Мотовилова С.Н.: бытовой итог "жизни под большевиками"

Еще в 1960-м наша героиня подвела некоторый бытовой итог "жизни под большевиками":

"Ты никогда не переживала этой острой нужды, которую переживали мы. Эти хождения по толкучке, "вшивому рынку", с продажей своих вещей, часами стояния в ломбарде в очередях. А мы с мамой все это без конца проделывали. Да, много мы пережили тяжелого. Только последние три года я вполне спокойна. Получаю пенсию, которой мне вполне хватает на жизнь. Одежды я, правда, себе не покупаю. Зина свою старую мне отдает, беда, что ее обувь мне мала. Но я всю зиму дома хожу в теплых туфлях, а на улице - в валенках, а летом - в башмаках на резине, ношу по десять лет.

За время Советской власти - сорок два года у меня только три раза были башмаки на кожаной подошве. Первый раз я продала свой самовар в Москве, в 29-м году и на эти деньги купила себе поношенные туфли на кожаной подошве. Второй раз: маме, когда она была за границей, M-me Фридрих подарила рыжие ботинки, которые выкинула ее пансионерка-англичанка. Очень хорошие были ботинки, можно было ходить в них без калош. Я их носила семь лет. А в третий раз мне дал талон на туфли один жулик, который работал у нас в геолкоме. Это не я его называю жуликом, а он, взаправду, оказался вором-рецидивистом. <...> Каким-то образом он получал в магазине талоны на всякие пальто, костюмы, обувь. Ну и все эти талоны отдавал начальству, чтоб подлизаться. Ну, я, конечно, узнав, подняла шум. Вероятно, чтоб заткнуть мне глотку (он так думал), он дал мне талон на туфли. Это было, конечно, до того, как стало известно, что он жулик" (из письма сестре В.Н. Ульяновой).

В 1963-м наша героиня подвела, по-видимому, окончательные итоги своего существования: "Что я неудачница, это да! Ну что же, не всем жизнь удается. Важно чувство собственного сознания: я всегда делала то, что считала правильным и хорошим, жалела людей. Я всю жизнь старалась помочь. Один знакомый говорил мне: "Вы любите униженных и оскорбленных". Нет, я их вовсе не люблю, но я хотела бы, чтоб их не били.

А другой сослуживец говорил: "Вы не обидитесь, С.Н., но когда человек теряет сознание своей выгоды, это называется идиотизмом".

Пятнадцать лет я возилась с Сергеем Васильевичем Андроповым , которого я никогда не любила, но он был одинок и вот уж абсолютно "терял сознание своей выгоды". И я была рада, что когда наконец он перестал быть нелегальным, поступил на государственную службу, и я не стала больше ему нужна, что он женился и был счастлив двадцать четыре года жизни со своей женой. Это он мне сам сказал в 1950-м году.

<...>Конечно, я не отдавала себя, как мама, всю целиком заботе о семье. Вероятно бы я дому принесла больше пользы, если бы мирно сидела на своей службе и не боролась все это время против всякого зла и безобразий. Кончалось ведь все это всегда тем, что меня отовсюду выкидывали без права работы в каком-либо советском учреждении. Но я борюсь всегда не за себя, а за право, против вредительства.

<...> Не знаю, мне мое прошлое кажется светлым и честным, почему оно тебе кажется темным, как ты написала Вике, не понимаю. Ты написала мне тогда, что я "груба, мещанственна, завистлива, зла и воображаю, что всех благодетельствую" и что, читая мои письма, ты смеешься "mais avec mepris"(Но с презрением). Ну, что же смейся avec mepris. Казалось бы, ты моя родная сестра и лучше других знаешь меня. Для тебя я, конечно, ничего не делала, да ты и не нуждалась во мне.

Но для Зины и ее детей Коли , Вики я делала все, что могла, всю жизнь и особенно эти послереволюционные годы и эти ужасно тяжелые для меня четыре года после маминой смерти. Я отошла от Зины и Вики в 1947-м году, когда они уже были богаты и во мне не нуждались. А я же была всем у них, и кухаркой и уборщицей, да всем вообще. И ведь они были не одни, а окружены своими прихвостнями. Одна знакомая мне говорила: "Вы жертвенная натура", а другая: "У вас нет никакой личной жизни, вы вся отдаетесь своей семье". Ты думаешь, Зина это замечала? Ни капельки. Она мне как-то ска-зала: "Ты хочешь всех убить, задавить, задушить!"" (из письма сестре В.Н. Ульяновой). С.Н. Мотовилова самокритично признавала два своих недостатка. Первый: старческую болтливость. И второй: "Видите, у меня есть одна неприятная черта - бестактность. Вы правы, я не должна была Вам писать о невысоком мнении Лены о Вас, как инженере. Но ведь это же верх комизма, ну что она может в этом понимать?". Как говорится, прибавить тут нечего.

Ну что ж, Софья Николаевна Мотовилова хотя и не дожила до коммунизма (как и все советские люди), но провела вполне достойную жизнь, несмотря на гражданскую войну и голод, гнет большевиков, злодеяния немцев и так далее. Многих людей эти невзгоды заставили не только "прогнуться", но некоторых - и сломаться. А наша героиня, полуглухая, полуслепая, с развившимся в старости склерозом, до самого своего конца продолжала живо интересоваться событиями "оттепели". Из письма И.Р. Классону в мае 1962- го:

"Мне рассказывали, что у Вас в Москве в Политехническом музее было выступление Эренбурга , и что молодежь его горячо благодарила, что он раскрыл для нее писателей, о которых она понятия не имела, и требовала (молодежь), чтоб их издали опять. Вы знаете, что долгое время в библиотеках запрещено было выдавать журналы и газеты , начиная со второй половины 1917 года и до конца войны, то есть за тридцать лет! Теперь, говорят, уже выдают".

В декабре 1965-го наша героиня призналась сестре Вере Николаевне "про это":

"<...> Помнишь Александру Яковлевну Анатомову , дочку Цыльнинского дьякона, такую религиозную? Она про себя всегда говорила: "Соблюла и соблюду". Я никак не могла понять, что она "соблюдала?" А потом оказалось - "целомудрие". Ну и я могу сказать: "Соблюла и соблюду", попросту говоря, это означает, что я старая дева. Ты всегда называешь нашу швейцарскую знакомую Лину "старой девой". Я не вижу, что тут унизительного? Одним людям удалось встретить человека, которого могли полюбить, другим не удалось. Вот и все".

Ссылки: