Письма О.Г. Савича Е. Купман, 1962 г 1

1962

Дорогая Лена! Мое обращение - не фамильярность хотя бы уже потому, что я втрое Вас старше, - поэтому не сердитесь, что я не помню или так и не узнал Вашего отчества. Спасибо Вам за письмо и за очень хорошие стихи Агеева 1. Это настоящий и, возможно, большой поэт. Меня не перестает удивлять, что мальчик с Вашей фотографии (очень хорошей) так много сумел увидеть и понять 2. По-моему, ничего приземленного в его стихах нет, тут я с Вами не согласен. На конгрессе в Париже в 1935 г. Пастернак сказал: "Поэзия в траве, к ней надо нагибаться", хотя сам он глядел только в небо да в себя и больше ничего не видел (говорю не в осуждение). Почти со всеми расставленными Вами крестиками 3 я согласен, но кое-где Вы напрасно упустили поставить их. Не знаю, может быть, я и увлекаюсь, но книжечка Агеева на меня произвела куда большее впечатление, чем все, что я за последнее время читал. Еще раз спасибо Вам! А вот Соснора 4, несмотря на всю невероятную биографию его, мне не нравится. Не нравится даже "Слово о полку Игореве".

1) Я не люблю, когда своими словами рассказывают чужие сюжеты, это только Шекспир умел. Уж лучше наоборот, тогда значит, поэту есть что сказать, только он еще не умеет. А "Слово" к тому же написано куда лучше.

2) Как ни пытается Асеев 5 уверить меня, что это не стилизация, а это все-таки стилизация, да еще, временами, Гамлет во фраке, но с пледом, ядом и рапирой.

Посылаю Вам Отеро не в порядке "реванша" и не потому, что там много моего, а потому что мне этот поэт очень нравится (а если Вам не понравится, отнесите это за счет нас, переводчиков), потому что думаю, что в Ленинграде его не достанешь, и потому что мне интересно, что Вы о нем скажете. Как видите, я уже сам пишу. Правда, это мое первое после болезни письмо и сделать его удобочитаемым мне не так уж легко. Наверно, в конце октября и даже несколько раньше я Вас встречу уже сидя, а может быгь, даже стоя. Только вот курить мне запрещено навсегда. А так хочется! Я очень буду рад Вас видеть. Мне очень дорого Ваше отношение. Пожалуйста, приезжайте и приходите. У нас теперь есть телефон Д-8-26-22. Позвоните, чтобы мы могли сговориться, как будет удобно и Вам, и мне, и чтобы не считать минуты, а поговорить, как в поезде. Большой привет Городницкой. Спасибо! Ваш О. Савич.

1 Я послала Савичу первые книги моих друзей, Леонида Агеева и Виктора Сосноры, только что вышедшие из печати. Мне хотелось познакомить Савичей с молодой питерской поэзией, которую всегда в "самоупоенной" Москве знали плохо.

2 Книгу Л.Агеева предваряла фотография, которая была сделана мной еще в студенческую пору - во время буровой практики в одном из двориков Горного института.

3 На особенно любимых мною стихи Агеева.

4 Виктор Соснора заслуживает особого отступления - тем более что Савич уделил ему в письме значительное место. См. Соснора Виктор

2.1962. Дорогая Елена Андреевна! Большое спасибо Вам за книгу и память. Я не сразу ответил Вам, потому что все ждал обещаного письма и стихов. Но у Вас, видимо, достаточно и других забот. "Молодой Ленинград"6 мне очень понравился. Там хороши стихотворения Городницкого . Очень мне понравился Тарутин 7. Хорошая, действительно, молодая проза. А больше всего я в восторге от Глеба Сергеевича Семенова - и как от поэта, и как от человека. Могу только позавидовать вам всем, что у вас такой руководитель. А ему завидую вдвойне - за стихи и за учеников, что я ему и сказал. Глеб Сергеевич подарил мне книжку Кушнера 8. Это хорошая книга, но лучше всего то стихотворение, которое я знал раньше, - "2 мальчика". В нем есть какая-то интонация, которой я до сих пор не слыхал. Наль мне, действительно, кажется очень способной, но пока все это еще неоформлено. Есть два вида "поэтов для поэтов": один - когда только поэт может понять всю глубину Хлебникова, скажем; другой - когда только поэт может почувствовать лебедя в гадком утенке. Но если быть долго утенком, не выйдешь в лебеди. А многие из вас, простите меня, пожалуйста, держатся за свое "ути-ути", забывая, что лебедей так не кличут. А ведь шершаво-ершистое "ути" дается легче. А вот у Глеба Сергеевича есть такое, что не забывается: "Тело" в блокадных, "Старуха" в грибных. От ощущения невесомости тела, от глаз старухи я отделаться не могу. Кстати, спасибо Вам и Городницким за него: я понимаю, что без вас мне бы его не видеть и не слышать. О Вас он говорил именно то, что мне хотелось услышать. Все-таки напишите мне, хорошо? Мне очень хочется, чтобы Вы были счастливы. Пожалуйста, пожмите за меня руку Сереже 9. А стихи Вы будете писать самые хорошие, потому что уже столько людей верят в Вас, что нельзя же Вам всех нас обмануть. Кланяйтесь от меня, пожалуйста, Глебу Сергеевичу и обоим Городницким. Ваш О. Савич.

3 19.02.63. Дорогая Елена Андреевна! К сожалению, верно то Ваше предположение, которое Вы делать не хотели: я опять болел. Долго и скучно. И только теперь возвращаюсь в жизнь. Пусть Вам никогда не приходит в голову мысль, что я могу на Вас рассердиться за что бы то ни было. Я Вас очень люблю и очень Вам благодарен - за Вас, за Городницкого, за Семенова. А если мне не понравятся Ваши стихи (а Вы знаете, что мне не все нравится, и скажу Вам под великим секретом, что даже у Пушкина при всем благоговейном моем отношении к нему, мне нравятся не все 100%, а 99,9%), -- если Ваши мне не понравятся, я уж как-нибудь, ссылаясь на свой возраст, найду в себе смелость не скрывать этого от Вас и не замалчивать. Нет, последние Ваши стихи мне понравились. Но я был рад, когда Городницкий (кстати, где он? Ушел в море?1) согласился со мною (точнее, мы "оказались в согласии"), что при наличии несомненного дара, который любой поэт почувствует сразу, Вы слишком невнимательны к технике. Под этим мы понимаем архитектуру стихотворения, "донесенность" образа, отсутствие пустых строк, музыку без случайных перебоев и т. д. А ведь поэзия - не только крик души, но и мастерство (простите за банальность, но все-таки вспомните Цветаеву, у которой кровь брызжет из строк не потому, что она обрезала себе палец, а потому что таков напор крови, и кровь искала выхода из пор, но поэт открыл их по строгому, хотя и новому рисунку). Я и очень рад, и очень благодарен Вам, что Вы пришлете мне Вашу книгу 2. И прежде всего, даже если она "только для друзей", очень рад быть Вашим другом. Но я уверен, что у нее (книги) найдется больше друзей, чем у Вас лично (хотя каждый доброжелательный читатель - друг). Только не отступайте и не сдавайтесь. Не отступайте перед жертвами и переделками ради целого, но не сдавайтесь, когда речь идет о тех самых каплях крови из пор. Как Вам работается - в стихах и в прозе, то есть в геологии? Как Ваш сын? Очень жду Вашу книгу. Пожалуйста, передайте самый сердечный привет Глебу Семенову и Городницким, а сами примите привет от Али Яковлевны.

Ваш О. Савич. Алик Городницкий уходил тогда в первое свое плавание (об этом подробно можно прочесть в его автобиографической книге: Александр Городницкий. И вблизи, и вдали. М.: АО Полигран, 1991 ). Здесь уместно вспомнить, что в текст первой своей телеграммы с корабля Алик вставил строку слова Савича: "Привет с Зеленой ящерицы Здоров. Целую". Фокус состоял в том, что называть пункт нахождения корабля было запрещено, но Алик перепрыгнул через запрет: все посвященные знали стихи Гильена о Кубе в переводе Савича. Там, как уже говорилось, была великолепная строка: "Зеленая, длинная ящерица / с глазами, как влажные камни". Я помню, что телеграмма пришла утром, Волька успел убежать в школу, Влада, уходя на работу, оставила ему записку: "Воленька, папа на Кубе. Найди на географической карте". Речь идет о рукописном собрании стихов.

4 18. 07.63. (письмо в Забайкалье) Дорогая Елена Андреевна! Спасибо за письмо и очень хорошие стихи, в особенности "Усталость". Книга Ваша, по-моему, тоже хороша, хотя, как я Вам уже говорил, нуждается в хорошей редакторской работе. Лучшим редактором был бы, конечно, Глеб Сергеевич Семенов. Я просил Городницкого написать Вам о моем отношении к Вашей книге, не знаю, выполнил ли он мою просьбу. А сам не написал до сих пор из-за тяжелого настроения.10 Да, обложило со всех сторон и, боюсь, надолго. К тому же и недомогания мои длятся, все никак из них не вылезу. 8 августа, конечно, непременно приходите. Если телефон не ответит, позвоните на другой день, - может быть, уеду на несколько дней на дачу. Но в августе очень долго там сидеть не буду. И не надо спрашивать разрешение: я Вас очень люблю и всегда Вам рад. Очень боюсь за книгу Глеба Сергеевича.2 Приезжайте, обо всем поговорим. Аля Яковлевна очень благодарит Вас за поклон и шлет Вам самый сердечный привет. Будьте здоровы!

Ваш О. Савич. 1 Речь идет о хрущевских проработках деятелей культуры и ужесточении цензуры. 2 У Семенова очень трудно проходила через цензуру книга "Отпуск в сентябре". (В октябре 1963 года Савич отвечает на письмо Глеба Семенова, в котором, как я думаю, Глеб, предвидя некоторые изменения в своей жизни и, как следствие, разрыв наших с ним отношений, - пишет Савичу, предваряя эти события.)

10.10.63.

Дорогой Глеб Сергеевич! Прежде всего - осуждать Вас мне не за что. Жизнь, вообще, научила меня любить и ненавидеть, но не осуждать. Мне некого ревновать к Вам, не к кому ревновать Вас, не за что сердиться на Вас. А вот любить есть за что, и благодарить - тоже. И это я очень ценю, потому что в глубокой старости новые друзья редки и трудны. А Вы как-то сразу стали другом и стали легко, войдя в мою жизнь, как в комнату, и найдя в ней свой точный угол. И стихи Ваши люблю за то, что они - Вы, дневник, а не газета и даже не голос (?). Мне только странно, что я могу быть трудным для Вас. Это идет не от меня. Мне кажется, Вы что-то усложнили в Вашем отношении ко мне. А может быть, и в самом деле я чего-то не понимаю? Но чего же? Дорогой Глеб Сергеевич! На обложке первой книги моих рассказов, вышедшей в Ленинграде, стояло перечисление книг Вашего отца 1. По возрасту я ближе к нему, чем к Вам. А Елене Андреевне я гожусь в деды, ее Сереже - в прадеды. И все-таки, поверьте мне, я не забыл, что такое "ужас разведенного моста" 2. Благодарю Вас, что прислали мне именно эти стихи. Принимаю это как доверие, и не обману его. Если можете, верните нашим отношениям простоту и легкость, которых, по-моему, они заслуживают. Я так радуюсь, что у меня в Ленинграде есть близкие люди и Вы в их числе! Я Вас, правда, очень люблю, и за Вас благодарен Елене Андреевне не меньше, чем за нее самое. От всей души желаю Вам счастья! Аля Яковлевна шлет Вам сердечный поклон, зовет в Москву и скучает без Ваших стихов. Привет всем, всем друзьям!

Ваш О. Савич. 1 Сергей Александрович Семенов , известный писатель 1920-1930-х годов, отчим Глеба Семенова . 2"Не навек ли нас соединил / ужас разведенного моста" (стихи Г. Семенова).

1962

3 На особенно любимых мною стихи Агеева.

1 В Ленинграде начиналось знаменитое "дело Бродского" . В следующих письмах Савича разговор касается разных моментов, связанных с этим процессом. Пока еще самых страшных репрессий по отношению к Иосифу не ожидалось, отсюда спокойный тон рассуждений, который вскоре сменится куда более трагической интонацией.

2 В это время разрешилась квартирная проблема Алика и Влады Городницких : они, не без помощи родителей, построили кооперативную квартиру в районе Московского проспекта на Авиационной улице.

3 Книга Г. Семенова "Отпуск в сентябре" очень тяжело проходила цензуру. Кроме того, Глеб склонялся к решению о переезде в Москву. Отчасти в связи с этим он вяло реагировал на некоторые репрессивные меры по отношению к нему в СП: он был снят с должности референта в Комиссии по работе с молодыми (его место занял Евгений Воеводин ), переведен на короткое время референтом по поэзии, но и там его заменил вскоре никому не ведомый Некрасов (еще один!), прибывший в Ленинград с Дальнего Востока. Хочется подчеркнуть, что к моменту начала "дела Бродского" Глеб Семенов в аппарате Союза писателей уже не служил, а об обоих своих "сменщиках" говорил с ужасом. Тогда же он прочел мне знаменитую эпиграмму Дудина: "Скажи, скажи мне, Родина! / Как ты скрываешь зуд? / Ведь оба Воеводина / вдоль по тебе ползут?!."

12.02.64. Дорогая Елена Андреевна! Спасибо Вам, во-первых, за Ваши стихи. Вы скоро дорастете до облаков и даже пробьете их и подниметесь к солнцу. Нет, правда, Ваши стихи и мне самому нравятся все больше, и объективно (если в этом деле может быть объективность) становятся все лучше. Я твердо решил дожить до того, как Вы войдете в славу. Спасибо за книгу Хмельницкой 1. Скажу Вам под строгим секретом (только ей не говорите): не очень я люблю критиков и их творения. Верю Вам, что Хмельницкая - чудный человек, и потому радуюсь, что она Ваш друг. Но прочел я только про Тынянова и далеко не со всем согласился. А читать про Шолохова я не могу, простите меня. Как и про Фейхтвангера, которого очень не люблю. Спасибо Вам за Ксану Семенову 2. Она, действительно, чудесная девочка. Скажите ей, пожалуйста, что Саша Раскина 3 не позвонила ей, потому что была в Малеевке с матерью. Так что пусть не думает, что москвичи невежливые зазнайки. Знаю, что Бродский был здесь, много работал. Как его дела теперь? 4 Что делаете Вы? Когда приедете в Москву? Знаете, мы с А. Я. очень скучаем по Вас. Каковы Ваши летние планы? Куда на этот раз я Вам напишу до востребования? Я сдал огромное количество Неруды в книгу, где переводчиками будут Алигер и я. Теперь работаю с редактором. Это лучший переводчик (прозы) и лучший редактор Советского Союза Любимов . Работа с ним - удовольствие. Что с книгой Глеба Сергеевича? Куда пропали Городницкие? Как Сережа? Пожалуйста, пришлите еще стихи! А. Я. шлет Вам самый сердечный привет и очень зовет в Москву.

Ваш О. Савич.

1 Т. Хмельницкая. Голоса времени. Статьи о советской и зарубежной литературе. М.-Л.: "Советский писатель", 1963. Далее Савич судит о Хмельницкой несправедливо, ибо не знаком был с ней и с ее другими работами.'Мне уже случалось писать, что о Тамаре Юрьевне нельзя было судить только по ее книгам, ибо, как правило, они выходили изуродованными и обкорнанными.

2 Ксения Глебовна Семенова (род. в 1944 г.) - дочь Г. Семенова от первого брака; Городницких и др. членов нашей компании.

3 Саша Раскина - дочь Фриды Вигдоровой .

4 Речь идет о периоде до ареста И. Бродского 13 февраля 1964 г.

27. 02 64. Дорогая Елена Андреевна! Наши письма, видимо, разошлись. Спасибо за Ваше и стихи. Очень хочу знать, что с Бродским. Вигдоровой не видал, она уехала, а здесь ходят разные слухи. И еще очень хочу знать, как вы все там - от Сережи до Глеба Сергеевича - живете. Вы хотите, чтобы я "ругал" Ваши стихи. Хорошо. "Твое лицо затеплю, как свечу". Свечу можно затеплить перед образом. Лицо затеплить нельзя. Оно сгорит. Это ли Вы хотели сказать? Нехорошее слово "посетовать". Лучше - на что еще мне сетовать. Посетовать - как будто ищете, к чему еще придраться. "Протянувши до утра". Нехорошо "про" и "ши". Дотянув.

Какой же величины рот, у которого "колеи", да еще такие, что наполняются водой, и не просто, а глубокой.

Второе стихотворение. В начале лета. Ле-ле. Итак, начало лета, рассвет. И вдруг окоченевший сквер и сугробы, сумерки и январская любовь. Причем в будущем времени, не в прошлом - просто нрб, поверю. Поэтому стихотворение распадается на 2 несвязанных: 1-е четыре строчки и последние восемь. "Взойдут слепые фонари" - очень хорошо. Но "взойдет доверье" - нехорошо. Вот Вам. И другой раз не просите, чтоб ругал. Я кончил моего Неруду и работу с редактором тоже. Ныне отпущаеши. И опять, как поденщик стою... А здоровья, скажем прямо, нет. Как хорошо, что ни Сережа, ни Вы этого не можете понять. Не сердитесь на ругань. Это от любви к поэту и человеку. Аля Яковлевна и я от всей души обнимаем Вас и всех Ваших близких. Напишите!

Ваш О. Савич.

1964 год. (Письмо переслано с Фридой Вигдоровой) Дорогая Лена! Спасибо, что в тяжелые дни вспомнили о нас 1. Вы задаете очень трудные вопросы. Люди моего поколения, слушая такие вопросы, опускают голову и спрашивают себя, должны ли они стыдиться за свое прошлое. Мы этого не хотели. Не мы этого хотели. В русскую поэзию стреляли Дантес и Мартынов, ее гнали на каторгу с декабристами, сдавали в солдаты с Полежаевым, пороли с некрасовской крестьянкой, она умирала раньше времени с Блоком, кончала с собой с Есениным, Маяковским, Цветаевой, снова шла на каторгу с Мандельштамом. Это не полный список, куда там! Мы думали, что этого больше не будет, но, видно, злоба, тупость и хамство неистребимы. Прогресс есть только в науке и в технике. Его нет в искусстве и в человеческих душах. Искусство это и есть душа, только душа тоже неистребимого, противоположного злобе и тупости. Все это не утешение, я знаю. Скорее, это судьба. Но нельзя, никогда нельзя, чтобы "опускались руки". Мы Вас всегда помним и любим.

Ваш О. Савич. Если можно, передайте Глебу Сергеевичу сердечный привет. Как Сережа?

1. Письмо касается суда над И. Бродским.

Лето 1964 (?).

Дорогой Глеб Сергеевич!1 Ваше молчание меня очень пугает. Неужели я Вас чем-нибудь рассердил? Верьте мне, я этого не хотел. Как Ваша книга? Очень боюсь, уместен ли этот вопрос, но не могу не задать его. Что делаете? Что пишете? Не собираетесь ли к нам? Я много переводил Неруду, который стал писать как-то по-новому, если только я не ошибаюсь. А теперь перевожу эквадорского (да-с) поэта, очень своеобразного. А со здоровьем по-прежнему. Полностью понимаю изречение какого-то француза о том, что старость это усталость, которая больше не проходит. Пожалуйста, напишите хоть несколько слов! А. Я. очень Вам кланяется и очень зовет в Москву.

Ваш О. Савич.

13 6.09.64. Дорогой Глеб Сергеевич! Наконец! Наконец я держу в руках Вашу книжку1, листаю, читаю, возвращаюсь к началу, чтобы еще раз взглянуть на Вашу фотографию! Книга, конечно, попорчена теми, чье призвание портить, но не верьте естественному авторскому чувству - она не испорчена, она очень хорошая, в ней остались такие хорошие стихи, которые не прошли адаптации, зато адаптируются сердцем. Найдя тотчас же "птицу" 2, я уже успокоился. А я еще никогда не читал "Утро хорошего дня", - и не слышал тоже! Не знал "За ландышами". А "Начало грозы" знал, и оно есть! Не знал "Междугородной тишины"... Да разве все перепишешь? Поздравляю Вас и поздравляю себя, я ведь стал богаче. Как Вы живете? Где были летом? Где и когда будете? Где наши друзья? О себе сказать нечего. Книжка Неруды вышла (с Вашей строчкой, вернее, словом), но у меня ее еще нет. Я перевел удивительные новые стихи Альберти (маленькую книжку). А дальше, как говорил один старый еврей: "руки опускаются ниже всякой критики". Очень хочется видеть Вас (фотографии все же мало). Поговорить, кое-что прочесть, посетовать. И поздравить Вас воочию. Большое Вам спасибо от нас обоих! А. Я, Вас сердечно приветствует.

Ваш О. Савич.

1 "Отпуск в сентябре".

2 Стих. "Обнаружь меня - сказала птица...".

1.11.64. Милая, дорогая Елена Андреевна! Спасибо Вам за хорошее письмо. Меня и А. Я. все мучило воспоминание о том, что в последний Ваш приезд мы с Вами совсем не поговорили, а была суета, люди, песенки. А нам всегда хочется сказать Вам, что мы Вас очень любим и часто видим, как Вы ходите одна по Ленинграду, а город прекрасен, но пуст, а окна горят, но чужие. Если бы я легче двигался по Москве, мы бы, конечно, приехали в Ленинград, нам этого очень хочется, хотя бы для того, чтобы одним окном для Вас было больше 1. О Ваших стихах надо говорить долго и, может быть, сердито. Вы все не хотите понять, что в картине, как бы мала она ни была, все должно быть "выписано" - сознательно и расчетливо, что в романсе и аккомпанемент служит единой цели и тому подобное. Один луч солнца из-под тучи, одна музыкальная фраза, с какой бы силой она ни ударила по сердцу, еще не искусство. А Ваш талант достаточен, чтобы не зарывать его в землю дилетантизма. Впрочем, это, конечно, Ваше дело. Радости искусство дает немного, и потому корить Вас и звать "на служенье муз" нельзя. Но радости в жизни вообще не так уж много, даже покоя больше нигде не найдешь, все старосветские помещики вымерли. Наука, наверно, сегодня щедрее. И вместе с тем, по-моему, все, что делаешь, надо делать хорошо. Даже насвистывать "сердце красавицы". Пишу об этом с горечью, потому что сам столько против этого грешил. Глеба Сергеевича я не видал и не слыхал. Он пока не объявлялся. В остальном - все то же. Только стало неизвестно, что делать. Тт. (?) правительства не хотят стихов. Как Сережа? Кого Вы встречаете? Как близка от Вас аспирантура? Сядьте как-нибудь вечером за стол и напишите нам длинное- длинное письмо. Обо всем, о себе, о жизни. Потом можно послать его по адресу, а можно и не посылать. Но главное, чтобы на другой день забыть обо всем: о письме, а главное, о прошлом. У Бунина есть стихи о том, как ему снится, будто он выдал дочь замуж и она уехала:

И чувством молодости странной,

Как будто после похорон,

Кончается мой сон туманный. Все пройдет, как сон туманный. А стихи останутся, кто-то их перечтет и вздохнет. А звук волны, "плеснувшей в берег дальный", совсем не так печален. И прекрасен. Мы оба Вас очень нежно целуем. Будьте здоровы и расцелуйте Сережу. Он похож на Вас?

Ваш О. Савич.

1. Особое сочувствие ко мне в этом письме скорее всего продиктовано тем, что Савичам стало известно об отъезде Глеба Семенова в Москву , и они искали случая меня поддержать и утешить.

12.11.64. Дорогая Елена Андреевна! Поскольку Вы пишете "посылаем", мы полагаем, что фотографии вы послали нам вместе с Сережей, и это нас очень тронуло. Он - прелестный мальчик, и все-таки похож на Вас. И очень мило, как он вцепился ручонками в штанишки, а смотрит, не смущаясь. На фоне "сфинкса" он, правда, несколько теряется, но это вина фотографа. Как Ваши экзамены?2 Сдав их, будете ли Вы снисходить к тем из смертных, у которых, как у меня, образование высшее незаконченное (и сильно незаконченное)? Или будете общаться только с А. Я., у которой два диплома (кажется, даже три), хотя степени и нет? Спасибо Вам за добрый отзыв о Неруде. Произошла странная вещь: после этой книги много людей, раньше не признававших Неруду за поэта, его приняли и оценили. А мне сдается, что он всегда был велик. Во всяком случае, мне это, конечно, приятно. А в отношении Вас я особенно рад, что чем-нибудь ответил на Ваши стихи, которые я так люблю, хотя и неизменно ругаю. Костя Богатырев обещал послать Вам Рильке. Но сейчас он немного не в форме, нервничает, и поэтому, может быть, это будет не так скоро. Но Вашему привету он очень обрадовался. Буду Вам очень благодарен, если пришлете Кушнера. Мне он очень нравится. Был у нас Костя Азадовский и повез Вам привет. Я вдруг (т. е. в течение года, а с подходами и больше) перевел знаменитые "Строфы" Манрике, которым около 500 лет. Соперничаю с Лонгфелло, который перевел их на английский. Теперь не знаю, что получилось и что с этим делать. Будь Вы в Москве, я бы Вам прочел в первую очередь. До сих пор, кроме А. Я., их слышали только два человека. Как живет Влада? Кланяйтесь ей, пожалуйста, если видите ее. Ни пуха ни пера! Так, кажется? А. Я. Вас крепко- крепко целует, зовет в Москву и очень удовлетворена Сережей, который ей тоже кажется похожим на Вас и более чем славным. Мы часто о Вас говорим и очень Вас любим.

Ваш О. Савич.

1 Речь идет о моем сыне Сереже Аплонове, которому в 1964 году было четыре года, и он, как все питерские дети, любил гулять у Сфинксов и карабкаться на них, называя их при этом "свинксами".

2 Экзамены в аспирантуру. (Держу в руках квитанцию: 20.11.64 (дата на переводе)... И рукой Али Яковлевны написано: "В добрый час. Привет. А. Я. Савичи мне прислали по моей просьбе 500 рублей в долг. Это равнялось тогда примерно пяти моим зарплатам. Мы с мамой решили вступить в кооператив и построить квартиру, так как на родном Васильевском становилось тесно и слишком людно. Я в те времена просто "жила на улице", то есть ютилась у друзей, в том числе у Люды Комм , в черной дыре пятиэтажек на том южном краю города, который назывался улицей Ленсовета. А когда и оттуда нас выкуривали (изредка наезжали хозяева), я ночевала у Влады Городницкой или у мамы на раскладушке. Сережа кочевал от одной бабушки к другой, смотря по обстоятельствам. Все это становилось невыносимо тяжко, хотя я вспоминаю это время с нежностью: никогда уже в будущем я не была так неразлучна с друзьями, никогда позже мы не были все так близки и все любили друг друга так безоглядно, как в те голодные и бездомные времена, никогда мы так много не смеялись и не шутили (хотя у большинства из нас жизнь складывалась не просто неудачно, но порой трагически). Когда-нибудь и об этом периоде надо бы повспоминать и написать, пока все не обратилось в прах, пока еще, как писал Глеб Семенов, все это - "благословенный смрад воспоминаний"!.. Так вот, мы решили с мамой обзавестись еще одним домом и вступили в кооператив. Чтобы внести свой вклад - я попросила взаймы у Савичей (более богатых друзей у меня не было), и они тут же прислали деньги, а я, по своей расхлябанности, не сразу им ответила. Со стыдом и поздним раскаянием разворачиваю очередное письмо Овадия Герцовича.)

4.12.64.

Дорогая Елена Андреевна! Что случилось? Почему Вы молчите? Почему даже не подтвердили получения денег? Мы что-то начали волноваться за Вас. Все ли в порядке? Если еще не написали, пожалуйста, по получении сего письма, напишите, хорошо? Как Сережа? У нас ничего нового. Собираетесь ли в Москву? Будьте здоровы и не забывайте друзей!

Ваш О. Савич. P. S. На всякий случай: деньги были посланы 20.11 из почтового отд. Г-19, квитанция * 1818. (Добавлю, обращаясь к этому постыдному эпизоду моей жизни, что деньги я возвращала частями. Последнюю сумму - уже в 1966 году, получив аванс за книгу своих стихов "Горсти". К зиме 1966-1967 года был построен кооперативный дом на Голодае, мама уехала с сестрами в новое жилище, а я с детьми заняла свои любимые с детства комнаты на Васильевском, в дедовской квартире... Корчусь от стыда, вспоминая этот безобразный случай, и снимаю шляпу перед благородством и тактом дорогих "стариков"!..)

26.12.64. Дорогая Елена Андреевна! С чего Вы взяли, что мы способны сердиться на Вас? Что называется, и не думали. К сожалению, радостей немного, если они вообще есть. Вот потому и молчится. Фрида Абрамобна очень больна 1. Она в больнице. Что у нее, до сих пор неизвестно. Предполагается инфекционная желтуха, - потому она лежит в инфекционной больнице. Но сейчас думают, что это что-то другое. А что - не знают. К ней ходить нельзя. Она может только звонить но телефону и не больше раза в день. За нее очень тревожно. Из Ваших стихов мне очень понравилось третье, я даже послал его, переписав, Фриде Абрамовне в больницу. Там, по- моему, одна строчка лишняя: "утешение прощать" - уже не надо. И очень хороша вторая бессонница 2. А Кушнер мне не понравился. Это надуманные и неубедительные стихи. Вы не сердитесь за него? А мы-то надеялись, что Вы скоро приедете в Москву и уже кандидатом в кандидаты! Как сделать гусли Сереже 3 сам не знаю. Разве что купить в музыкальном магазине цитру и привязать к ней ремни от баяна. Но это слишком всамделишное. Как Влада? Почему грустная? Почему не едет в Москву, как обещала? Вы ей очень кланяйтесь от нас! Мы Вас поздравляем с Новым годом! Пусть у Вас будут радости, друзья, квартира, пусть Сережа станет Русланом по богатырской хватке, пишите хорошие стихи, все больше и все лучше! И так - всю жизнь! Долгую-долгую. Пожалуйста, пишите чаще и все о себе! Мы оба Вас очень любим.

Ваш О. Савич

1 См.: Е. Кумпан. Горсти. Л.: "Советский писатель", 1968, с. 69-70.

2 Аспирантура моя лопнула, Савичи были очень за меня обижены.

3 Мой сын Сережа читал наизусть "Как ныне сбирается вещий Олег..." и горевал только о том, что у него нет гуслей, как у Бояна.

2.01.65. (Открытка от А. Я. Савич)

Дорогая Леночка! Мы от всей души хотим, чтобы в Новом году у Вас было много счастья - в душе Вашей и вокруг Вас. Мы Вас очень любим и нежно целуем. Передайте наше поздравление и приветы Городницким, Толе.1

Ваши Савичи. У нас новый телефон: АД 132 68. Толя (Анатолий Дмитриевич) Силин - мой дальний родственник (как мы с ним любили шутить - четвероюродный дядя), очень близкий друг детства и молодости, москвич, которого я ввела в компанию моих ленинградских, а потом и московских друзей, режиссер и театральный деятель.

16.01.65.

Дорогая Елена Андреевна! Приезжайте! Наши сердца и наша кухня раскрыты перед Вами. Фриде Абрамовне , вероятно, завтра, 15-го, будут делать операцию. Тогда выяснится диагноз. Как бы то ни было, болезнь ее очень нелегкая. Мучают ее страшно, она держится с таким мужеством, которое иначе как геройством не назовешь. На днях у нас были Соня и Костя Богатыревы , и мы говорили о Вас. Они оба очень хорошие. А еще у меня был лучший переводчик стихов с испанского - Гелескул . Скоро будет книга Вальехо, и Вы узнаете еще одного большого поэта. С помощью Гелескула в 1-ю очередь. Будьте здоровы. Очень ждем и любим Вас.

Ваш О. Савич. Расцелуйте Сережу! А где же Влада Городницкая, по которой мы очень соскучились? Она должна была тоже приехать... Обнимите ее.

23.06.65. Дорогая Леночка! 0вадий Герцович Вам не отвечал, потому что заболел. На этот раз в санатории он подхватил двустороннее воспаление легких, пролежал там около двух недель и теперь долеживает дома, куда нас из санатория выпроводили. Вот почему пишу Вам я. Болезнь - затяжная, но все же надеемся, что осталось теперь не больше, чем дней 10-15. Очень были рады Вашим письмам и несколько разочарованы отсутствием стихов. Глеб Сергеевич так и не появляется. А где Городницкие? Что с Бродским? До болезни О. Г. много работал, результаты чего Вы, может быть, увидите или, по крайней мере, услышите. Что Вы знаете о Сереже?1 А вкуснее Вашей геркулесовой каши я ни одной каши в жизни не ела. Это у Вас уже третья специальность - кашевара. Крепко Вас обнимаем, очень-очень часто вспоминаем, скучаем и любим.

Ваша А. Савич. 1 Мой сын Сережа в то лето уезжал с бабушкой в Молдавию, они жили на даче в деревне Цекиновке. Осенью, после экспедиции на Кольский я за ним заехала и мы отправились путешествовать по берегам Черного моря: Одесса, Крым (на туристском пароходике), Кавказ (Пицунда и пр.). (На конверте этого письма, отправленного Алей Яковлевной, рисунок: маленький мальчик, чрезвычайно похожий на моего сына Сережу той поры. Упоминание в этом письме геркулесовой каши, которую я варила Савичам, возвращает меня к тем годам, когда я была уже своим человеком у милых стариков. Они принимали меня запросто на кухне. Частенько, когда Але Яковлевне нездоровилось, я варила им кашу. По кашам я была, действительно, большой специалист, ибо научилась варить их еще в детстве для младших сестер, несколько позже приходилось мне варить каши и в экспедициях в достаточно экстремальных условиях: на костре, используя речную воду и котлы на несколько литров, еще позже потребителями моей каши уже стали мои собственные дети и больная мама. Так что опыта мне было не занимать, Савичи могли быть спокойны. После такого застолья они, обычно, выдвигали ящик кухонного стола, который был набит доверху лекарствами. Сопровождая свои действия прелестными шутками, старики насыпали горстку (я смотрела на них с суеверным ужасом!) лекарств и запивали из рюмочки водой.)

12. 07.65.

На белом камне - черный камень

Умру в Париже с проливным дождем,

об этом дне уже я вспоминаю.

Умру в Париже я - и не страдаю -

таким же вот осенним четвергом.

Сегодня ведь четверг, когда слагаю

свои стихи и кости рук роняю

на чемодан; на всем пути моем

я не был в одиночестве таком.

Вальехо Сесар умер; все, все били

его, хоть он им ничего не делал;

и палкой били и ремнем лупили;

тому свидетели отнюдь не боги,

а четверги и кости рук и тела,

и одиночество, дожди, дороги...

Перевел О. Савич

Очень дорогой Лене Кумпан

11.08.65.

Дорогая Леночка! Мы Вам не писали, потому что рядом медленно (или скоро, вернее) умирала Фрида Абрамовна Вигдорова . Теперь Вы знаете о ее смерти. Вчера мы ее похоронили. Перед смертью она, возможно, сквозь уже окутывавший ее сознание туман поняла, что ее ждет. Она однажды сказала "Все...". И пыталась что-то сказать еще, и как будто прощалась с братом, и хотела видеть внучку, хотя знала, что та далеко. До конца она оставалась во всем собой. На похороны ее приехали от вас Эткинд, Адмони, Долинина, Руня и ее муж 1, Городницкий, ну и Глеб Семенов. Лучшую речь сказала Л. Чуковская . Адмони прочел стихи Бродского, не назвав его, но всем это было ясно. Мы ее видели за три недели до смерти. Она с трудом говорила, с трудом открывала глаза и была такая, как всегда. Потом я видел ее дней за десять до смерти. Тут уж ей было гораздо труднее, и все же она говорила и была собою. Я долго гладил ее руки, за Вас тоже. В гробу она была маленькая, маленькая, желтая, постаревшая и все равно прекрасная. И хотя цветов было действительно очень много, но она утонула в них, потому что гроб был большой, а она маленькая. Вот, детка, все, что я могу Вам рассказать. О себе говорить не хочется, да и нечего. Книжечку Неруды кончил. Спасибо за письмо и очень хорошие (за исключением одного места) стихи. Как Вы? Мы оба крепко Вас обнимаем и любим все больше.

Ваш О.С. 1 Руфь Александровна Зернова и Илья Захарович Серман.

16.10.65.

Дорогая Леночка! Куда Вы пропали? Мы очень за Вас беспокоимся. Вы не ответили на мое письмо на Север, а по моим вычислениям, Вы должны уже быть в Ленинграде. Влада написала Поре Яковлевне Галь, но о Вас не упомянула. Пропал и Глеб Сергеевич. Дома отвечают: он в командировке. А стихи? А Сережа? Мы Вас очень любим. Ваш О. Савич.

24.02.66. Дорогая Леночка! Простите, что с таким опозданием отвечаю на Ваш подарок. Мне очень понравились в сборнике Ваши стихи, Кушнера и "Атланты" Алика Городницкого1. А прозы, увы, нет. Почему Вы прислали мне деньги? Не нужны ли они Вам самой? Ведь Вы собирались брать их на сколько-то лет, - не помню, на сколько, - но срок еще во всяком случае не прошел. Глеб Семенов, вернее, его настроение меня огорчило2. Стихов он не стал мне читать, обещал дать прочесть, но не присылает. На службе ему, видно, не сладко. Да и вообще... Вчера у меня был Алик, весь простуженный, но милый, как всегда. Очень мне жаль, что никогда не вижу Влады. Скажите ей, что Осповат3 пишет новую книгу, но не о поэте, о художнике - Дьего Ривере. Сегодня я пишу Вам и Неруде. И одну фразу напишу общую: мы с Алей Яковлевной живем между поэзией и болезнями. Как Вы живете? Как Сережа? Рассудительные сестры? Мама? Как пишется? Как работается? Мы очень по Вас скучаем. Поймите это заявление в смысле постоянного вопроса, когда Вы приедете. (Эта фраза, кажется, не очень грамотная, но все-таки понятная.) Прочтите в *1 "Нового мира" воспоминания А. Цветаевой. Мы оба крепко Вас целуем, всегда помним, всегда любим.

Ваш О. Савич

1 Думаю, что речь идет об альманахе "Молодой Ленинград.1965".

2 Глеб жил в Москве и от беспросветного безденежья принял предложение стать референтом в Союзе писателей РСФСР (жутко черносотенной и мракобесной организации). Он мотался по городам и весям России по командировкам СП РСФСР, чтобы уж не терять совсем времени зря на этой безрадостной службе, а попытаться выудить талантливых людей в провинции и помочь им. Вся ситуация не способствовала его душевному равновесию и оптимизму. Служба в СП РСФСР продлилась ровно год, после чего Семенов был уволен: "Не наш человек!"

3 Лев Осповат - отец А. Осповата и дед К. Осповата - известный переводчик, был очарован обаянием Влады Городницкой и, несмотря на невинность их дружбы, помнил ее очень долго, в чем мне через много лет случилось однажды убедиться.

31.03.66.

Дорогая, милая Леночка, дважды мама! Поздравляем Вас от души с рождением Лиды. Хорошо, что Ваше и ее имя начинаются с одной буквы. Пусть она, как Вы, будет щедра душой, красой и талантом. Мы Вас крепко обнимаем и восхищаемся Вашим мужеством и цельностью Вашего характера. Будьте здоровы - Вы и дети! Приезжайте скорее в Москву! И поскорее переводите Лиду на кашу, которую Вы так дивно варите, - она будет расти не по дням, а по часам. Вы - молодец, и можно только позавидовать всем, кого Вы любите. Бесконечно хочется, чтобы Вы были очень, очень счастливы (если только в счастье есть мера). О книжке. Надо, чтобы она вышла1. Не можете ли Вы написать несколько бодрых геологических и петрографических стихотворений? О том, что геолог любит свою землю, а ждет его космос, конечно, тоже советский. Что земля наша богата, а порядок наводит на ней геолог, конечно, тоже советский. Что геология способствует выработке характера, конечно, советского (пример - Алик Городницкий). А если сами не можете написать, закажите друзьям. Пусть каждый напишет по одному стишку (геологом для этого быть не обязательно). Берусь на пару с Глебом Семеновым "стилевого разнобоя" и вместе с тем читатель ясно понимал, что к чему, что кому, что Ваше и что от Вас. Я звонил Глебу Семенову, но не могу застать его на работе. Будьте здоровы, Леночка (можно еще называть так такую большую мать-героиню?). Мы оба Вас очень-очень любим, очень-очень поздравляем, очень-очень целуем, очень-очень ждем. Когда сможете, напишите!

Ваши А. и О. Савичи.

1 О прохождении в ЛОСП моей книги стихов "Горсти" и о потребности "укрепления" книги бодрыми стихами см. выше, в очерке о Л. Я. Гинзбург.

Лето 1966 года я прожила в Москве (с 28 апреля по начало октября). С этим связано то, что следующее письмо Овадия Герцовича датировано: 14 ноября 1966 года. Я не только все время перезванивалась в то лето с Савичами, но однажды выбралась к ним. Я бы и чаще виделась с ними, но, к несчастью, они были малоподвижны, болели, а я была с двумя детьми и совершенно одна, мне их некому было поручить. Да к тому же Савичи жили на севере Москвы, а я на юге, и между нами простиралась вся Москва, мы обитали в то лето на разных полюсах столицы.

Я жила с детьми в новой, только что построенной однокомнатной квартире Толи Силина . Хозяин, волею судеб, жил в это время в Питере и в Москву наведывался изредка. Район именовался тогда "Волхонка-ЗИЛ". Это были новостройки, лепившиеся на самом обрыве будущего Балаклавского шоссе. За нашим домом буквально кончалась, точнее - обрывалась Москва... Я помню, как нас приехала навестить среди лета Л. Я. Гинзбург и была потрясена видом, который открывался от нашего дома: речка под горой, в овраге (там народ купался и загорал все лето, в том числе и я с детьми), а на другом склоне горы живописно располагалась деревня Чертаново , куда я с детьми также совершала иногда путешествия, в том числе и с просветительскими целями: мне хотелось показать Сереже стадо коров, сенокос и прочую сельскую идиллию! Балаклавского шоссе еще не было на карте Москвы, но была дорога, по которой вдоль обрыва ходил один автобус. Его мы использовали, чтобы проехать в Битцевский парк , почти лес в ту пору. Но если автобуса не было, то мы шли пешком. Так же втроем (Лидка в коляске, Сережа - за руку со мной) мы "гуляли" и в магазин. У входа в него я покупала Сереже мороженое и оставляла его караулить коляску, а сама ныряла в его душную глубину, кишащую народом, и... вставала в очередь. Через некоторое время рядом со мной вырастал Сережа. Я была в отчаянии и часто пытала его: "Почему ты ушел? Вдруг с Лидочкой что-нибудь случится!" Шестилетний сын отмалчивался, но однажды произнес: "Я боюсь, что ты нас забудешь..." Помню еще одно чудное mot Сережи, связанное с Волхонкой-ЗИЛ: в то лето проходили выборы (разумеется, не помню, кого и куда) и в нашем дворе был агитпункт. А Сережа уже умел читать по слогам, и этот термин его завораживал. Он часто спрашивал - что это такое, а я, занятая своими заботами, отмахивалась. Но как-то ответила: там находятся агитаторы... До сих пор помню искаженное удивлением и ужасом лицо сына и его вопрос-возглас: "Крокодилы?!." Он знал, кто такие алигаторы. И все-таки где-то в августе я приехала к Савичам с детьми. Они были бесконечно гостеприимны и ухлопали на нас целый день. Немалые силы они затратили, чтобы к этому визиту подготовиться. Овадий Герцович вытащил некоторые раритеты, которые могли развлечь и заинтересовать Сережу: в том числе был извлечен из запасников... чудный кинжал! Его рукоятка была отлита с необыкновенным мастерством: она изображала "каменщика, который душит смерть" (кинжал был масонский!). Но еще замечательней была его история, и то, как попал кинжал в коллекцию О. Г. Савича. Это случилось во время испанской войны. Они отступали. К Савичу подошел один из партизан, протянул кинжал и произнес примерно следующий текст: "Я надеюсь, что вы останетесь живы, а нам отсюда уйти не удастся. Возьмите кинжал. Это семейная реликвия. Я не хочу, чтобы он попал в руки фашистов". Сама по себе эта история была замечательной. Но не уступал ей и рассказ О. Савича о том, как он прятал этот кинжал, опасаясь репрессий в советской России! Особенно в сталинские времена, когда хранение оружия, тем более такого нетрадиционного и антикварного, непременно его погубило бы, узнай кто-нибудь об этом! Никакие сказки про интернациональную войну в Испании не спасли бы его, если бы кинжал был обнаружен. Никакие рассказы об "испанских товарищах" не помогли бы!.. Они вспоминали с Алей Яковлевной, что однажды, приехав в гости к Илье Эренбургу на дачу, они привезли с собой кинжал и обсуждали с хозяевами (не дома - Боже упаси! - а во время прогулки), что с ним все-таки делать.

Все варианты были отвергнуты: закопать... бросить в реку... Но если бы все-таки в земле или на дне реки кинжал был найден, то снесли бы к черту весь дачный поселок, не только вместе с людьми, но с рекой, с лесом и самой землей!.. Если я ничего не путаю, то кинжал хранится сейчас в Эрмитаже. Он был туда передан через Владислава Михайловича Глинку . Вторая коллекционная вещь, которая продемонстрирована была нам с Сережей в тот день хозяином, была более безобидна. Мы увидели всего лишь изысканную и очаровательную коллекцию трубок! Наш хозяин в недалеком прошлом, пока ему не запретили курить врачи, был в этом пороке большим снобом. Трубки были на любой вкус, самой причудливой формы, из редчайших пород дерева и с самой изысканной отделкой. Сереже тут же предложено было выбрать любую - в подарок. Как ни странно, сын выбрал очень простую, лаконичного рисунка трубку - с маленькой головкой и длинным черенком. Когда я его позже спросила, почему он выбрал именно эту, Сережа быстро перевернул подарок, ухватив трубку за головку, - и у него в руках оказалось нечто, похожее на дуэльный пистолет!.. Трубка хранится у сына до сих пор.

Вернулась я с детьми в тот год к себе домой в Питер, на Васильевский в конце октября.

14.11.66. Дорогая Леночка! В Вашем письме слышится грусть, и нам с А. Я. стало тревожно за Вас. Что с Вами? Устали? Или трудно живется? Или еще что-то? А я в Вас по-прежнему вижу "Статую" и убежден, что Вы в любом возрасте будете так же пленительны, как в день нашего знакомства. И верю, что ни людям, ни жизни не удастся сломать Вас. И вообще все про Вас сказано не у Альберти, а у Блока ("Прошли года, а ты все та же") и еще у одной поэтессы, чье имя Кумпан! Хотите, произведу Вас в лейб- Кумиан? И Сережу назначу Вашим барабанщиком. Пусть бьет в барабан с трубкой в зубах! И пусть не жалеет трубки, подарю другую. Только пусть не пробует курить. Городницкий повез для Вас мое "избранное", получили ли Вы, и как Вам понравилась эта книжечка? Этот "юбилейный" год был для меня неслыханно урожайным, но дальше - где юбилей будет не мой, и бумаги на меня не станет. Я верю, что Ваша книга выйдет и притом скоро и с нетерпением жду, как и А. Я., что Вы ее пришлете нам. Я бы Вас повидал уже давно. Ужасно хочется посмотреть, как Вы живете, но пока что мое сердце ведет себя не вполне подобающе для этого. Как хорошо, что к Вам приходят часто сестры, и у детей есть сразу две тети. Знаете, в моей жизни случилось так, что после матери самым близким мне человеком в детстве была тетка, и я вспоминаю о ней до сих пор как об очень дорогом друге. Видите ли Толю Силина - ему я тоже послал книжку (кстати, как Вам и Альберти тоже). Где Алик Городницкий? Мне очень понравились его последние стихи, поэма, посвященная Толе.

Мы все за правду в обиде,

Мы все от неправды устали... (Так, кажется?) Леночка, милая, не забывайте нас, мы Вас очень любим, давно приняли Вас в сердце, и нам всегда хочется знать, как Вы живете. Расцелуйте за нас Лидочку. Мы бы расцеловали и Сережу, да боюсь, что он, пират, Нельсон, Петр I и т. д., пожалуй, обидится. Так что пожмите ему руку, как мужчина мужчине, за нас. Будьте здоровы!

Ваш О. Савич.

1967 год.

Дорогая Леночка! Спасибо Вам за Ваше чудесное письмо, а главное, за то, что Вы сами такая чудесная, и дети Ваши чудесные, и живете Вы как волшебница. От всей души мы оба желаем Вам такой же ясности, такого же света вокруг Вас, как теперь, на всю жизнь. Я так долго не писал Вам, потому что все время болел. Меня съел алергический насморк, а я съел А. Я. Страшно сказать, но я почти не работаю, почти не выхожу. На днях мне, вероятно, вырежут полип из носу, - но это не конец, а начало: тогда лишь начнется лечение. Спасибо, стало легче с головой: благодаря одному лекарству ушло ощущение того, что посторонние неизвестные предметы расталкивают мозги и устраиваются на их месте. У меня такое чувство, что за это время ничего не произошло и рассказывать не о чем. Вот видите, какой я стал убогий. Из новостей могу сообщить только одну, что в "Новом мире" снова все в порядке. А если хотите познакомиться со мной, достаньте 9-й том Эренбурга и прочтите 22-ю главу 4-й части, она новая. Я это знакомство сделал не без удивления, но я ведь и не судья. Нам очень хочется поглядеть на Сережу и Лиду. У меня самого была замечательная мать, и тем более я радуюсь за них. Пожалуйста, передайте сердечный привет Поэлю Карпу (я его очень люблю), Владе, Алику Городницким, Толе Силину. Очень жду Ваших стихов и Вашей книги. И, конечно, больше всего мы ждем Вас. Будьте здоровы!

Ваш О. Савич. (Я не могу теперь уже вспомнить и объяснить, почему я в тот, 1967 год так мало писала Савичам. Возможно, просто выматывалась до предела, и не было ни секунды времени, ни хоть каких-нибудь реальных физических сил (не говорю уж о душевных!). Конечно, у меня есть оправдание - я была совершенно одна с маленькими детьми, да еще и работала. Бывало, конечно, что забегали сестры; заходила мама (это облегчало мне жизнь!), нашлась приходящая няня (отпускала меня на работу), но все это было так трудно и сложно во всех отношениях, что даже и сейчас тяжело вспоминать то время. Думаю, что еще и потому я надолго замолкала, что все душевные силы уходили на приезды и отъезды Глеба Семенова и на сложность наших личных отношений, посвящать в которые я не хотела стариков, берегла их... Но так или иначе, а у меня от этого последнего полугодия жизни Овадия Герцовича сохранилось лишь одно письмо, да и оно долго лежало у Али Яковлевны (она не могла с ним расстаться и отдала мне его не сразу). Вот оно.)

Дорогая Леночка! Простите, что так долго не писал. Все это время я был болен и жил, да и сейчас это продолжается, в какой-то прострации, не работал и не имел сил писать письма. И мне очень как-то больно, что молчите и Вы, и весь Ленинград. В моем возрасте человек переключается на чужие радости и на чужое горе, потому что свои радости непрочны и ослаблены, а горе - только одна из последних реплик пятого акта драмы. Мне будет очень горько, если и Вы замолчите, если Вы не станете присылать мне Ваши стихи (или хуже - перестанете писать их), если я не буду знать, как Вы живете и как растут Ваши дети. Начиная со смерти Вигдоровой, я потерял очень много близких друзей, близких людей. Я хочу радоваться с теми, кто даже и не подозревает, что однажды встает вопрос о том, чья очередь. Простите, что пишу о таких грустных вещах. Правда, Леночка, найдите минутку и напишите нам о себе, о ленинградцах. Мы очень скучаем по Вас. А. Я. и я крепко Вас обнимаем и горячо любим.

Ваш О. Савич.

30.10.63.

Дорогая Елена Андреевна! Спасибо за письмо и стихи. О стихах мне очень хочется сказать Вам одну вещь. Именно потому, что они мне нравятся. И даже больше того: очень задевают за сердце. Но я Вас знаю. Слышу Ваш голос и вижу Вас перед собой, когда читаю. А читатель книги или журнала не знает о Вас ничего, ничего. И если хочет знать до, а не после знакомства, то это плохой читатель. И если Вы хотите не только выразить себя для себя самой, но и для него, то стихи надо отделывать. Не зализывать, нет. Но владеть мастерством. Когда мои молодые переводчики приносят мне стихи без рифм и размера, я им говорю: "Очень хорошо, но дайте мне почувствовать, что автор может писать иначе, но не хочет, а вы можете переводить не только это, но и строгий сонет". Выбор слов, как выбор вольностей, должен быть естественным, но отнюдь не небрежным. Например: "Я душу всю навылет увидела". Навылет ранят, навылет не видят, потому что то, что надо увидеть - пуля - улетела. Это не придирка, это упрек в том, что взято первое подвернувшееся, неточное слово. Что за рифмы любовь-вновь, очи-мочи, когда рядом листов-лесов-лицо, долгой- долю? А "но как перенести еще любовь? / И как мне пережить тебя... Нет мочи" - это удивительно хорошо. А когда читаешь подряд, слышны (для читателя) два перемежающихся голоса: Ахматовой и Ахмадулиной. И это обидно, потому что у Вас есть и свой голос, и своя тема, и своя боль и вовсе нет ахматовщины и ахмадульщины. Вы еще Золушка, не примерившая золотой туфелек; а ведь она уже была Золушкой - лучшей из всех. Туфельки - мастерство. Увы, принц без туфелек не обратит на Вас внимания. Принц - читатель. Вы не сердитесь? Вы кончили Ваше письмо словами "С любовью". Спасибо. И верьте мне, все предыдущее написано тоже с любовью и по любви. Что с Глебом Сергеевичем? Как его книга? Как Сережа? Аля Яковлевна просит Вам передать, что любит и Вас, и Ваши стихи и без золотых туфелек. Собираетесь ли в Москву? Очень прошу Вас отдать Городницким прилагаемый листок. Он так неразборчиво написал название своей улицы, что я не могу написать ему непосредственно. Очень жду Ваших стихов. Очень хочется, чтобы Вы были счастливы.

Ваш О. Савич.

14.11.63. Дорогая Елена Андреевна! Простите, что не сразу ответил на Ваше письмо. Ваши стихи в чтении мне понравились еще больше, чем на слух. Я очень рад, что далеко от меня и все же мне знакомый растет поэт, за ростом которого я могу следить. Очень хотел бы знать, какие у Вас новости, как живется в снятой комнате, какие планы - поэтические, научные, житейские, как Сережа. Я почти закончил большую работу - перевод новых стихов Неруды. Есть, как мне кажется, очень сильные и неожиданные для него. Еще перевел маленький цикл из испанского "Романсеро". Неруду я читал Городницкому. Как они оба? Что слышно у Глеба Сергеевича? Что с его книгой? Как его здоровье? Кто из вас всех собирается в Москву? Письмо получается какое-то отрывистое. Это потому, к сожалению, что слишком многое идет не так, как хочется, и еще менее так, как бог велит. Если Вам попадется книга стихов Ружевича, польского поэта, издание ИЛ-а, посмотрите ее, не обращая внимания на переводы, не всегда удачные. Это очень интересный поэт. В том, что я переводил из "Романсеро", есть только две хорошие строчки: ...Но небо ждало Рольдана, и счастье его устало... Пишется ли Вам? Пожалуйста, вспоминайте иногда, что в Москве у Вас есть два добрых друга (наверно, и больше) - А. Я. и я. Мы оба шлем самый сердечный привет Вам, Глебу Сергеевичу, Городницким и Александре Абрамовне 1 (или Вы с ней не встречаетесь?). От всей души желаем Вам счастья!

Ваш О. Савич. 1 Александра Абрамовна Шварц , переводчик, тоже из наших "испанцев".

14.12.63. Дорогая Елена Андреевна! К сожалению, договор с Бродским порвал не Столбов , а директор издательства1. Сегодня или завтра к директору пойдет Вигдорова . Но очень боюсь, что из этого мало что выйдет.

1) Бродский 2 года не выполнял договора,

2) всего-то по договору он должен сделать 200 строк, - что уж очень мало и по работе, и по деньгам. К тому же (все это я говорю со слов Столбова) то, что Бродский сделал для издательства, их не удовлетворило: Столбов сказал, что он представил стихи, может быть и хорошие, но не имеющие никакого отношения к автору. Наконец, директор, видимо, читал или что-то слышал о статейке. А праздновать труса директора умеют, как никто. Формально же у него все основания расторгнуть договор, тем более что кое с кем это делали и без статеек. Спасибо, что не рассердились на меня за критику. Вигдорова, действительно, редкий человек. Ей очень понравились Ваши стихи. Ваша бесприютность нас с Алей Яковлевной огорчает бесконечно. Неужели ничего, ничего нельзя сделать, чтобы у Вас был дом? Угол? На Вашем фоне радость Городницких2 мне уже не так радостна, как раньше. Получил смутное письмо от Глеба Сергеевича. Очень меня волнует его книга3. Так хочется видеть вас всех! Только что окончательно отказался от поездки в Чили на 60-летие Неруды, Которую мне запретили врачи. Конечно, может быть, меня все равно не послали бы, но все-таки своей рукой написать: "Пабло, я к тебе не приеду", своим языком сказать то же самое в Союзе писателей, где этому рады, - не так радостно. Пожалуй, что бессилие в какой-то мерс близко к бездомности. Будьте здоровы, расцелуйте за меня Сережу, а также всех, кто меня помнит. А. Я. крепко целует Вас.

Ваш О. Савич.

Ссылки:

ЛЕНИНГРАДСКИЕ ЛИТЕРАТОРЫ И ЛИТЕРАТУРОВЕДЫ - НАШИ СТАРИКИ (Е. Кумпан)

Информационная поддержка: ООО «Лайт Телеком»