"Чтобы вас было жалко!" Твардовский и власть [Войнович В.Н. и Новый Мир]

Несмотря на влюбленность в Твардовского , кое-что меня в нем удивляло. В частных разговорах он всегда ругал власть за бюрократизм, колхозы, бесполезное освоение целинных земель, управление культурой и в то же время проявлял к этой власти почтение даже тогда, когда этого не требовалось.

Для него существовали две власти: просто власть, которую можно и должно ругать, и Советская, с большой буквы, которой следует неустанно присягать на верность. Например, исполнилось 60 лет Игорю Александровичу Сацу . Отмечаем в кабинете главного. Твардовский произносит первый тост - и предлагает выпить не за Саца, а "за нашу Советскую власть", которая к появлению на свет Саца была непричастна: он родился за пятнадцать лет до нее. Я был удивлен. Зачем Твардовский это говорит? Неужели он в самом деле эту власть так любит? Как можно любить власть, которая раскулачила, сослала в Сибирь его отца и старшего брата?

Я не осуждал Твардовского, просто пытался понять, но мне это не удавалось. Раздвоенность сознания помогала ему до поры до времени существовать в относительном мире с советской системой, но разрушала его. Свои сомнения он, подобно Шолохову или Фадееву , глушил водкой , и чем дальше, тем чаще выпивки в кругу друзей заканчивались уходом в одинокий запой.

Я очень завидовал Твардовскому, что он пишет правду, но при этом такую правду (или не совсем правду, а то, во что сам верит), которую принимает власть. И поэтому уважаем властью, читателями и сам себя уважает. У меня такой гармонии не было. У меня не было ни малейшего намерения входить с властью в конфликт, но желание изображать жизнь, как она есть, было выше стремления к благополучию.

Твардовский по складу своего характера и дарования был человеком государственным и мог писать искренне то, на что у меня не поднялась бы рука, вроде "из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд" или про возвращающегося из лагеря после многих лет старого друга:

Он всюду шел со мной по свету,

Всему причастен на земле.

По одному со мной билету,

Как равный гость, бывал в Кремле. Многое из того, что писал Твардовский, мне было не враждебно, но чуждо. Однако за "Тёркина", за "Дом у дороги", за многие стихи я мог простить ему все. Мне была близка нелюбовь Твардовского к проявлениям всякого пижонства или того, что ему и мне казалось пижонством. Ему не нравились стремления мужчин украшать себя крикливой одеждой, дорогими часами, перстнями, усами и бородами. Он ехидно расспрашивал Виктора Некрасова , как он заботится о своих усах:

- Смотришь в зеркало, корчишь рожи, подстригаешь, подбриваешь, подравниваешь?

- Да!- с вызовом отвечал Некрасов.- Смотрю в зеркало, корчу рожи, подстригаю, подбриваю, подравниваю! - Позже Твардовский неодобрительно относился к солженицынской бороде (обожая при этом ее носителя). Однажды мы закуривали, у него не оказалось спичек. Я небрежно чиркнул газовой зажигалкой. "Зажигалка? - спросил он насмешливо, и я устыдился, как будто был уличен в чем-то дурном. Он все еще ко мне хорошо относился и однажды стоя произнес тост: "Вот умирает писатель, и я думаю о нем: не жалко. Я хочу выпить за вас, чтобы, когда вы умрете, вас было жалко!"

Я был польщен. И рассказал об этом тосте Камилу Икрамову .

Камил ревновал меня к Твардовскому и злился. Ведь это он, Камил, открыл меня еще по самым первым моим стихам (которые, кстати сказать, Твардовский не оценил), но ему я верил недостаточно, его оценками не хвастался, а от слов Твардовского надуваюсь, как индюк. Рассказ о произнесенном тосте разозлил его особенно.

- И тебе не стыдно это слушать - сказал он мне.- Ты разве не понял, кого не жалко Твардовскому" - Василия Семеновича Гроссмана !

Я к Гроссману уже тогда, еще не читавши главных его поздних вещей ( "Жизнь и судьба" , "Все течет" ), относился с почтением. Но мне тем более было лестно, что Твардовский предполагает во мне возможность стать выше Гроссмана.

Ссылки: