, где отец получил место директора 
Хамовнического пиво-медоваренного завода.
С 1901 года учился в 1-й Московской гимназии вместе с Н. И. Бухариным. С 1905 года участвовал 
в революционной деятельности, присоединился к большевикам. В январе 1908 года был 
арестован, полгода провел в тюрьмах и освобождён до суда, но в декабре эмигрировал 
во Францию. Постепенно отошёл от большевиков. В Париже занимался литературной 
деятельностью, вращался в кругу художников-модернистов, выпустил сборники «Стихи» (1910), «Я 
живу» (1911), «Будни» (1913), книгу переводов Ф. Вийона (1913). В 1914—1917 годах был 
корреспондентом русских газет «Утро России» и «Биржевые ведомости» на Западном фронте.
В 1917 году вернулся в Россию. Отрицательно восприняв победу большевиков (сборник стихов 
«Молитва о России», 1918), в 1921 году снова уехал за границу. В 1921—1924 годах жил 
в Берлине, в 1922 опубликовал философско-сатирический роман «Необычайные похождения 
Хулио Хуренито и его учеников…», в котором дана интересная мозаичная картина жизни Европы и 
России времён Первой мировой войны и революции, но главное — приведён свод удивительных 
по своей точности пророчеств.

И. Эренбург был пропагандистом авангардного искусства («А всё-таки она вертится», 1922). 
В 1923 году написал сборник рассказов «Тринадцать трубок» и роман «Трест Д. Е.». Эренбург был 
близок к левым кругам французского общества, активно сотрудничал с советской печатью. С 1923 
года работает корреспондентом «Известий». Его имя и талант публициста широко 
использовались советской пропагандой для создания привлекательного 
образа сталинского режима за границей. Много ездил по Европе (Германия — 1927,1928, 1930, 
1931; Турция, Греция — 1926; Испания — 1926; Польша — 1928; Чехословакия — 1927, 1928, 
1931, 1934; Швеция, Норвегия — 1929; Дания — 1929, 1933; Англия — 1930; Швейцария — 1931; 
Румыния, Югославия, Италия — 1934). 

После прихода Гитлера к власти становится крупнейшим 
мастером антинацистской пропаганды. С начала 1930-х годов регулярно приезжал в СССР и начал 
проводить в своих произведениях мысль «о неизбежности победы социализма». Посетил 
Кузнецкстрой, Томск. Выпустил романы «День второй» (1934), «Книга для взрослых» (1936).
Во время гражданской войны в Испании 1936—1939 годов Эренбург был военным 
корреспондентом «Известий»; выступал как эссеист, прозаик (сборник рассказов «Вне 
перемирия», 1937; роман «Что человеку надо», 1937), поэт (сборник стихов «Верность», 1941). 
После поражения республиканцев перебрался в Париж. После немецкой оккупации 
Франции укрылся в Советском посольстве.

В годы Великой Отечественной войны был корреспондентом газеты «Красная звезда», писал для 
других газет и для Совинформбюро. Прославился пропагандистскими антинемецкими статьями и 
произведениями. Значительная часть этих статей, постоянно печатавшихся в газетах «Правда», 
«Известия», «Красная звезда», собраны в трёхтомнике публицистики «Война» (1942-44). В 1942 
году вошёл в Еврейский антифашистский комитет и вёл активную деятельность по сбору и 
обнародованию материалов о Холокосте.

После войны выпустил дилогию — романы «Буря» (1946—1947) и «Девятый вал» (1950). Один из 
лидеров Движения борцов за мир.
В 1948 году Голливуд выпускает в прокат фильм «The Iron Curtain» (режиссёр William Wellman, о 
побеге шифровальщика ГРУ И. С. Гузенко и советском шпионаже). 21 февраля того же года 
Эренбург в газете «Культура и жизнь» публикует статью «Кинопровокаторы», написанную по 
заданию министра кинематографии И. Г. Большакова.
  Положение Эренбурга среди советских писателей было своеобразным: с одной стороны, он 
получал материальные блага, часто ездил за границу, с другой — был под контролем спецслужб и 
часто даже получал выговоры. Таким же двойственным было отношение властей к Эренбургу в 
эпоху Н. С. Хрущёва и Л. И. Брежнева.
После смерти Сталина написал повесть «Оттепель» (1954), которая была напечатана в майском 
номере журнала "Знамя" и дала название целой эпохе советской истории. В 1957 году вышли 
«Французские тетради» — эссе о французской литературе, живописи и переводы из Ж. Дю Белле. 
Автор мемуаров «Люди, годы, жизнь», пользовавшихся в 1960-е — 1970-е годы большой 
популярностью в среде советской интеллигенции. Эренбург познакомил молодое поколение со 
множеством «забытых» имен, способствовал публикациям как забытых (М. И. Цветаева), так и 
молодых (Б. А. Слуцкий, С. П. Гудзенко) авторов. Пропагандировал новое западное искусство.
В марте 1966 года подписал письмо 13-ти деятелей советской науки, литературы и искусства в 
президиум ЦК КПСС против реабилитации И. В. Сталина.
Скончался после длительной болезни 31 августа 1967. Проститься с писателем пришло около 15 
000 человек.
Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище .

Первая супруга (1910—1913) — переводчица Катерина (Екатерина) Оттовна 
Шмидт (1889—1977, во втором браке Сорокина).
   Вторая супруга (с 1919 года) — художница Любовь Михайловна Козинцева (1900—1970), 
сестра кинорежиссёра Григория Михайловича Козинцева, ученица Александры 
Экстер (Киев, 1921), Роберта Фалька, Александра Родченко. С 1922 года участница выставок 
в Берлине, Париже, Праге, Амстердаме. Около 90 её живописных и графических работ 
хранятся в Отделе личных коллекций ГМИИ им. А. С. Пушкина.

Двоюродный брат — художник и журналист Илья Лазаревич Эренбург (1887—1920, 
сын харьковского зерноторговца Лазаря Григорьевича Эренбурга); с ним и его женой Марией 
Михайловной супруги Эренбург были дружны в период первой эмиграции в Париж. 
Двоюродная сестра — коллекционер, художник и педагог Наталья Лазаревна Эренбург (в 
замужестве Эренбург-Маннати, фр. Nathalie Ehrenbourg-Mannati; 1884—1979).

См. СТАЛИН И ЭРЕНБУРГ

Из Носика

Илья Григорьевич Эренбург - этот выжил и даже явил собою пример выживания в самых неблагоприятных обстоятельствах. Иные из нынешних авторов, восхищаясь этой его живучестью, приписывают такую способность исключительно его принадлежности к этой непонятно как выжившей еврейской как бы нации. Может быть, итак... Но почему ж тогда не выжил Бабель, не выжил Мандельштам, а с ними и еще шесть мильонов не выжили - кто от Сталина погиб, кто от Гитлера? Не могу знать. Все-таки судьбы решаются, вероятно, на небесах, а в "органах" уж только происходит их "оформление". Но вот Эренбург не был ни осужден, ни оформлен ни на безвременную скоропостижную, ни на медленную, с битьем и голодом. Конечно, он умел подсуетиться, был сообразителен и, вероятно, подл. В те годы, когда он замелькал в Ла Фезандри у Вожеля, ему надо было срочно закреплять свое положение у московских хозяев, надо было как-то выделиться из когорты холуев и шпионов. Числился он корреспондентом "Известий", да и везде, где надо, уже, конечно, числился, так что в Россию и обратно ездил без помех, но это особое положение надо было закрепить, потому что везде сидели конкуренты. В Ассоциации ревпи- сателей венгры и немцы засели, а здесь еще Луи Арагон, очень оказался кляузный неофит, были Анри Барбюс и прочие, а он, бедный Илья, кто он был в литературном мире? Хрен собачий? И Эренбург пошел на решительный шаг. Возвращаясь после московского съезда писателей во Францию через Одессу, он отправил первое в своей жизни письмо-кляузу Сталину, где, приложив ревписателей, выдвинул идею широкого "привлечения к нам западноевропейской интеллигенции" с "политической программой... очень широкой и в то же время точной:

1) Борьба с фашизмом,

2) Активная защита СССР", а также идею организации международного съезда. Конечно, всем этим уже занимались четыре года, с самого Харькова, занималась Международная организация революционных писателей (МОРП) , во главе которой стояли Иллеш , Залка , Бехер , Ренн , Ясенский . Значит, письмо Эренбурга должно было спокойно и убедительно доказать, что МОРП (к которому Эренбурга не подпускали) никуда не годится. Как выяснили дотошные историки, Эренбург посовещался насчет письма с Бухариным , который в те дни оказался в Одессе (в "правдивых" мемуарах Эренбурга упомянуто это письмо, но не упомянуты ни его адресат, ни Одесса, ни Бухарин). Вероятно, Бухарин и помог Эренбургу написать убойное письмо. Может, и пошатнувшемуся Бухарину интересно было таким образом проверить свое умение убеждать Хозяина. Письмо Эренбурга обвиняло МОРП в рапповских тенденциях (уже осужденных партией), а также в "ком-чванстве" и соблазняло Сталина привлечением к "борьбе с фашизмом" широкого круга "крупнейших писателей Запада" (обратите внимание на "людей Мюнценберга" в эренбурговском перечне, а также на посыпавшиеся вслед за этим приглашения западным писателям приехать в Союз "и убедиться"): "...большинство наиболее крупных, талантливых, да и наиболее известных писателей искренно пойдет за нами против фашизма, - писал Эренбург Сталину. - Если бы вместо МОРП существовала бы широкая антифашистская организация писателей, в нее тотчас же вошли бы такие писатели, как Ромен Роллан, Андре Жид, Мальро, Ж.-Р. Блок, Барбюс, Вильдрак, Дюртен, Жионо, Фернандес, Роже Мартен дю Гар, Геено, Шамсон, Ален, Арагон (заметьте, что морповский выскочка Арагон стоит последним среди французов); Томас Манн, Генрих Манн, Фейхтвангер, Леонгард Франк... Драйзер, Шервуд Андерсен, Дос Пассос, Голд и др. Я перечислил всего три страны и авторов, известных у нас по переводам книг..." Письмо попало в цель. Сталин переслал его своему тогдашнему близкому помощнику ( Кагановичу ) с припиской: "23.IX.34 г. Прочтите письмо т. Эренбурга. Он прав. Надо ликвидировать традиции РАППа в МОРПе. Это необходимо. Возьмитесь за это дело вместе со Ждановым. Хорошо бы расширить рамки МОРП (1. борьба с фашизмом, 2. активная защита СССР) и поставить во главе МОРПа т. Эренбурга. Это большое дело. Обратите на это внимание... Буду ждать ответа". Конечно, письмо попало в яблочко. Дело о создании "более широкой" писательской организации, а потом и созыве международного конгресса закрутилось. Но Эренбургу на сей аз не повезло - главным представителем Москвы в зарубежной литературе он не стал (хотя и стал "оком Москвы"): путь пока еще не был расчищен. Как раз накануне того дня, когда Сталин написал свою записку, в Москву приехал из Франции писатель-коммунист Анри Барбюс . Он привез для апробации в Агитпропе ЦК главы своей книги о Сталине, которую планировали выпустить одновременно в четырех странах. Вероятно, то, что написал Барбюс

("...Сталин и Троцкий выступают как антиподы. Эти два характера находятся на противоположных полюсах современности. Сталин целиком опирается на разум, на практический смысл. Он вооружен непогрешимым и неумолимым методом. Он знает. Он до конца понимает ленинизм, ведущую роль рабочего класса, ведущую роль партии... Подобно Ленину, он бьет в одну точку и т.д. и т.п."), Сталину понравилось, потому что во время демонстрации 7 ноября Барбюс стоял на мавзолее и был удостоен беседы со Сталиным. Вот тогда-то Сталин и велел распустить МОРП, а во главе новой международной писательской организации разрешил поставить грамотного Барбюса. Не надо думать, что живчик Эренбург опустил руки. Договорившись с Мальро, Жидом, Вайяном- Кутюрье и Блоком, он сообщил в Москву, что группа французских писателей решила созвать международный конгресс. Вся эта его подпольная (втайне от нового шефа писательской Лиги) деятельность немало озадачила Барбюса, который несколько растерянно и обиженно сообщал А.С. Щербакову в ЦК: "Илья Эренбург, который имел разного рода свои собственные идеи, не имеющие ничего общего с тем, что было в принципе согласовано с руководящими товарищами, - по возвращении из поездки, которую он совершил в Москву, распустил слух, что установка советских писателей совершенно изменилась. Он утверждал также, что Стецкий , который, как он говорил, вызвал его телеграммой в Москву, официально объявил ему об этом. С другой стороны, Эренбург воздействовал на Андре Жида, Мальро и Жана-Ришара Блока таким образом, чтобы его (Эренбурга) личные идеи восторжествовали в ущерб тем, которые мне было поручено провести в жизнь". Я привел это письмо из интереснейшей публикации Б. Фрезинского в альманахе "Минувшее", чтобы те, кто вместе со мной разглядел сейчас в веселой толпе на фезандрийской террасе немытые патлы и вонючую трубку этого классика советской литературы, получили хоть сколько-нибудь реальное представление об извилистом пути будущего стали-ниста- "оттепельщика" и некоторое противоядие против его лживых мемуаров (которые в такой восторг привели врушку Берберову - мели, Емеля, твоя неделя, все, кроме нас, уже померли... Да? А бумажки-то, письма, архивы - они не соврут). Кстати, о сообщении в мемуарах Эренбурга: Сталин и правда позвал его в Москву (как там сказано), но, узнав, что главным иностранцем уже назначен Барбюс, рандеву отменил, велел, чтоб изложил парижанин все свои идеи зав агитпропом ЦК тов. Стецкому , после чего

Эренбург был отправлен восвояси, в Париж, но и там его шаловливые ручонки не опустились бессильно: он сделал вид, что решение Москвы не является "окончательным", было ведь письмо Сталина о нем, Эренбурге, было, он знает. В Париже Эренбург выдал свои "идеи" (увы, речь идет не о каких-то там бознать каких идеях, а о борьбе за власть на узком участке фронта и о создании дымовой завесы "антифашизма" для победы красного тоталитаризма над коричневым, куда более откровенным и менее хитрым) - выдал их за указания то ли Стецкого, то ли самого Сталина. Мотивы этой возни прозрачны: Эренбург хочет выжить Барбюса и занять свое законно выбитое (через самого Сталина!) теплое местечко в удобном и привычном Париже. Конечно, в мемуарах Эренбург небрежно сообщает, что трагическая гибель Кирова (ах, какая неожиданность при коммунистическом дворе, где не могли не знать, сколь глубокое впечатление произвели на Хозяина гитлеровская "ночь длинных ножей" и последовавшая фашистская "чистка" с удалением всех "старых соратников"-конкурентов, не могли не помнить проведенное Сталиным по этому поводу совещание, его восхищенный комментарий, не могли не предвидеть своей чистки) - "трагическая гибель" и "последствия" помешали, мол, ему получить все эти указания непосредственно от Вождя...

Но если Эренбург забывает сообщить благодарному советскому читателю о том, как он копал под "старика Барбюса", у которого уже, видишь ли, "руки тряслись" (об этом он сообщил), то до нынешнего читателя дошли и вполне интимные письма Эренбурга, посланные (с оказией, конечно) М. Кольцову :

" Барбюс объявил здесь, что он окончательно признан. Это он сказал Муссинаку и Бехеру. Сам он сидит на юге, а всем распоряжается его секретарь, известный всем Удеану .\ Сей последний ведет себя диктаторски... Самое грустное, что благодаря Удеану пошли толки, что деньги московские. Он хвастал: снимаем роскошную квартиру, достали много денег, будет журнал - до 5000 в месяц сотрудникам и т.д.

"Писателей надо прежде всего заинтересовать материально"... это может быть и верно... Полное запустение. Не способны даже на работу метранпажа... Надо ли говорить, что все это делается именем того, с кем Барбюс в свое время беседовал..." Если это не донос, то что же это? А "самое грустное", по мнению грамотного коминтерновца Эренбурга, это то, что эти Барбюс и Удеану - плохие конспираторы. Про деньги в Коминтерне не говорят вслух, про личное вмешательство Сталина - тоже. Эренбурговский донос Кольцов должен показать тому, с кем он лично общается, утаить его он не может, и вряд ли Гуталинычу такая "гласность" понравится. А все же идея Эренбурга получает развитие: в Париже готовят международный конгресс . Сталинские игры с Гитлером, домашний террор и гонка вооружений получат на Западе плотную дымовую завесу. Казалось бы, кому готовить конгресс, как не инициатору, не автору гениальной идеи, поддержанной Коминтерном и ГПУ? Ан нет, Барбюс еще жив, и карьерист Арагон у него под рукой. Конечно, и Эренбург весь в действии, у него свой карьерист, Андре Мальро .

Эренбург выходит прямо на Кольцова и на А.С. Щербакова из ЦК, он их теребит, изображает страшную деятельность. И пожалуй, ему с Мальро удается обойти старого Барбюса и его старомодную команду, хотя Арагон тоже строчит в Москву жалобы. Но Мальро брызжет энергией...

А кто такой Мальро , "великий" писатель-середняк, занявший нынче место в Пантеоне где-то между Руссо и Вольтером (обойдя и Флобера, и Бальзака)? Мальро был, конечно, очень энергичным карьеристом с авантюрно-уголовными наклонностями. Начинал он как востоковед, на Востоке и завершил свою востоковедческую карьеру ограблением древнего храма (спиливал на продажу бесценные статуи и был застигнут зарубежной полицией). Французское "общественное мнение" вытянуло его из тюряги, но с таким уголовным прошлым ему теперь сам черт был не брат: во Франции это любят. Старенький Ромен Роллан , удивленно разглядывая младшего собрата Мальро, вдруг объявившего себя главным большевиком, с удрученным восхищением и завистью заносил в свой дневник:

"На его лице горестная складка, след жестоких испытаний в Индо-Китае (шесть месяцев тюрьмы за кражу статуй из Ангкора , его выдал один из его помощников, и колониальная полиция не упустила случая его сломить). Пережив приступ дикой жажды разбогатеть любым путем, теперь он поставил своей целью достижение власти. И так как это человек большого ума, пронзительности и упорства, он выбрал в своей борьбе лагерь будущего..." (Сам Роллан, которому Москва подложила на стылое старческое ложе агента ГПУ М. Кудашеву , пребывал пока в том же лагере.) Забегая вперед, сообщим, что Мальро, не преуспев "в лагере будущего", сделал в конце концов новую ставку, стал деголлевским министром культуры (с культурой и древними статуями у него, как помните, кровные связи), а после смерти (в результате уже чужих комбинаций) въехал аж в Пантеон. Но тогда, в 1935-м, он был просто энергичным подручным писателем Эренбурга.

Москва, кстати, заметила, что Эренбург рвется в лидеры, и это не всем понравилось. Вскоре Илье Григорьичу стало ясно, что Кольцов на него "сердится", да и Барбюса ему пришлось лично уверять, что он его, старикашку, любит... Барбюс не поверил и правильно сделал, послал Эренбургу "очень резкое письмо", а наверх, тов. Щербакову из ЦК, сообщал: "Эренбург попытался убедить меня, что лично он никогда не оказывал мне ни малейшего противодействия (что я принял к сведению, однако не поверив этому)". См. Кольцов Михаил

Ссылки: