Был у Вики Некрасова очень близкий
друг и его редактор по "Новому миру"
Игорь Александрович Сац
. Из
семейства Сацев
, известной в Москве семьи. И к ним часто приходил выпивать
Твардовский
-
главный редактор "Нового мира"
и великий поэт. Благо, Игорь сам любил выпить, и гастроном внизу. Сац имел
огромное влияние на Твардовского. В этот период, когда мы только
познакомились, нам Игорь очень нравился. Ходила за ним слава, что он
необычайно талантливый и яркий критик. Я потом прочла только одну его
статью о Зощенко, больше ничего,- по-моему, больше было разговоров вокруг
этого. Но это был человек "Литкритика", то есть - из мыслящих, из
передовых еще в довоенное время.
В узеньком пространстве между стеллажами стоял маленький газетный столик,
вот за ним и выпивали. В тот вечер, когда я впервые увидела Твардовского,
там сначала сидели Игорь с женой и мы с Симой и Викой. И за столом
господствовал Некрасов. Он говорил, он что-то рассказывал, он был как бы
главный в застолье. Потом пришел
Михаил Александрович Лифшиц
, который тоже дружил очень с
Сацами
, часто здесь бывал. И сразу к нему перешло это главенство. Уже он был в
центре внимания, уже он стал главным за этим столом.
И вдруг появился
Твардовский
. Я была взволнована, увидев его в такой обстановке, так близко. Издали мы
были знакомы, потому что я делала для "Нового мира" переводы и
писала время от времени анонсы- рецензии на переводные книги. Он был
большой, высокого роста, широкоплечий, с круглым лицом и маленькими
глазками - ярко-голубого цвета маленькие глазки и исключительно
пронзительный взгляд. И потом я имела не раз случай убедиться, что он
смотрит, как говорится, во все глаза: он все видел, все замечал. И как
только он появился, то и Вика, и Михаил Александрович как будто ушли в
тень. За столом воцарился Твардовский, и был только он, и слушали только
его. И значительность его личности, его "я", которое безраздельно
доминировало,- я как-то впервые увидела, что это значит.
У него была очень своеобразная манера говорить - с особым выговором,
характерным для его родных мест, и не повышая голоса, поскольку он был
уверен, что все только его и слушают. Умолкал он совсем не для того, чтобы
передать слово другим, это ему явно и в голову не приходило, а чтобы
подобрать выражение поточнее.
Сила его личности, поразившая меня в тот вечер, в полной мере проявлялась в
журнале, в его отношениях с редакторами. И таким же образом он пытался
говорить и с авторами, которые там публиковались.
В противоположность Вике Некрасову, Твардовский отнюдь не был свободным
человеком - наоборот. Его связывало не только то, что он был членом партии
и правления Союза писателей, главным редактором самого спорного журнала.
Твардовский вышел из крестьянской семьи. Отца его во время коллективизации
раскулачили и сослали. И, с одной стороны, своеобразная крестьянская
психология заставляла Александра Трифоновича почитать тех, кто стоял у
власти, а с другой, он мучился, неся в себе это почтение, так как был
человеком исключительно честным и ему претило поступать против совести. Он
был как связанный великан. Он был зажат в тиски между своими чувствами и
требованиями ЦК, который командовал литературной жизнью. Он завидовал тем,
кто мог не идти на уступки.
Когда после многодневных сражений он получал разрешение ЦК или цензуры
публиковать какое-то произведение, но с условием вычеркнуть тот или иной
пассаж, сопротивление автора приводило его в страшное бешенство. Вика
рассказывал нам, как Твардовский ему кричал: вот ты все критикуешь, ты всем
недоволен, ты обвиняешь советскую власть, но сало при этом ешь русское и
хлеб ешь русский, а от заграницы приходишь в восторг! А когда
Гроссман
, друг Твардовского, но в то же время ненавистный режиму человек, написал
путевые заметки об Армении, Александр Трифонович сделал невозможное, чтобы
вырвать разрешение на публикацию. Он очень хотел напечатать, считал, что
одержал важную победу, тем более что эта публикация должна была стать
первой после того, как КГБ изъял
роман Гроссмана "Жизнь и судьба"
. Но цензура потребовала выбросить эпизод, где армянин поднимает тост за
два народа - армянский и еврейский, ставших жертвами геноцида. Для
Гроссмана об уступках не могло идти речи. Твардовский был вне себя.
Обрушился на Гроссмана, обвинял его, говорил, что тот не хочет ничего
понимать, не хочет сделать ни малейшего усилия, чтобы ему помочь:
После знакомства у Сацев мы с Александром Трифоновичем не раз встречались,
как бы даже подружились. И однажды утром он позвонил очень рано, часов в
девять. Позвонил Вике, но тем самым и нам: я должен к вам немедленно
прийти.
В десять он был уже здесь. Он принес рукопись. Это были странички из
школьной тетради для математики, в клеточку, на которых почти без интервала
были напечатаны строчки. Совершенно слепая рукопись. Называлась
<Щ-854>.
Я сегодня ночью, говорит, прочитал эту рукопись два раза, я должен ее вам
сейчас хоть частично прочесть, я не могу ее не читать, это потрясающая
рукопись. Мы тут же позвонили
Эльке Нусинову
, он примчался.
Да, Александр Трифонович потребовал водки, Элька ее захватил. Мы сели
впятером в большой нашей комнате, начали пить водку и слушать повесть,
которую теперь все знают, которая стала классикой,-
"Один день Ивана Денисовича"
.
Еще до звонка Твардовского мы уже знали про существование этой рукописи.
Ее принес в "Новый мир"
Лева Копелев
, литературовед, переводчик, а ныне знаменитый писатель, изгнанник, он
живет в Германии. Лева сидел в свое время в шараге.
Шарага
- это тюрьма, бывшая одновременно научно- исследовательским институтом.
Поскольку очень много умных и талантливых людей сидели, советская власть
решила их использовать и организовала такие тюрьмы, где люди могли работать
по специальности. В одной из таких шараг вместе с Копелевым сидел его
товарищ, школьный учитель математики по фамилии
Солженицын
, попавший в тюрьму за переписку с приятелем: цензура перехватила полевую
почту, в письме были высказаны какие-то сомнения, его посадили.
Освободившись, Солженицын написал повесть. Лева не оценил в тот момент ее
значения, но принес своей подруге, замечательному литературному критику,
заведующей отделом прозы в "Новом мире" -
Анне Самойловне Берзер
, Асе Берзер, которая позже стала редактором Вики Некрасова и моей очень
близкой подругой. К тому времени Ася прославилась в литературных кругах
своими блестящими, остроумными статьями против писателей-сталинистов,
графоманов. Но ее особый дар заключался в открытии новых талантов. Она
умела, как никто другой, добиваться от авторов лучшего, на что они
способны. Именно ей посвятил
Домбровский
"Факультет ненужных вещей", написав, что без нее этой книги
никогда бы не было. И Солженицын воздает ей должное в своих воспоминаниях.
Так вот, Лева Копелев принес рукопись Асе и сказал: прочти, по- моему,
интересно. А надо сказать, что на этом этапе оттепели уже появился ряд
рукописей, написанных сидевшими людьми. Но ни одна из них пока ни на кого
сильного впечатления, кроме фактографического, не произвела.
Ситуация с прохождением вещей в "Новом мире" была сложная. Могли
задержать публикацию из соображений очередности и прочих других
соображений, отнюдь не по существу. Члены редколлегии, прикрываясь
"интересами журнала", нередко проявляли трусость.
Ася, прочитав рукопись, прямо пошла к Твардовскому. Что было нарушением
этикета. Там на втором этаже находился олимп - заседали члены правления
журнала, а на первом - рядовые работники, сотрудники, и к Твардовскому не
полагалось приходить просто так. Порядки там были отнюдь не
демократические. Тем не менее она пошла, положила тетрадку ему на стол и
сказала: я вас очень прошу, прочтите.
А нам по телефону рассказала об этой потрясающей рукописи.
Надо сказать, что у Александра Трифоновича было удивительное свойство - я
это не раз наблюдала, но с "Иваном Денисовичем" особенно - уметь
восторгаться. Это далеко не всем талантливым и большим людям дано. Степень
его упоенности повестью Солженицына неописуема. Тут, конечно, многое
сошлось. У Александра Трифоновича были настоящие народнические взгляды: он
считал, что истина и глубина понимания жизни живет только в гущах народа. К
интеллигенции он относился очень настороженно. И то, что Солженицын выбрал
героем простого человека, что герой не интеллигент, а Иван Денисович,
особенно, конечно, покорило Твардовского.
Мы сидели, жевали колбасу какую-то и сыр, пили эту водку, постепенно все
пьянели, он - в первую очередь, он не мог остановиться: какие-то сцены,
скажем, с красителями там есть такой эпизод, он перечитывал три раза. Он
был так восхищен, и он сказал нам: пусть меня снимут, пусть меня растопчут,
пусть со мной сделают все, что угодно,- я дойду до Никиты, я ему сам это
прочту, и если это не удастся напечатать, я больше не хочу работать. Это
дело моей жизни, я обязан это сделать.
Ну, так как расстались в двенадцать ночи, а пили с девяти утра, то мы,
конечно, сочли, что это пьяная фантазия. Быть принятым
Никитой
?..
После таких выпиваний его кто-то должен был проводить, потому что сам дойти
до дома он уже не мог. И так как у нас меньше всех пил Элька Нусинов, то
ему всегда выпадала эта функция. Он провожал Александра Трифонович в его
высотку на набережной, ставил у двери квартиры и звонил в звонок. Жена
Твардовского видела всегда Эльку. И она решила, что это самый большой
пьяница, самый главный заводила, что вот он и спаивает бедного Александра
Трифоновича. И Элька с этой ужасной славой жил. И вот в тот вечер тоже
Элька нам рассказывал, что, когда он его отвел, Твардовский был уже очень
пьян и все повторял: я поеду к Никите, я поеду к Никите. И жена сказала: ну
до чего вы довели человека, как вам только не совестно, он уже и о Никите
говорит.
Тем не менее все это произошло. Александр Трифонович действительно добился
разрешения поехать к Никите, когда Никита отдыхал на юге. Он сам ему прочел
рукопись вслух, так же захлебываясь, как он нам потом рассказывал, от
восторга, и даже позволял себе перечитывать какие-то особые пассажи. И
Никита был покорен. Потому что он тоже ведь простой человек, это был тот
уровень, который он полностью, без остатка мог воспринять. И он сказал:
давай, печатай. Я согласен. Вот только название надо изменить.
Ну, все знают, все помнят, а может, молодые уже не помнят: когда
"Новый мир" напечатал "Один день Ивана Денисовича" -
это было событие чрезвычайного значения. Общенационального. Вообще,
смотрите, как интересно - печатание книг, стихов оказывается каким-то
важным моментом в высвобождении этой несчастной страны из пут порабощения.
Я думаю, первые вещи Солженицына удивительно художественны. Я даже думаю,
на высоту своих первых вещей он больше никогда не поднялся. Это настоящие
книги. "Один день Ивана Денисовича", на мое восприятие,-
абсолютно художественное произведение. И рассказ "Матренин двор"
- это тоже исключительно и чисто художественное произведение, при том что
его политическое значение тоже огромно. Потому что вся жизнь деревни нашей
просветила сквозь этот рассказ.
Политика в художественной вещи не может быть определяющей. Если на первом
плане какая-то позиция, какое-то утверждение политического толка и это лишь
приукрашено беллетристическими приемами, тогда это не художественное
произведение. Скажем,
"Не хлебом единым"
- произведение политическое плюс беллетристика;
Дудинцев
добавил то, что называют беллетристикой, то есть какие-то общеизвестные
приемы оживления.
Желание прочесть "Ивана Денисовича" было продиктовано интересом к
политике, то есть даже не к политике - к жизни, на самом деле. Но
массовость, то, что каждый грамотный человек считал, что обязан его
прочитать,- вот это была политика. Вообще у нас ведь политика - в чистом
виде и не политика. У нас настоящей-то политики и не было. У нас политика,
мне думается, претворялась всякий раз в форму каких-то страшных массовых
действий, то есть сливалась с живой и страшной жизнью народа. Наша политика
не в сфере политических споров или состязании каких-то доктрин. Наша
политика - это направление каких-то массовых действий, которые всегда
тяжелейшим образом сказывались на жизни людей. Поэтому желание прочитать
"Один день Ивана Денисовича" - это было стремление узнать форму
жизни, которая была тоже массовой, но до поры до времени сокрытой от наших
глаз. Хотели узнать по правдивому свидетельству побывавшего там человека,
что же такое лагерная жизнь. Это создавало популярность, подстегивало
интерес. Но когда ты начинал читать, то попадал в сферу, конечно,
художественного творчества. Безусловно. Для меня это очевидно.
Я думаю, залог великой художественности "Ивана Денисовича" в том,
что Солженицын взял счастливый день. Что он описал не тяжелый день Ивана
Денисовича, а вот - что такое хороший день в заключении, когда все
складывается как нельзя лучше. Это создает какую-то возможность воспринять.
Ведь очень большое сгущение "чернухи" человек и воспринять не
может. А тут, я бы сказала, у пилюли очень горькой есть оболочка, в которой
это можно проглотить.
Вот потом же появились рассказы
Варлама Шаламова
. Его рассказы, глубоко художественные и замечательные, имеют
познавательную ценность отнюдь не меньшую, чем "Один день Ивана
Денисовича". Но тогда эти рассказы не были здесь опубликованы. Однако
нам удалось, даже, скажу, не без моего участия, переправить их за границу.
Знакомые французские врачи вывезли рукописи на себе, приклеив страницы под
одежду. И они были опубликованы во Франции. Но не произвели никакого
впечатления - в том смысле, что их не читали. Это о том, как важно было
почувствовать, что нужно описать "счастливый" день Ивана
Денисовича.
Далее см.
Солженицын
Дата рождения: 8 (21) июня 1910
Место рождения: хутор Загорье, Смоленская губерния,
Российская империя (ныне Починковский район, Смоленская область)
Дата смерти: 18 декабря 1971 (61 год)
Место смерти: Ватутинки, Красная Пахра, Подольский район,
Московская область, СССР (ныне — в черте Москвы)
Гражданство (подданство): СССР
Род деятельности: поэт, прозаик
Направление: социалистический реализм
Жанр: стихотворение, поэма, рассказ
Язык произведений: русский
Премии:
Ленинская премия — 1961
Сталинская премия — 1941
Сталинская премия — 1946
Сталинская премия — 1947
Государственная премия СССР — 1971
Награды:
Орден Ленина — 1939
Орден Ленина — 1960
Орден Ленина — 1967
Орден Трудового Красного Знамени — 1970
Орден Отечественной войны I степени— 1945
Орден Отечественной войны II степени— 1944
Орден Красной Звезды — 1940
Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945
гг.»
Александр Трифонович Твардовский (1910—1971) — советский писатель и
поэт.
Главный редактор журнала «Новый мир»
(1950—1954; 1958—1970). Лауреат различных премий, орденоносец. Член ВКП(б)
с 1940 года. Подполковник (1941).
Детство
А. Т. Твардовский родился 8 (21) июня 1910 года на хуторе Загорье рядом с
деревней Сельцо (ныне в Смоленской области) в семье деревенского кузнеца
Трифона Гордеевича Твардовского и Марии Митрофановны, происходящей из
однодворцев.
Этот хутор был разобран после
раскулачивания семьи Твардовских.
Дед поэта, Гордей Твардовский, был бомбардиром (солдатом-артиллеристом),
служившим в Польше, откуда привёз прозвище «пан Твардовский», перешедшее к
его сыну. Это прозвище (в реальности не связанное с дворянским
происхождением) заставляло Трифона Гордеевича воспринимать себя скорее как
однодворца, нежели крестьянина.
Земля эта — десять с небольшим десятин — вся в мелких болотцах и вся
заросшая лозняком, ельником, берёзкой, была во всех смыслах незавидна. Но
для отца, который был единственным сыном безземельного солдата и
многолетним тяжким трудом кузнеца заработал сумму, необходимую для первого
взноса в банк, земля эта была дорога до святости. Нам, детям, он с самого
малого возраста внушал любовь и уважение к этой кислой, скупой, но нашей
земле — нашему «имению», как в шутку и не в шутку называл он свой
хутор.
Между прочим, он ходил в шляпе, что в нашей местности было странностью и
даже некоторым вызовом, и нам, детям, не позволял носить лаптей, хотя из-за
этого случалось бегать босиком до глубокой осени. Вообще многое в нашем
быту было «не как у людей».
Мать же Твардовского, Мария Митрофановна, действительно происходила из
однодворцев. Трифон Гордеевич был
человеком начитанным — и по вечерам в их доме часто читали вслух Пушкина,
Гоголя, Лермонтова, Некрасова,Толстого, Никитина, Ершова. Стихи Александр
начал сочинять рано, ещё будучи неграмотным, и не будучи в состоянии их
записать. Первое стихотворение было гневным обличением мальчишек,
разорителей птичьих гнёзд.
Начало литературной деятельности
В 14 лет Твардовский стал писать маленькие заметки в смоленские газеты, а
затем, собрав несколько стихотворений, принёс их
Михаилу Исаковскому, работавшему в редакции
газеты «Рабочий путь». Исаковский встретил поэта приветливо, став другом и
наставником молодого Твардовского. В 1931 была опубликована его первая
поэма «Путь к социализму».
В 1939—1940 годах в составе группы писателей работал в газете
Ленинградского военного округа «На страже Родины». 30 ноября 1939 года в
газете были опубликованы стихи А. Твардовского «Час настал». Одно из
стихотворений поэта той поры посвящено полевой кухне:
Дельный — что и говорить —
Был старик тот самый,
Что придумал суп варить
На колесах прямо!
Стихотворение «На привале» напечатано в газете «На страже Родины» 11
декабря 1939 года. В статье «Как был написан „Василий Тёркин“» А.
Твардовский сообщил, что образ главного героя был придуман в 1939 году для
постоянной юмористической рубрики в газете «На страже Родины».
Коллективизация, репрессии семьи
В поэмах «Путь к социализму» (1931) и «Страна Муравия» (1934—1936)
изобразил коллективизацию и мечты о «новой» деревне, а также скачущего на
коне Сталина как предвестника светлого будущего.
Несмотря на то, что родители вместе с братьями Твардовского были
раскулачены и сосланы, а его хутор был сожжён односельчанами, сам он
поддержал коллективизацию крестьянских хозяйств.
Финская война
Член ВКП(б) с 1938 года. Комиссаром участвовал в присоединении к СССР
Западной Белоруссии и в советско-финской войне (1939—1940) в качестве
военного корреспондента.
«Василий Тёркин»
В 1941—1942 годах работал в Воронеже в редакции газеты Юго-Западного фронта
«Красная Армия». Поэма «Василий Тёркин» (1941—1945), «книга про бойца без
начала и конца» — самое известное произведение Твардовского; это цепь
эпизодов из Великой Отечественной войны. Поэма отличается простым и точным
слогом, энергичным развитием действия. Эпизоды связаны друг с другом только
главным героем — автор исходил из того, что и он сам, и его читатель могут
в любой момент погибнуть. По мере написания главы печатались в газете
Западного фронта «Красноармейская правда» и были невероятно популярны на
передовой. Поэма стала одним из атрибутов фронтовой жизни, в результате
чего Твардовский сделался культовым автором военного поколения.
Помимо прочего, «Василий Тёркин» выделяется среди других произведений того
времени полным отсутствием идеологической пропаганды, упоминаний о Сталине
и партии.
Послевоенные поэмы
В 1946 году написана поэма «Дом у дороги», где упоминаются первые
трагические месяцы Великой Отечественной войны.
В дни смерти и похорон Сталина А. Т. Твардовский написал следующие
строки:
« В этот час величайшей печали
Я тех слов не найду,
Чтоб они до конца выражали
Всенародную нашу беду… »
В поэме «За далью — даль», написанной на пике хрущёвской «оттепели»,
писатель осуждает Сталина и, как и в книге «Из лирики этих лет. 1959—1968»
(1969), размышляет о движении времени, долге художника, о жизни и смерти. В
этой поэме наиболее ярко выразилась такая мировоззренческая сторона жизни и
творчества Твардовского, как «державность». Но, в отличие от
державников-сталинистов и неосталинистов, культ сильного государства,
державы у Твардовского — не связан с культом какого-либо государственного
деятеля и вообще конкретной формы государства. Такая позиция помогала
Твардовскому быть своим и среди русофилов — поклонников Российской
империи.
«Новый мир»
Во второй период редакторства Твардовского в «Новом мире», особенно после
XXII съезда КПСС, журнал стал прибежищем антисталинских сил в литературе,
символом «шестидесятничества», органом легальной оппозиции советской
власти.
В 1960-е годы Твардовский в поэмах «По праву памяти» (опубликована в 1987
году) и «Тёркин на том свете» пересмотрел своё отношение к Сталину и
сталинизму. В это же время (начало 1960-х) Твардовский получил разрешение
Хрущёва на публикацию
рассказа «Один день Ивана Денисовича»
Солженицына.
Новая направленность журнала (либерализм в искусстве, идеологии и
экономике, прикрывающийся словами о социализме «с человеческим лицом»)
вызвала недовольство не столько хрущёвско-брежневской партийной верхушки и
чиновников идеологических отделов, сколько так называемых
«неосталинистов-державников» в советской литературе. В течение нескольких
лет велась острая литературная (и фактически идеологическая) полемика
журналов «Новый мир» и
«Октябрь» (главный редактор
В. А. Кочетов, автор романа «Чего же ты
хочешь?», направленного в том числе и против Твардовского). Стойкое идейное
неприятие журнала выражали и патриоты-державники.
После снятия Хрущёва с высших постов в прессе (журнал «Огонёк»,
газета «Социалистическая индустрия»)
была проведена кампания против журнала
«Новый мир». Ожесточённую борьбу с
журналом вёл
Главлит, систематически не допускавший
к печати самые важные материалы. Поскольку формально уволить Твардовского
руководство Союза писателей не решалось, последней мерой давления на журнал
было снятие заместителей Твардовского и назначение на эти должности
враждебных ему людей. В феврале 1970 года Твардовский был вынужден сложить
редакторские полномочия, часть коллектива журнала последовала его примеру.
Редакция была, по сути, разгромлена. Записка КГБ «Материалы о настроениях
поэта А. Твардовского» от имени Ю. В. Андропова была направлена 7 сентября
1970 года в ЦК КПСС.
В «Новом мире» идеологический либерализм сочетался с эстетическим
традиционализмом. Твардовский холодно относился к модернистской прозе и
поэзии, отдавая предпочтение литературе, развивающейся в классических
формах реализма. Многие крупнейшие писатели 1960-х годов публиковались в
журнале, многих журнал открыл читателю. Например, в 1964 году в
августовском номере была опубликована большая подборка стихотворений
воронежского поэта Алексея Прасолова.
Вскоре после разгрома «Нового мира» у Твардовского обнаружился рак лёгких.
Умер писатель 18 декабря 1971 года в дачном посёлке Красная Пахра
Московской области. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок №
7).
Могила Твардовского на Новодевичьем кладбище Москвы.
Мемориальная доска на Смоленском Доме книги
Мемориальная доска Твардовскому на главном корпусе СмолГУ
В 1990 году в честь писателя издан художественный маркированный
конверт.
В Смоленске, Воронеже, Новосибирске, Балашихе и Москве именем Твардовского
названы улицы.
Имя Твардовского присвоено московской школе № 279.
В честь А. Твардовского назван самолёт «Аэрофлота» Airbus A330-343E
VQ-BEK.
В 1988 году открыт мемориальный музей-усадьба «А. Т. Твардовский на хуторе
Загорье»
22 июня 2013 года в Москве на Страстном бульваре рядом с редакцией журнала
«Новый мир» открыт памятник Твардовскому. Авторы — народный художник России
Владимир Суровцев и заслуженный архитектор России Виктор Пасенко. При этом
имел место казус: на граните памятника выбито "при участии министерсва
культуры" с пропущенной второй буквой «т».
Награды и премии
Сталинская премия второй степени (1941) — за поэму «Страна Муравия»
(1936)
Сталинская премия первой степени (1946) — за поэму «Василий Тёркин»
(1941—1945)
Сталинская премия второй степени (1947) — за поэму «Дом у дороги»
(1946)
Ленинская премия (1961) — за поэму «За далью — даль» (1953—1960)
Государственная премия СССР (1971) — за сборник «Из лирики этих лет.
1959—1967» (1967)
три ордена Ленина (1939, 1960, 1967)
орден Трудового Красного Знамени (1970)
орден Отечественной войны I степени (30.4.1945)
орден Отечественной войны II степени (31.7.1944)
орден Красной Звезды (1940) — за участие в войне с белофиннами
Издания
Твардовский, А. Т. Василий Тёркин. Книга про бойца / Изд. подг. А. Л.
Гришунин. — М.: Наука, 1976. — 527 с. — (Лит. памятники)
Твардовский, А. Т. Стихотворения и поэмы / Сост. М. И. Твардовской; подг.
текста и прим. Л. Г. Чащиной и Э. М. Шнейдермана. — Л.: Сов. писатель,
1986. — 896 с. — (Библиотека поэта. Большая серия. Второе изд.)
Твардовский, А. Т. Новомирский дневник : в 2 т. / Подгот. текста, коммент.,
указ. имён В. А. и О. А. Твардовских. — М.: ПРОЗАиК, 2009. — 656+640 с. —
3000 экз. — ISBN 978-5-91631-014-6.
См. также
Я убит подо Ржевом
Один день Ивана Денисовича