Гибель, притянутая за уши [Войнович В.Н. и "Новый Мир"]

Телеграмму я прочел, когда рабочий день уже кончился, впереди был бесконечный уикенд. Читатель может себе представить, как долго тянулось время от пятницы до понедельника, до того нераннего часа, когда работники журнала приступают к своим обязанностям. В понедельник, явившись в тот же отдел прозы, я застал там, кроме Анны Самойловны (для меня она вскоре стала просто Асей), много людей и очень удивился, когда узнал, что все они собрались из-за меня. Сотрудники других отделов и члены редколлегии уже прочли мою повесть и теперь жали мне руку, улыбались, наперебой говорили комплименты, интересовались, откуда я взялся, что делают родители, где учился, кем работал и что пишу еще.

Некоторые просто заглядывали в комнату, чтобы поглазеть на новое дарование. Тут же был мне представлен Игорь Александрович Сац - мой персональный редактор. Этот человек, совершенно седой и не имевший ни единого зуба, показался мне глубоким стариком. Ему было 58 лет. Стали обсуждать сроки - в какой номер поставить повесть. В двенадцатый? Нет, пожалуй, не успеем. Придется ставить в первый.

Если бы я сказал, что ждать не желаю, они согласились бы на двенадцатый, но мне самому хотелось быть напечатанным в первом номере: конечно, трудно ждать лишний месяц, зато это будет первый номер первого года нового десятилетия. Решив вопрос с номером, вторую половину разговора сотрудники редакции осторожно предварили союзом "но".

- Но? как бы это вам сказать? есть некоторые сомнения насчет конца повести. Ваш герой погибает - но это - поймите нас правильно - совершенно не нужно.

- Как это не нужно?! Гибель героя была тем, ради чего строился весь сюжет,- и вдруг это не нужно?

Я растерялся: как себя вести? Упереться, сказать, что ни в какую,- и отказаться от того, к чему так долго стремился? Вернуться к роли неудачника в потертых штанах и сбитых ботинках, прогоняемого из всех редакций? Я сказал:

- Нет, без гибели героя обойтись нельзя.

- Почему же нельзя? Разве вы сами не чувствуете, что эта гибель, извините, притянута за уши? Герой погибает совершенно бессмысленно.

- Да, бессмысленно, но в этом и смысл, что бессмысленно!

Я долго хранил страницы, не вошедшие в печатную версию повести, а потом все-таки потерял и потому пересказываю коротко своими словами.

Выжившая из ума старуха Макогониха решила поддержать гаснущее в лампадке пламя и, не найдя масла, плеснула из канистры бензин. Дом вспыхнул. Сбежался народ, подъехали пожарные с бочкой на телеге, качают воду из колодца, вода, не доходя до брандспойта, вытекает в прореху рваного шланга. Вдруг дочь старухи вспомнила, что оставила в доме свою трехлетнюю дочку. Она рвется в огонь, ее не пускают, в огонь бросается герой повести Гошка Яровой. Не успел он скрыться внутри, выясняется, что девочка здесь, мать, обезумев от ужаса, забыла, что сама ее вынесла из огня. И в это время рухнула крыша, над домом столбом поднялись искры и,

"уйдя в небо, смешались со звездами".

Заключительной фразой про звезды я дорожил больше всего, а мне теперь говорили:

- Это не нужно, эта гибель притянута за уши! - и даже:

- Это типичная комсомольская гибель.

Я не переставал удивляться. Как это типичная комсомольская?! Разве комсомольская - плохо? Я-то боялся, что повесть не пропустят именно потому, что она вовсе не комсомольская. Комсомольской она была бы, если бы Гошка спас девочку и потом получил за это орден (можно было, чтобы спас, но погиб и орденом награжден посмертно), но он погиб бессмысленно, никого не спасши и ордена, даже посмертно, не заработав.

Тогда мне привели еще один довод: на шестой номер запланирована публикация повести другого начинающего прозаика, Георгия Владимова .

Там герой тоже шофер и, как ни странно, тоже гибнет.

- Куда же нам подряд две шоферские гибели?

Я не знал, что возразить, хотя в этой новости самолюбию моему был приготовлен еще один пряник: повесть, полученная "Новым миром" задолго до моей, запланирована только в июньский номер, а моя, как сенсационное открытие, идет вне очереди, в первом.

Я сказал, что подумаю, и мы с Сацем вышли в коридор покурить. Закурили: он сигареты "Памир", я - "Ароматные", в самом деле очень пахучие, очевидно, пропитанные одеколоном, и вдруг в коридоре появилась величественная фигура - Твардовский .

- Александр Трифонович, вот познакомьтесь. Владимир ВОйнович. Сац уже знал, что мою фамилию следует произносить с ударением на первом слоге. Твардовский остановился.

- Очень хорошо. Из этого мне стало ясно, что и он повесть прочел и ему она понравилась. Но руки мне Твардовский не подал и дальнейший разговор повел словно через переводчика:

- А вы уже сказали ему, что смерть в конце повести не нужна?

- Да-да, конечно.

- И он согласился?

- Согласился, согласился, - поспешно закивал Сац.

- Ну, хорошо, тогда работайте.

Твардовский пошел дальше, в свой кабинет, а я стоял растерянный, ругая себя за то, что так просто, без боя сдался.

Забыл рассказать, что, еще работая над повестью, я вновь побывал в Поповке, встречался там с разными людьми, в том числе с бывшим председателем колхоза, ставшим секретарем райкома Жилиным . Я дал ему почитать еще фактически черновой вариант повести. Ему повесть понравилась. Он даже сказал мне, что, читая, плакал. Но ему захотелось тут же ее улучшить и приспособить к текущим нуждам. Он сказал мне примерно так:

- Ты знаешь, повесть хорошая. Но зачем эта сумасшедшая старуха, которая устроила пожар? Она никому не нужна. Вот к нам в колхозы приходят калориферы с дефектами. И из-за них на полевых станах бывают пожары.

Искренне желая мне помочь, он предложил переделать конец повести так, чтобы пожар случился из-за дефектного калорифера. Дал адрес калориферного завода и назвал фамилию директора, чтобы я обязательно ее упомянул. И очень огорчился, когда я отверг его предложение.

Ссылки: