 |
Третий (3-й) московский процесс
Третий Московский процесс в марте 1938 состоялся над 21 членами так называемого «Право-троцкистского блока». Главным обвиняемым являлся Бухарин, бывший глава Коминтерна, также бывший председатель Совнаркома Рыков, Раковский, Крестинский и Ягода — организатор первого московского процесса. Все обвиняемые, кроме трёх, были казнены. В ходе допросов широко применялись шантаж (угрозы расправы с близкими родственниками), пытки и истязания, а признательные показания были вырваны силой.
Никакая самая богатая фантазия не могла вообразить, что внутрипартийные идейные разногласия будут представлены как бандитские преступления, хотя после 1929 года, после разгрома так называемой правой оппозиции, с тех пор как Бухарин перестал занимать руководящее положение в партии, он был всегда под сталинским прицелом и сталинским обстрелом, и это угнетало его. Сталин третировал Бухарина, внушая ему, что его бывшие ученики, которых начали называть унизительно "школка" и разогнали, отправив многих на работу вне Москвы, превратились в контрреволюционеров. Он натравливал на Бухарина отдел печати ЦК и редактора "Правды" Мехлиса, с которым у Бухарина бывали частые стычки. Сталин изредка позванивал Николаю Ивановичу, давал какие-либо указания редакции "Известий" например: Бухарину и Радеку обязательно написан, "разгромные" статьи ("разгромные" - так он выразился) об историке, революционере- большевике Михаиле Николаевиче Покровском. Он позвонил и пробрал Бухарина за то, что в потоке славословий автор одной статьи написал, что мать Сталина называла его Coco.
- Это еще что такое за Coco? - вопрошал разгневанный Сталин. Непонятно, что его разозлило. Упоминание ли о матери, которой он никогда не оказывал внимания (как я слышала), или он считал, что и мать тоже должна была называть сына "отцом всех народов" и "корифеем науки".
Одновременно он "ласкал" Николая Ивановича, проявлял к нему "внимание". Произнес на банкете, устроенном для выпускников военных академий весной 1935 года, тост в честь Бухарина. "Выпьем, товарищи, за Николая Ивановича, все мы его любим и знаем, а кто старое помянет, тому глаз вон!". Тост на банкете выпускников военных академий даже не за военного руководителя, а за штатского человека, за уже низвергнутого, но все еще любимого Бухарина! Выпили - и раздались бурные аплодисменты, как у нас говорят, переходящие в овацию. Бухарин растерялся от неожиданности. Сталин как бы измерял температуру отношения к Бухарину. Все было у него рассчитано, каждый шаг, нет, каждый сантиметр шага. Это теперь ясно, тогда этого никто, в том числе и сам Бухарин, и не подозревал. Тост был воспринят как искренний, выражающий отношение Сталина к Бухарину.
Сталин звонил, чтобы поздравить Бухарина с хорошим докладом о поэзии на Первом съезде писателей летом 1934 года. Особенно ему понравилось высказывание о Демьяне Бедном, о том, что тому грозит опасность отстать от времени. Однажды Сталин позвонил глубокой ночью, был нетрезв, поздравил Бухарина с женитьбой. Звонок разбудил нас. Я подошла к телефону и услышала три слова.
- Сталин. Николая попросите!"
- Опять какая-нибудь неприятность", - сказал Николай Иванович и взволнованно взял трубку. Но, оказалось, неприятности вовсе не было. Сталин сказал:
- Николай, я тебя поздравляю! Ты и в этом меня переплюнул.
- Почему "и в этом", Н.И. не спросил, но в чем переплюнул, все-таки поинтересовался.
- Хорошая жена, красивая жена, молодая - моложе моей Нади!.
Он это говорил, когда Надежды Сергеевны Аллилуевой уже не было в живых. После таких выходок на следующий же день можно было ждать неприятности. Вся эта нервотрепка, к которой, я бы сказала Н.И. до некоторой степени даже привык, до августа 1936 года преодолевалась им благодаря присущей ему жизнерадостности. Начиная же с августа 1936 года, то есть с зиновьевского процесса , обвинения против Бухарина стали настолько страшны, что жизненные силы его иссякали на глазах. Я была отправлена в лагерь до осуждения Бухарина.
Я долго ждала процесса - целый год. Я понимала, что приговор будет смертным, другого не ждала и молила о скорейшем конце, чтобы прекратились мучения Николая Ивановича. Но у меня теплилась слабая надежда, что Бухарин уйдет из жизни гордо. Что он так же, как на февральско-мартовском Пленуме 1937 года, громко, на весь мир заявит: "Нет, нет, нет! Я лгать на себя не буду!" Эта надежда была ничем не обоснована и родилась только от большой любви к Николаю Ивановичу
В лагере я уже хорошо понимала, что все обвиняемые, проходившие по процессу, признаются в преступлениях, которые они не могли совершить. Обычно в лагере мы газет не получали. В первых числах марта 1938 года надзиратель принес газеты, в которых освещался процесс. "Почитайте, почитайте, кто вы есть!" Он брезгливо и злобно посмотрел на меня, отдал газеты старосте барака, хлопнул дверью и вышел. Эта староста, по фамилии Земская (у меня ее фамилия и внешний вид ассоциировались всегда со змеей), конечно тоже была чья-то жена, работала раньше в Ленинграде прокурором, а в лагере была осведомителем. Однажды еще до процесса, Земская уже успела сделать мне неприятность тем, что сообщила в 3-ю следственную часть о том, что у меня имеется книга со штампом "библиотека Н.И. Бухарина" и очень подозрительным названием "Опасные связи". Это была книга французского писателя и политического деятеля XVIII века Шодерло де Лакло, очень живо и остроумно написанный роман в письмах. Он был прекрасно издан в начале 30-х годов советским издательством "Academia" Трудно теперь сказать, почему именно эта книга оказалась у меня с собой. После доноса Земской у меня был устроен персональный обыск, и старинный французский роман о светских озорниках забрали как контрреволюционный. Так мне объяснили, когда я обратилась с просьбой вернуть книгу.
Итак, нам принесли все газеты, освещавшие процесс, кроме той, где было опубликовано последнее слово Бухарина. Меня очень интересовало, простая ли это случайность, или за этим что-то кроется? Газеты в руки заключенным не давали, староста читала их вслух, сидя на верхних нарах, как раз напротив меня. Читая обвинительные заключения, она иногда отрывалась и поглядывала в мою сторону, чтобы потом донести, как я на в реагирую.
До процесса я думала, что более или менее психологически подготовлена к нему благодаря чтению предварительных показаний против Бухарина , которые присылались ему, когда Николай Иванович еще не был арестован, но уже находился под следствием. Но процесс по наглости и чудовищности обвинений превзошел все мои ожидания. Преступная фантазия его создателя (остальные были исполнителями) достигла апогея. Такого количества преступлений ни один преступник за свою жизнь не смог бы совершить, не только потому, что на все это не хватило бы жизни, но и потому, что он обязательно провалился бы на первых нескольких.
Шпионаж и вредительство; расчленение СССР и организация кулацких восстаний; связь с германскими фашистскими кругами, с германской разведкой, с японской разведкой; несбывшиеся террористические стремления убить Сталина, убийство Кирова; террористический акт в 1918 году против Ленина, причем не просто совершенный правой эсеркой Каплан , а рука Каплан - это рука Бухарина, умерщвление давно не работавшего из-за болезни Менжинского , Куйбышева , Горького , даже попытка отравления Ежова ("Ну как не порадеть родному человечку!").
После оглашения обвинительного заключения председатель Военной Коллегии Верховного Суда Ульрих опрашивал обвиняемых, признают ли они себя виновными. И только Николай Николаевич Крестинский смог заявить.
- Не признаю. У меня брызнули слезы. Это была минута просветления и гордости за него. Мне казалось, что я вижу его Добродушное лицо с подслеповатыми, сильно близорукими глазами, в очках. И хотя отрицание вины длилось у Крестинского недолго - его заставили "признаться", то-есть лгать, - это обстоятельство стало основательной трещиной в ходе процесса.
Сначала я слушала отчет о процессе сидя, потом, чтобы избегнуть взглядов любопытствующих женщин, легла на нары и накрыла одеялом голову. Я почувствовала сильную головную боль, из носа пошла кровь. Возле меня неотлучно была Сарра Лазаревна Якир . Она смачивала холодной водой полотенце, прикладывала его к моему носу и тихо говорила.
- Отупей, отупей, надо стараться ничего не воспринимать, бери с меня пример, я уже отупела!
Неожиданно Земская прервала чтение и властным голосом крикнула.
- Бухарина! Иди-ка мыть коридор, сегодня твоя очередь!
И очередь была не моя, и староста видела, в каком я положении, понимала, что мыть коридор я не смогу. Это сделано было нарочно, чтобы осведомительница могла доложить о моем отказе, что дополнило бы мою "контрреволюционную" характеристику
- Не волнуйтесь, - заявила С. Л. Якир, - я за нее вымою. И хотя сама была измучена, пошла мыть длиннющий грязный коридор. В то время и в таком состоянии, в каком я находилась, в бараке, где не меньше ста женщин устремляли на меня взгляды, когда я не могла взять газету в руки и вдуматься, произвести хотя бы элементарный анализ этого мерзкого судилища, все обвиняемые казались мне на одно лицо, все, кроме Крестинского.
Николай Иванович выглядел в моих глазах гораздо унизительнее, чем cпустя много лет, когда я смогла сама прочесть судебный отчет и его последнее слово. В томском лагере у меня были даже сомнения, действительно ли это был Бухарин, не подставное ли лицо, загримированное под Бухарина. Настолько чудовищными казались мне его признания, что, если бы он высказал мне их наедине, я сочла бы его безумным. Многие тогда считали, что на процессе были подставные лица и Бухарин тоже был не Бухариным. Но мои первоначальные сомнения по мере чтения очень быстро рассеялись. Слишком хорошо я знала Николая Ивановича, чтобы не узнать и его стиль, и его характер. Подставные лица - это была бы слишком грубая и опасная фальшивка вообще, а по отношению к Бухарину в особенности.
Да и сам ход процесса - наряду с признаниями стычки с Вышинским - делал неубедительным это предположение.
Спустя много лет, когда я вернулась в Москву, И.Г. Эренбург , присутствовавший на одном из заседаний процесса и сидевший близко к обвиняемым, подтвердил, что на процессе наверняка был Николай Иванович. Он же рассказал мне, что во время судебного заседания через определенные промежутки времени к Бухарину подходил охранник, уводил его, а через несколько минут снова приводил. Эренбург заподозрил, что на Николая Ивановича действовали какими-нибудь ослабляющими волю уколами, кроме Бухарина, больше никого не уводили.
- Может, потому, что больше остальных его-то и боялись, - заметил Илья Григорьевич. Эренбург рассказывал, что билет на процесс дал ему Михаил Кольцов со словами: "Сходите, Илья Григорьевич, посмотрите на своего дружка!" И произнесено это было, как показалось Эренбургу, враждебным тоном. Но Кольцов и сам не избежал той же участи.
Состав подсудимых меня поразил невероятно. И на первых двух большевистских процессах, по-видимому, тоже были обвиняемые, не связанные политической деятельностью, общими целями, оппозиционными настроениями ни с Каменевым и Зиновьевым, ни с Пятаковым, Радеком и Сокольниковым, но таких посторонних было намного меньше. По предыдущим процессам прошло много людей, работавших в различных учреждениях на ответственных постах, ранее исключенных, затем восстановленных в партии, бывших троцкистов, давно порвавших с Троцким. Из принадлежавших к "правой" оппозиции по последнему процессу вместе с Бухариным проходил только Алексей Иванович Рыков . Томский сразу понял, что ничего не докажешь, потому что доказательства невиновности не нужны, и смог своей твердой рабочей рукой пустить себе пулю в висок. Когда я подумала о нем, мне представились эти крепкие широкие руки, запомнившиеся в тот час, когда Томский нес урну с прахом моего отца к Кремлевской стене. Я воображала, что по процессу пройдут сторонники взглядов Бухарина. Д. Марецкий, А. Слепков, Я. Стэн, Зайцев, В. Астров, А. Айхенвальд, И. Краваль, Е. Цетлин и другие. Те, кого к этому времени называли унизительно "школка", и сам Бухарин, как робот, повторял на процессе это слово. Те, кого когда-то защищал от нападок Каменева - кто бы мог подумать - Молотов! "Такой "демократ", как т. Каменев, говорит о них не иначе как свысока. Стецкие-Марецкие. Он иначе не может выразиться о той молодежи, которая вокруг партии и вокруг ее руководящих органов начинает подрастать, которая приносит нашей партии громаднейшую пользу..."
Но нет сторонников бухаринских взглядов в 1928 - 1929 годах на процессе не было. Не было и Фрумкина , которого Сталин считал правей Бухарина, не было Угланова... Сторонники Бухарина во время брестских разногласий, якобы совершавшие вместе с Бухариным преступления, - В.В. Осинский (Оболенский) , В.Н. Яковлева проходили по процессу как свидетели, а не как обвиняемые. Зато с Бухариным вместе оказались "врачи отравители", к политике никогда не имевшие отношения Это были очень знающие врачи, среди них профессор Плетнев , широко известный у нас и за границей.
Нужно было "сделать "правых" Кто же ими стал? Чудовищно, но одной из центральных фигур на процессе стал Ягода , бывший наркомвнудел, при котором был проведен процесс Зиновьева - Каменева, а ранее - небольшевистские процессы. Ягода, к которому Николай Иванович, кроме презрения и ненависти, никаких иных чувств в последнее время не питал.
Бухарин считал, что Ягода разложился, забыл свое революционное прошлое, превратился в авантюриста, карьериста и чиновника. Ягода никогда не мог быть ни правым, ни левым, он всегда держался за свой пост, он строго выполнял указания Хозяина, не понимая, как последний его "отблагодарит"!
Ни об одном из подлинных преступлений Ягоды на процессе не было сказано ни слова. Он был так же оклеветан, оболган, как и его жертвы. Пожалуй, лишь один факт, рассказанный Ягодой на процессе и подтвержденный Рыковым и Бухариным, действительно имел место: когда в деревне в связи с коллективизацией начались крестьянские волнения и тяжелые известия с мест дошли до Рыкова и Бухарина, кто-то из них обратился к Ягоде как к наркому внутренних дел за точными цифровыми данными о волнениях для доклада на Политбюро или, может быть, на Пленуме ЦК ВКП(б) в целях предупреждения дальнейшего их роста и для обоснования своей позиции. Лучше Ягоды этих данных никто не мог знать. Ягода никогда не был в "правой" оппозиции, но к нему обратился Председатель Совнаркома, и он обязан был сообщить ему сведения. На процессе они фигурировали как тенденциозные. Ягода не рассчитал гири на весах; по-видимому, если бы он не дал таких сведений, он бы получил только одобрение. Но этой оплошности Сталин ему не простил. О приведенном факте с Ягодой я знаю, так как присутствовала при разговорах об этом Н.И. Бухарина с Ю. Лариным.
Вторым сделанным "правым" был Акмаль Икрамов , секретарь ЦК КП(б) Узбекистана . Икрамов тоже никогда в "правой" оппозиции не был. Более того, он выступал против нее. Трудно сказать, какие потенциальные сторонники были у Николая Ивановича, но они были наверняка. Калинин , например, однажды встретил Н.И. в Кремле (это было еще до XVI съезда ВКП(б)) и сказал ему
"Вы, Николай Иванович, правы на все двести, но полезней монолитности партии ничего нет. Время мы упустили, у нашего генерального секретаря слишком большая власть, остальное понимайте сами". Шверник также выражал сочувствие позиции Николая Ивановича, но только лично. А возможно, и Икрамов был молчаливым сторонником взглядов Николая Ивановича, хотя он и выступал против "правой" оппозиции. И Акмаль Икрамов , и Файзулла Ходжаев были удобны фальсификаторам тем, что у Акмаля Икрамова останавливался в Ташкенте Николай Иванович , когда проводил свой отпуск в горах Памира или Тянь-Шаня, тогда же он видел и Ф. Ходжаева. Куда бы ни ступала бухаринская нога, она обязательно несла за собой "контрреволюцию" Но ташкентских встреч для этого не хватило, надо было придумать еще, и придумали. Подробней об этом эпизоде я еще расскажу. "Вербовка" Бухариным Икрамова так же невероятна, как невероятны лживые показания Икрамова в отношении самого себя о вредительстве и так далее. Но, не налгав на себя, не налжешь и на Бухарина, а этого от него несомненно, требовали на следствии.
Никогда не были "правыми" упоминавшиеся на процессе Рудзутак , Енукидзе и многие другие, не разделявшие взглядов Бухарина, Рыкова, Томского в 1928 - 1930 годах.
Ссылки: