Кольцов Михаил Ефимович

Противодействие Эренбурга Барбюсу было во всем, и Москва послала для руководства опытного товарища, которого в Париже называли "доверенным лицом Сталина" и его "правой рукой".

(Вдохновенно «обслуживал» процесс о «правотроцкистском блоке» блестящий журналист Михаил Кольцов. Ведь это именно его находки: «злые двуногие крысы», «прожженные мерзавцы», «гиены и шакалы мирового фашизма» и т.п.)

Персонаж этот в скором времени объявился в Ла Фезандри - граф Кароли именно там его и увидел, прочие тоже. Это был сам Михаил Кольцов, номинально всего лишь корреспондент "Правды" и еще чего-то, но фактически Комисар Комиссаров... Вот он стоит рядом с Эренбургом, ирониески поблескивая очками, и прожженный Эренбург уже не кажется рядом с ним ни хитрым, ни ироническим. Кольцов быстро разобрался в ситуации, и даже склоки Эренбурга были им отчасти прощены. Эренбурга он засадил за работу, отметив, однако, в отчете: "С Эренбургом отношения сносные, хотя он все время пытается играть роль арбитра между Европой и Азией (мы)". Но подкоп Эренбурга под Барбюса не был Кольцовым забыт, и об этом тоже есть в его парижском отчете: "Интриги против Барбюса продолжаются, есть попытки даже лишить его доклада на съезде. Приходится все время охранять интересы Барбюса..." Вот они стоят рядом - Эренбург и Кольцов. Эренбург всем видом выражает дружбу, любовь и доверие, но Кольцов отвечает ему снисходительно, даже несколько презрительно, и главное - не приглашает его на совещания. Эренбург именно эти жгучие обиды отметит тридцать лет спустя в мемуарах и отомстит, постараясь замаскировать остроту этой обиды сообщениями о неизменно "ласковых", неизменно "дружеских" и "снисходительных" интонациях и жестах старшего товарища по отношению к нему, молоденькому (Эренбургу и правда было всего 44 года, но Кольцову-то на семь лет меньше). Подобно Барбюсу, мы не склонны верить Эренбургу на слово. При внимательном чтении мы различим в тогдашних письмах и речах Эренбурга стремление подражать влиятельному цинику Кольцову, а в тех строках мемуаров, что посвящены Кольцову, явные отзвуки былой обиды:

"Маленький, подвижный, смелый, умный до того, что ум становился для него обузой, Кольцов быстро разбирался в сложной обстановке, видел все прорехи, никогда не тешил себя иллюзиями... Ко мне он относился дружески, но слегка презрительно, любил с глазу на глаз поговорить по душам, пооткровенничать, но, когда речь шла о порядке дня двух конгрессов, не приглашал меня на совещания. Однажды он мне признался: "Вы редчайшая разновидность нашей фауны - нестреляный воробей". Ах, мемуары, ах, ностальгия по юности и, конечно, неизбежная ложь! Лукавая ложь, когда все наоборот. Эренбург, уже пробивший дорогу к Хозяину, был в описываемое время вполне стреляный воробей. Именно это отмечено в оправдательном (в ответ на жалобу В. Кина ) письме Кольцова и Щербакова самому секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Андрееву по поводу хитрого ответа Эренбурга троцкистам на этом в конце концов состоявшемся парижском конгрессе 1935 года : "Выступление Эренбурга (политически прожженного человека, а не младенца, как его наивно называет Кин) было в данном случае правильным и нужным". Письмо написано точным Кольцовым, здесь его подлинное мнение об Эренбурге ("в данном случае"), но так хочется Эренбургу в мемуарах, перевернув отзывы Кольцова, предстать перед читателем этаким всеми любимым, симпатичным 44-летним "младенцем". Да и как было угадать Эренбургу, что это письмо 1935 года с грифом "секретно" будет когда- нибудь предано гласности. Ну а что до цинизма и обременительного даже ума старшего (хоть он и на семь лет его моложе) фезандрийского собеседника Эренбурга Кольцова, то их даже снисходительный и сильно пьющий левак Хемингуэй отметил в своем "Харькове". Но конечно, и наивный честняга Эренбург о них не умолчал:

"К попыткам некоторых левых писателей Запада покритиковать хотя бы робко порядки сталинского времени (так, как критикует их через 20 лет Эренбург. - Б.Н.) Кольцов относился пренебрежительно (тут он, вероятно, сошелся бы с графом Игнатьевым. - Б.Н), говорил: "X что-то топорщится, я ему сказал, что у нас переводят его роман, наверно, успокоится" или "Yy меня спрашивал, почему Буденный ополчился на Бабеля, я не стал спорить, просто сказал, чтобы он приехал к нам отдохнуть в Крым. Поживет месяц хорошо - и забудет про "бабизм Бабеля". Однажды он с усмешкой добавил: "Z получил гонорар во франках. Вы увидите, он теперь поймет даже то, что мы с вами не понимаем". Так они "откровенничали", "по душам", стоя в стороне от прочих на террасе Ла Фезандри. "Прожженный политик" учился у смелого молодого циника - и его пережил. В своих мемуарах он ханжески восклицает: почему он погиб, а не я? Но сам-то он наверняка помнит почему. Да вот и ставший обременительно ненужным Барбюс откинул в Москве копыта. Вот и ненавистник Кин из Парижа отозван (понижен и расстрелян ). Может, просто редкое везенье. Тогда Эренбург мог бы повторить за Скалозубом: "...счастлив я в товарищах моих... иные, смотришь, перебиты..."

Хлопотно, конечно. Приходится хоронить неудачников (или потом "воспевать"). Эренбургу пришлось прервать отпуск в Бретани и вернуться в каникулярном августе в Париж - хоронить Барбюса (вместе с Мальро, Муссинаком, Арагоном и всеми прочими), писать некролог: "Анри Барбюс хорошо знал, что такое человеческое горе... Я видел его на нашем конгрессе писателей. Он тяжело дышал, руки его судорожно бились..." Дальше там какая-то глупая фраза Барбюса, но главные сведения московский агент уже сообщил: Барбюс был чуть живой, дышал на ладан, руки дрожали - должен был помереть, так что таинственная Москва, где все мрут как мухи, она ни при чем...

Конечно, покоя нет, покой нам только снится, мир полон врагов. Едва уехал из Парижа Кольцов, как вслед ему "лично товарищам Щербакову и Кольцову" полетел в Москву пространный донос от другого фезандрийского завсегдатая, верного сына партии Луи Арагона , что-то там по поводу издательских дел:

"Эренбург навязывает по всем вопросам свое мнение, высказывая его презрительным тоном и с недопустимой грубостью. Слово "коммунист" систематически употребляется им в дурном смысле, причем с наибольшей чувствительностью он относится к имени Кольцова... Мне очень неприятно говорить таким образом о товарищах, членах партии, но я не могу поступить иначе, ибо их поведение уже привело..."

Браво, Эльза! Браво, Харьков! Браво, Лиля и Ося! Наш нежный бисексуал Луи вырос в нормального партийного стукача... И то сказать, злобный Эренбург многим насолил. Был у бедной страны Франции талантливый поэт- сюрреалист Рене Кревель . Как все, бисексуал, конечно. Как все, захотел опереться на железное плечо партии. Заготовил какие-то коммунистические жалобы на жизнь, должен был зачитать их на конгрессе, чтоб смягчились и к нему, и к сюрреализму, и к бисексуалам. А тут возьми кто-то да переведи на французский статью Эренбурга из "Литгазеты" - про сюрреализм и сюрреалистов. Статья в духе уже рекомендованного буревестниками из ГПУ соцреализма. Там черным по белому было сказано, что сюрреалисты не могут служить революции, потому что они любят только рукоблудие, коктейли и половые извращения. Каково было такое читать сюрреалистам, которые хотели прильнуть к плечу, принять участие в конгрессе? Нестерпимо.

Андре Бретон встретил Эренбурга ночью возле кафе и дал ему по морде. Эренбург струхнул и умылся (в мемуарах это изящнее: "Вместо того чтобы ответить тем же, я глупо спросил..."). Бедный Кревель. Он так уважал Эренбурга, обожал Бретона. Он покончил самоубийством , как раз накануне "антифашистской" писательской феерии в Париже...

Что до умного и толкового Кольцова, то он был большой профессионал коминтерновских дел. В мае 1935 года он послал т. Щербакову письмо о подготовке и проведении конгресса в Париже с пометкой "Только лично". Это вполне толковая (сам Трилиссер не составил бы лучше) и подробная инструкция неучу Щербакову с примечанием: "Внимание: важна каждая деталь". Нас с вами эти детали тоже, надеюсь, не оставят безучастными: "...ПЕРЕПРАВКА МАТЕРИАЛА. Все доклады, вспомогательные материалы, конспекты, рукописи - отправить заблаговременно в дипбагаже через НКИД . С собой в дорогу никаких материалов не брать - возможны обыски, особенно в Германии. Проекты докладов можно посылать мне обыкновенной спешной почтой без сопроводиловок, заголовков, только с подписями, как статьи.

ОСВЕЩЕНИЕ ПОДГОТОВКИ СЪЕЗДА. В нашей печати советским авторам о конгрессе пока не писать. Постараюсь организовать статьи французов - организаторов конгресса для советских газет. Во время пребывания Лаваля в Москве попросить наших писателей в разговорах с французскими журналистами темы о конгрессе по возможности избегать.

ЭКИПИРОВКА. Для экономии валюты сшить всем едущим в Москве по 1 летнему пальто, серому костюму за счет Союза. Рекомендовать каждому сшить себе по второму (черному) костюму (не обязательно). Заказать вещи немедленно...

ПРОЕЗД. Разбиться на две-три группы, с маршрутами: а) морем из Ленинграда или Гельсингфорса на Дюнкирхен или Амстердам, б) через Польшу-Германию (кратчайший 4 путь), в) через Вену-Базель. Прибытие групп в Париж - не в один день (желательные даты я сообщу). ...

ДЕНЬГИ. Каждому из делегатов выдать при отъезде по 100 рублей, предупредив, что это аванс в счет суточных. Остальные деньги взять чеком на Париж.

СВЯЗЬ,

а) диппочта... б) шифр - через "Правду" Мехлиса ... г) Телефон - вызывать меня из Москвы, по номеру и в часы, какие укажу. Условные обозначения в разговоре: Горький - Анатолий, Барбюс - Андрей, Эренбург - Валентина.

ПОМОЩЬ В МОСКВЕ. Использовать можно Шейнину (Интурист, паспорта, визы и т.д.), Болеславскую (переводы, литработы). Учесть, что Болеславская дружна с Мальро.

КОНТАКТ. Прошу срочно отвечать на письма, а на шифровки немедленно.

Мих. Кольцов". Но в конце концов исполнительного солдата партии И.Г. Эренбурга умный Комиссар (было, вероятно, и такое звание в ГПУ) не дал в обиду и в ответ на донос Арагона объяснил молодому французскому коммунисту, что деятельность тов. Эренбурга "укладывалась в ту линию, какую проводили все мы, в том числе и ты, дорогой друг". Так что пойми наконец, что Эренбург этот не с парижского чердака свалился, он оттуда же, откуда и мы все... Он Оттуда... Можно отметить, что хотя Кольцов, Эренбург, Арагон и прочие деятели "антифашистского" конгресса часто появлялись в те времена в Ла Фезандри, великих организаторов, чародеев Вилли и Отто они держали от дел конгресса в стороне. Видимо, не хотели слишком уж засвечивать коминтерновскую сущность мероприятия. Этих двух и от "движения борьбы за мир" мало-помалу отодвигали менее скомпрометированные Дол иве и Пьер Кот. Да и вообще Радеку со всеми его подопечными подходил конец. См. Сталин готовился уничтожить прежних своих помощников

См. в Википедии Кольцов, Михаил Ефимович

Источник - Википедия

Кольцов, Михаил Ефимович (настоящее имя — Мойсей Фридлянд, псевдоним в Испании — Мигель Мартинес); 1898—1940 (по другой версии — 1942) — советский публицист, журналист, писатель.

Михаил Фридлянд родился 31 мая (12 июня) 1898 года в Киеве. Родители — Фридлянд Ефим Моисеевич (1860—1945), ремесленник-обувщик, и Рахиль Савельевна (1880—1969). После переезда родителей в Белосток учился в реальном училище, где вместе с младшим братом Борисом издавали рукописный школьный журнал: брат (будущий художник и карикатурист Борис Ефимов) иллюстрировал издание, а Михаил — редактировал.
В 1915 году поступил в Психоневрологический институт в Петрограде. Печататься в газетах начал с 1916 года.
Активный участник Февральской и Октябрьской революций. С начала 1917 сотрудничал в петроградских журналах. В феврале 1917 года в брошюре «Как Россия освободилась» под псевдонимом «Мих. Ефимович» восторженно оценил создание Временного правительства и роль А. Ф. Керенского.
Член РКП(б) с 1918 года (с рекомендацией А. В. Луначарского), в том же году заявил о выходе из партии, открытым письмом в «Киногазете», объясняя, что ему не по пути с советской властью и её комиссарами, однако в конце того же года оказывается в занятом германскими войсками Киеве в составе советской дипломатической миссии.
В начале 1918 года возглавлял группу кинохроники Наркомата просвещения. С 1919 года служил в Красной Армии, сотрудничал в одесских газетах и в киевской армейской газете «Красная Армия». С 1920 года работал в отделе печати Наркомата иностранных дел. Специальный корреспондент ряда периодических изданий, в том числе газеты «Правда» (1922—1938).
Много работал в жанре политического фельетона. Часто выступал с сатирическими материалами и был самым известным журналистом СССР. Инициатор возобновления издания и редактор журнала «Огонёк», один из основателей и редактор журнала «За рубежом», член редколлегии «Правды», инициатор создания журналов «За рулём» и «Советское фото». Руководитель основанного им самим «Журнально-газетного объединения», — первоначально, до реорганизации в 1931 году, — акционерного общества «Огонёк», существовавшего с 1925-го по 1938 годы. Сотрудник сатирического журнала «Бегемот». С 1934-го по 1938-й годы занимал пост главного редактора сатирического журнала «Крокодил». Создатель и бессменный главный редактор юмористического журнала «Чудак», в котором вёл постоянную рубрику «Календарь Чудака».
Он показал себя мастером фельетона, образного, сжатого, захватывающего стиля, который иронией, парадоксами и гиперболами блестяще усиливал политическую направленность его произведений.

В бытность редактором «Огонька» (1927) придумал и реализовал практически уникальный литературный проект — создание коллективного романа-буриме «Большие пожары». 25 писателей и журналистов (в том числе и сам Кольцов) последовательно пишут по одной главе, которые тут же печатаются в журнале. Роман получился интересный, однако, для того исторического периода нежизнеспособный. Нетрудно догадаться, что в случае ареста хотя бы одного участника роман издаваться не будет. Репрессировано оказалось шестеро, поэтому отдельной книгой «Большие пожары» вышли только в 2009 году.
Руководитель иностранного отдела в СП СССР. Посетил многие страны мира, из них некоторые — нелегально. Делегат международных конгрессов в защиту культуры в Париже (1935) и в Барселоне (1937, руководитель советской делегации). С 1938 — депутат Верховного Совета РСФСР.
Кольцов написал около 2000 газетных статей на актуальные темы внутренней и внешней политики. С 1928 по 1936 трижды выходили многотомные собрания его сочинений.

Во время Гражданской войны 1936—1939 годов был направлен в Испанию как корреспондент «Правды» и одновременно негласный политический представитель властей СССР при республиканском правительстве. В Испании активно участвовал в событиях, как организатор сопротивления мятежникам. Испанские газетные репортажи послужили основой книги «Испанский дневник» (1938), где о легальной части своей работы Кольцов рассказал от первого лица, а о тайной — как о деятельности мексиканского коммуниста Мигеля Мартинеса. Проводя линию Сталина в международном рабочем движении, в публикациях дискредитировал «троцкистов», обвиняя их в том числе в том, что они находятся на службе у Фаланги и фашизма. В романе Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол» М. Кольцов выведен под именем Каркова.

В 1938 году был отозван из Испании и в ночь с 12 на 13 декабря того же года арестован в редакции газеты «Правда». Жена наркома Ежова — Евгения была редактором «Иллюстрированной газеты», и Кольцов, как член редколлегии и часто главный редактор «Правды», встречался с ней. Однажды нарком Ежов даже принимал Кольцова вместе с Бабелем на своей даче. На очной ставке с Кольцовым теперь уже бывший нарком Ежов показал: «Я понял, что Ежова связана с Кольцовым по шпионской работе в пользу Англии». Как и другие, Кольцов не выдержал пыток и сам оговорил более семидесяти участников «заговора».
«Мне были известны некоторые политические настроения Кольцова, его морально-бытовое разложение», — отмечала журналистка Ольга Войтинская в своём письме к Сталину в январе 1939 года.

Как рассказывал Константин Симонов в «Глазами человека моего поколения»:
В сорок девятом году… Фадеев в минуту откровенности… сказал мне, что… через неделю или две после ареста Кольцова написал короткую записку Сталину о том, что многие писатели, коммунисты и беспартийные, не могут поверить в виновность Кольцова и сам он, Фадеев, тоже не может в это поверить, считает нужным сообщить об этом широко распространенном впечатлении от происшедшего в литературных кругах Сталину и просит принять его.
Через некоторое время Сталин принял Фадеева.
— Значит, вы не верите в то, что Кольцов виноват? — спросил его Сталин.
Фадеев сказал, что ему не верится в это, не хочется в это верить.
— А я, думаете, верил, мне, думаете, хотелось верить? Не хотелось, но пришлось поверить.
После этих слов Сталин вызвал Поскребышева и приказал дать Фадееву почитать то, что для него отложено.
— Пойдите, почитайте, потом зайдете ко мне, скажете о своем впечатлении, — так сказал ему Сталин…
Фадеев пошёл вместе с Поскребышевым в другую комнату, сел за стол, перед ним положили две папки показаний Кольцова.
Показания, по словам Фадеева, были ужасные, с признаниями в связи с троцкистами, с поумовцами.
…Когда посмотрел все это, меня ещё раз вызвали к Сталину, и он спросил меня:
— Ну как, теперь приходится верить?
— Приходится, — сказал Фадеев.
— Если будут спрашивать люди, которым нужно дать ответ, можете сказать им о том, что вы знаете сами, — заключил Сталин и с этим отпустил Фадеева.
1 февраля 1940 года Кольцов был приговорён к смертной казни по обвинению в шпионаже.
Некоторым исследователям эта акция Сталина кажется непостижимой, поскольку Кольцов, по их мнению, фанатично верил Сталину. Весьма вероятно, что Кольцов был устранён как свидетель тайных операций НКВД в Испании — непосредственной причиной ареста послужило письмо Сталину генерального секретаря интербригад в Испании Андре Марти, который обвинял Кольцова в связях с ПОУМ и, косвенно, в шпионаже. Мог сказаться опубликованный в начале 1920-х годов темпераментный очерк о Льве Троцком. Об этой версии пишет в своих воспоминаниях Борис Ефимов, брат М. Кольцова
По официальной версии М. Кольцов расстрелян в феврале 1940 года; в справочниках 1960—1970-х годов указывались 1938 и 1942 годы.
В 1954 году реабилитирован.
С 1956 года произведения М. Кольцова вновь широко издавались в СССР. Многие статьи и фельетоны 1920-х годов остаются непереизданными.

Семья
Кольцов был женат трижды. Первая жена — актриса Вера Юренева (1918—1922), вторая жена — Елизавета Ратманова-Кольцова (вместе с мужем работала в Испании) (1924—1930), третья жена (гражданская) — немецкая писательница-коммунистка Мария Остен (1932—1937).
Двоюродный брат известного советского фотографа и журналиста Семёна Фридлянда, родной брат известного художника-карикатуриста Бориса Ефимова. В последние годы жил в Доме на набережной (ул. Серафимовича, д. 2).

Награды
Награжден орденами Красного знамени и Красной звезды.

Библиография
Петлюровщина. ГИЗ, 1921.
Первый круг. "Книгопечатник", 1923
Пуанкаре-война. "Красная новь", 1923
Идеи и выстрелы. "Молодая гвардия", 1924
Последний рейс. ГИЗ, 1924
Человек из будущего. ГИЗ, 1924
Без десяти десять. "Огонек", 1926
Серебряная утка. "Огонек", 1927
Сотворение мира. ЗИФ, 1928
Крупная дичь. ЗИФ, 1928
Поразительные встречи. ЗИФ, 1929
Конец, конец скуки мира. ГИЗ, 1930
Астраханский термидор. "Московский рабочий", 1930
О вечной молодости. "Огонек", 1930