Большевики руководят литераторами, но разрешают им соревнуются, 1924

На следующий день после возвращения в Москву, 28 декабря 1924 года, Маяковский принял участие в заседании, посвященном оформлению советского павильона на Художественно-промышленной выставке , которая откроется в Париже следующей весной. В подготовительный комитет входили и другие представители русского левого искусства, в том числе Александр Родченко и архитектор Константин Мельников , автор проекта павильона.

Маяковский отвечал за отдел рекламы. В январе 1925 года было решено, что СССР будет представлен семнадцатью оригинальными плакатами из разных отраслей промышленности, в том числе и плакатами Маяковского.

Двенадцатого января Маяковский получил новый заграничный паспорт, что свидетельствует о том, что он собирался вернуться в Париж скоро, возможно, еще до открытия выставки, запланированного на конец апреля. Но, в отличие от Родченко, который уехал в Париж в марте, Маяковский покинул Москву лишь в конце мая. Для этого было несколько причин: во- первых, советский павильон был готов только в начале июня, во-вторых, культурно-политическая ситуация требовала его присутствия в Москве.

Зимой 1925 года в культурных кругах было известно, что партия готовит документ, в котором будут сформулированы ее взгляды на развитие в области художественной литературы. С учетом этого лефовцы почувствовали необходимость уточнить свою позицию как в организационном, так и в идеологическом плане. Маяковский и Брик всегда ратовали за свободный союз деятелей авангарда, объединенных общим видением нового искусства: футуристов, конструктивистов, формалистов и других авторов, творчество которых отличало новаторство в области формы (таких, например, как Борис Пастернак). Первоначально предполагалось, что "Леф" станет платформой не только для русского, но и для международного авангарда; в числе потенциальных сотрудников журнала назывались Георг Гросс , Тристан Тцара , Фернан Леже , а также коллеги-футуристы, которые теперь проживали за границей, - Бурлюк и Якобсон . Предшественником - и образцом - был журнал "Вещь-Object-Gegenstand", вышедший тремя номерами в Берлине в 1922 году под редакцией Ильи Эренбурга и Эль Лисицкого ; одним из сотрудников был Маяковский. Хотя в отдельных номерах "Лефа" публиковались и иностранные авторы, статус международного органа журнал все же не приобрел.

Еще осенью 1923 года культурно-политическая реальность вынудила лефовцев - несмотря на их идею более свободного объединения - вступить в альянс с МАППом , московской секцией РАППа, Российской ассоциации пролетарский писателей .

С учетом диаметрально противоположных взглядов на литературу, альянс требовал значительных, принципиальных уступок с обеих сторон: для пролетарских писателей содержание было куда важнее формы, в то же время лефовцы, как и прежде, подчеркивали решающее значение формы. Однако МАПП и Леф объединяла борьба за то, что воспринималось ими как "коммунистическое искусство", и критика так называемых "попутчиков" (термин придуман Троцким для писателей, которые, не будучи членами компартии, относились к революции без враждебности, таких как Есенин , Пильняк , Замятин , Зощенко , Бабель , Всеволод Иванов и другие).

Альянс, таким образом, сложился не на основе обоюдной симпатии, а из чисто стратегических соображений: объединившись, стороны надеялись получить больше влияния на формирование советской культурной политики.

Этого, однако, не произошло, частично потому, что Лефу не удалось разрешить свои внутренние противоречия. Зимой и весной 1925 года группа Маяковского неоднократно обсуждала организационные вопросы с теми, кто поддерживал Николая Чужака и его требования четкой организационной структуры и единой эстетической программы. Однако компромисса достичь не удалось. Коммунистическая партия добивалась примирения и консолидации на писательском фронте и не питала особых симпатий к радикальным идеям, проповедуемых Лефом и МАППом.

Опубликованная в июле 1925 года резолюция "О политике партии в области художественной литературы" получила положительные отклики у подавляющего большинства - но не у лефовцев, которые надеялись, что партия поручит им центральную роль в строительстве новой культуры. Однако вместо этого Леф вообще не упоминался в резолюции.

У пролетарских писателей также имелся повод для недовольства. Их значение было отмечено, но одновременно их критиковали за неуважительное отношение к культурному наследию, за "комчванство" и попытки создания "чисто оранжерейной "пролетарской" культуры".

Победителями оказывались пресловутые "попутчики" , которые не просто избежали нападок, но и были наделены особо важной ролью в переходный период от буржуазной к коммунистической культуре.

Принципиально важной в резолюции являлась поддержка партией "свободного соревнования различных группировок и течений".

"Поддерживая материально и морально пролетарскую и пролетарско- крестьянскую литературу, помогая "попутчикам" и т. д., партия не может предоставить монополии какой-либо из групп, даже самой пролетарской по своему идейному содержанию <...>";"<...> партия в целом не может связать себя приверженностью к какому-либо направлению в области литературной формы. Руководя литературой в целом, партия так же мало может поддерживать какую-либо одну фракцию литературы <...> как мало она может решать резолюциями вопросы о форме семьи <... >".

Разработанная в основном Николаем Бухариным , приверженцем "мягкой" линии в вопросах литературы, резолюция оценивалась и современниками, и последующими аналитиками как "либеральная". В определенной степени так оно и было, поскольку она не давала преимуществ определенной группировке.

Но ей была присуща явная двойственность: с одной стороны, партия высказывается за "свободное соревнование", а с другой - предполагает "руковод [ить] литературой в целом".

Такое же противоречие встречаем и у Троцкого, который в книге "Литература и революция" (1923) утверждал, что "область искусства не такая, где партия призвана командовать", одновременно провозглашая, "что в области искусства партия не может ни на один день придерживаться либерального принципа laisser faire, laisser passer ".

Наряду с Луначарским и Бухариным Троцкий был одним из немногих по- настоящему образованных партийных вождей, и его анализ современной литературы свидетельствует о большой проницательности - не в меньшей степени это касается и статьи о футуризме и Лефе. Одобряя языковые эксперименты и теории о связи искусства и промышленного производства, он одновременно критиковал лефовцев за то, что они отказывались анализировать внутренний мир человека, его психику.

"Умная статья", - прокомментировал статью о футуризме Маяковский, который несколько раз имел дело с Троцким, в частности во время его работы над книгой.

И тем не менее именно Троцкий был одним из зачинателей советской традиции рассматривать художественные произведения, исходя из их политической, а не эстетической ценности. Но столь же пугающим, как желание партии руководить культурной жизнью, было рвение, с которым многие писатели стремились стать любимцами партии и правительства - те же писатели, что убедительно и рьяно выступали против царской цензуры и намерения большевиков подчинить себе культуру после октябрьского переворота. Вытеснил ли Маяковский из памяти гордый лозунг 1917 года:

"В области искусства не должно быть политики"?

Ссылки: