"Год великого перелома" в науке и культуре 1929

Чистку провели в области культуры и науки. Весной 1929 года была развернута кампания против Академии наук , якобы проповедовавшей "аполитизм", многих выдающихся ученых обвинили во "вредительстве", а академия подверглась реорганизации. Подобные меры применили и к Институту истории искусств , одному из последних бастионов "формалистов". Руководство МХАТа заменили, директора Пушкинского дома уволили и выслали за границу.

Еще одним звеном политики закручивания гаек стал (секретный для того времени) запрет Комиссариата внутренних дел на формирование новых литературных, художественных и научных объединений .

Наиболее примечательным проявлением тогдашнего политического климата было снятие с должности комиссара народного образования Анатолия Луначарского . Официально он сдал полномочия 13 сентября, но решение политбюро было принято еще 15 июля, а всего через две недели был назначен его преемник - Андрей Бубнов , верный соратник Сталина.

Когда в августе идеологическая чистка достигла кульминации в форме кампании против Бориса Пильняка и Евгения Замятина , "либеральный" Луначарский был уже уволен и не мог вмешаться. Писателей обвиняли и осуждали за то, что они опубликовали свои произведения за границей: Пильняк свою повесть "Красное дерево" в - просоветском! издательстве в Берлине, Замятин главы антиутопии "Мы" - в русском эмигрантском журнале в Праге. Кампания была скоординирована и велась в нескольких газетах одновременно, официально за ней стоял РАПП , но инициатором было высшее партийное руководство (деятельностью РАППа, в отличие от других литературных группировок, управлял непосредственно ЦК партии). По принципу guilt by association (Виновен по ассоциации (англ.)) атаки на Пильняка и Замятина бросали тень на всю группу "попутчиков" , и вскоре в дикуссиях начали фигурировать имена Михаила Булгакова , Андрея Платонова , Ильи Эренбурга , Всеволода Иванова и других.

Однако главными представителями "попутничества" не случайно выбрали именно Замятина и Пильняка - у обоих имелся идеологический багаж, который делал их особенно уязвимыми.

Евгений Замятин еще в 1921 году в статье "Я боюсь" выражал сомнения относительно будущего русской литературы в условиях новой советской ортодоксальности, и через год его арестовали с намерением выслать из страны вместе с другими представителями интеллигенции на "философсом корабле" - этой участи он избежал благодаря вмешательству коллег-писателей. В 1924 году цензура запретила роман "Мы", в котором описывался коммунизм XXVI столетия, Замятин потерял надежду напечатать его на родине, а в 1927 году роман был опубликован - не без содействия Романа Якобсона - на чешском и русском в Праге. Именно этот перевод теперь, через два с половиной года, вменили Замятину в вину. В случае с Пильняком есть основания полагать, что плохую службу ему сослужила не повесть "Красное дерево" (в ней описывается безрадостная жизнь российской провинции), а напечатанная в 1926 году в "Новом мире" "Повесть непогашенной луны" , в которой более или менее открыто утверждалось, что в убийстве Михаила Фрунзе виноват Сталин.

Повесть была посвящена критику Александру Воронскому - он обеспечивал Пильняка фактическим материалом. Когда через год Воронского арестовали по обвинению в троцкизме, имя Пильняка автоматически стало ассоциироваться с троцкистской оппозицией. Тогда, в 1926 году, после нескольких унизительных отреканий, Пильняку удалось вернуться в литературу - не пришло еще время для кампаний вроде той, какая развернулась летом 1929-го.

Новым в ней было, с одной стороны, то, что инициатива принадлежала высшему партийному руководству, а с другой - собственно пункт обвинения: никогда ранее писателя не осуждали за публикацию своих произведений за границей .

Новым было и следующее: писательские организации поддержали не жертв, а преследователей. Замятин был председателем Ленинградского отделения Всероссийского союза писателей , Пильняк - Московского, но оба покинули посты: первый - по требованию правления, второй - по собственной инициативе и в знак протеста.

"Впервые с самого начала русской письменности русские писатели не только признали полезным существование цензуры, но осудили попытку уклонения от нее путем заграничных изданий, - утверждал критик в парижской эмигрантской газете "Последние известия", добавляя:

"То, чего не могли добиться в течение сотен лет представители императорской власти, то, о чем не помышляли самые свирепые "гасители духа" времен реакции, было достигнуто большевиками в кратчайший период и самым простейшим путем: объявлением как бы круговой поруки писателей.

Цензурное нововведение большевиков немаловажное: право на книгу заменено правом на ее автора". Чтобы заручиться поддержкой писательского коллектива, РАПП обратился "ко всем писательским организациям и одиночкам с предложением определить свое отношение к поступкам Е. Замятина и Б. Пильняка".

См. Год великого перелома: источники

Ссылки: