Красин Леонид Борисович (1870

Красин Леонид Борисович (1870 - 1926)

Сын Надворного Советника. В 1887 г. окончил курс в Тюменском реальном училище и в том же году поступил в Петербургский технологический институт. В 1890-м вошел в антиправительственную группу М.И. Бруснева .

В марте 1890-го был исключен за участие в студенческих беспорядках, но в августе того же года был вновь принят в институт. В апреле 1891 г. был исключен из института и выслан из столицы, без права поступления в другие российские высшие учебные заведения, за участие в демонстрации по поводу похорон радикального писателя и публициста Н.В. Шелгунова .

Отбывал ссылку в Нижнем Новгороде. При обыске 25 апреля 1892 г. по делу "О московском революционном кружке" у М.И. Бруснева было обнаружено (или позже перехвачено при наблюдении за квартирой) письмо Л.Б. Красина. Он извещал М.И. Бруснева о высылке статей Каутского и приглашал его побывать в Нижнем Новгороде в течение мая. В 1897-м возобновил учебу в Харьковском технологическом институте (как и в Петербурге - на химическом отделении), который окончил в 1900-м.

В 1900-05 гг. служил в АО "Электрическая сила" (Петербург) , вместе с Р.Э. Классоном строил и затем эксплуатировал в Баку электростанции, был заведующим Биби-Эйбатской станции . Одновременно, будучи социал- демократом - искровцем, участвовал в создании подпольной типографии, входил в Бакинскую искровскую группу "лошади" (организация транспорта и распространение нелегальной литературы), руководил Боевой технической группой при ЦК РСДРП .

"Я припоминаю, с каким чувством в темной фотографической комнате "Электрической силы", в Баку, я проявлял в 1903 году первый манифест избранного на втором съезде РСДРП Центрального комитета, присланный мне в Баку на фотографической светочувствительной пленке. Этот способ был выбран, чтобы при случайном провале письма содержимое его никоим образом не могло сделаться известным жандармам. Проявленная пленка послужила для нашей типографии тем первым оригиналом, с которого был сделан набор, и через несколько дней десятки тысяч экземпляров этого манифеста уже перевозились в разные части страны нашим транспортным органом" (Из сборника воспоминаний "Леонид Борисович Красин ("Никитич"). Годы подполья, 1928).

В Баку Л.Б. Красин заболел малярией, поэтому примерно в конце 1905-го уехал в Центральную Россию, раньше своего коллеги Р.Э. Классона. Работал в Орехово-Зуеве на электростанции Саввы Морозова , а затем в Петербурге в Обществе электрического освещения 1886 г. , возглавляя кабельные сети. После ареста в Куоккале , заключения в Выборгской тюрьме, освобождения в 1908-м и разрыва отношений с РСДРП в 1909-м четыре года работал в Берлине инженером электротехнической фирмы Сименс-Гальске (Берлин) .

Начальник Московского охранного отделения доносил 12 апреля 1912 г.: "из С.-Петербурга прибыл на жительство инженер-технолог Леонид Борисов Красин, <...>за ним мною, согласно циркуляра Департамента Полиции от 30 Июня 1911 г. за N104524, учреждено наружное наблюдение, коим отмечено, что он, посещая по службе магазин электротехнических принадлежностей "АО Сименс-Гальске", имеет сношения с <...> Директором Общества электрического освещения инженер-технологом Робертом Эдуардовым Классоном " (ф. 102 ГАРФ).

В 1912-17 гг. Л.Б. Красин служил директором-распорядителем администрации по делам Русского акционерного общества "Сименс-Шуккерт" (такое название оно получило после слияния двух берлинских фирм), сначала в Москве, а с 1913-го - в Петербурге.

В Первую мировую войну создал в Стокгольме контору по закупке у Сименса в Берлине и отправке в Россию (на чьи деньги?) деталей для сборки машин и аппаратов, в т.ч. прожекторов и других военных изделий, на петроградском заводе динамомашин "Сименс-Шуккерт" (ныне "Электросила" ) .

Российским историкам необходимо установить, насколько согласованы были действия Л.Б. Красина с деятельностью спецотдела "Стокгольм" в Берлине по бесплатному экспорту немецких товаров в Россию через фирму А.Л. Гельфанда-Парвуса и Я.С. Фюрстенберга-Ганецкого в Копенгагене для масштабной финансовой поддержки "большевистской революции" и насколько этот экспорт служил прикрытием для отмывания огромных немецких денег , шедших большевикам. По крайней мере, шведский историк и автор книги "Русская почта. Русские революционеры в Скандинавии в 1906-17 гг." Ханс Бьеркегрен , много лет проработавший в архивах, утверждал:

"После начала Первой мировой войны все русские границы в Европе, конечно, закрыли, кроме шведско-финской. Из-за этого Ленин и другие стали использовать в своих целях скандинавскую территорию. В Дании, Швеции, Норвегии стали организовывать достаточно сложную сеть контрабанды и подпольной почты между континентом и Россией. Уже в первые недели войны приехали с этой целью несколько русских революционеров, например Александр Шляпников , Александра Коллонтай , Вацлав Воровский .

В каждой скандинавской столице они создали свои центры, где действовали с помощью местных социал-демократов. При таком центре в Копенгагене работали, особенно с "отмыванием" так называемого "немецкого золота" , Александр Гельфанд-Парвус и особый друг Ленина польский большевик Яков Ганецкий-Фюрстенберг . В Копенгагене тоже работали друзья Троцкого - Урицкий и Григорий Чудновский .

В Стокгольме действовали на разных этапах такие большевики, как Шляпников , Николай Бухарин , Воровский , Юрий Ларин и Карл Радек .

<...>В Стокгольме в это время были банки, бизнесы, и тут жили такие люди как Парвус, Ганецкий, Воровский, Красин - просто преступники, контрабандисты".

А авторы документального фильма "Кто заплатил Ленину? Скрытая история" на основании архивных документов констатировали:

"В Стокгольм Парвус приезжал из Копенгагена два-три раза в месяц, чтобы лично руководить делами. Среди постоянных агентов Парвуса были известные большевики Леонид Красин и Вацлав Воровский, которые одновременно входили в ближний круг Ленина. Красина Парвус устроил в немецкую фирму "Сименс-Шуккерт" управляющим петроградского филиала. Для Воровского Парвус учреждает в Стокгольме бюро той же фирмы.

Таким образом, между Стокгольмом и Петроградом активно налаживаются "коммерческие связи". Через каталоги предлагаемых товаров агентами Парвуса передается секретная информация, написанная невидимыми чернилами, в том числе указания Ленина из Цюриха .

Но главной задачей этих фирм явилась прокрутка денег, которые Парвус получал из Германии для партийной кассы большевиков. Зачастую это были фиктивные кредиты под сделки, которые практически никогда не осуществлялись".

Одновременно Л.Б. Красин организовал строительство порохового завода во Владимирской губернии .

Став директором-распорядителем этого предприятия, пригласил туда А.В. Винтера , заведовавшего в 1912-15 гг. сооружением "Электропередачи" под Богородском.

В середине 1917-го отослал за границу свою жену Любовь Васильевну и детей Екатерину , Людмилу и Любовь .

Из письма Л.Б. Красина жене от 1-8 ноября ст. стиля:

"Большое мне утешение в эти дни дает сознание, что вы все вне этих трудных дней и событий. Хоть и в счастье жить всем вместе, но в такие времена и разлуке будешь рад, только бы сознавать вас в безопасности".

Не приняв изначально Октябрьский переворот , в самом конце 1917-го все же пошел на службу к большевикам и стал занимать различные ответственные должности в России и за границей. В феврале 1926-го прислал из Парижа теплые воспоминания о своем покойном коллеге-инженере Р.Э. Классоне: См. Воспоминания Л.Б. Красина об Р.Э. Классоне

Леонид Красин родился в Сибири в 1870 году. В 1890 году он, петербургский студент-технолог, примкнул к социал-демократам, а после образования большевистского течения в социал-демократической партии в 1903 г. стал большевиком и выдвинулся в число партийных лидеров. Он руководил боевой технической группой ЦК во время революции 1905 г., а затем стал казначеем ЦК.
В 1907 г. в большевистском центре возникли разногласия между Красиным и Лениным, который проявил большую умеренность, чем его радикальный оппонент. Разногласия, охватывавшие все новые и новые вопросы, превратились в борьбу за лидерство в партии - теперь уже в эмиграции, где оба они оказались после революции 1905 года.
Ленин был верен себе. Не гнушаясь никакими средствами, он облыжно обвинил Красина в растрате партийных денег. В 1909 г. произошел разрыв. Красин отошел от революционного движения. Квалифицированный инженер и хороший организатор, он поступил на службу в германскую электрическую компанию "Сименс-Шуккерт". Быстро продвигаясь по службе, он в 1911 году был послан компанией в Россию, где вскоре стал ее генеральным представителем и владельцем большого пакета акций.
Красин пошел на службу к большевикам в самом конце 1917 г., и уже в следующем году стал наркомом торговли и промышленности, а в 1920 г. - наркомом внешней торговли и почти одновременно полномочным представителем в Великобритании. В 1924 г. он был переведен на ту же должность во Францию, но через год возвращен в Лондон. На XIII съезде партии (1924 г.) Красин стал членом ее ЦК. Умер он от злокачественной анемии в Лондоне в 1926 году
Кто же он такой, этот большевик-экстремист, перепрыгнувший в технико-предпринимательскую элиту и вернувшийся из нее вновь к своим бывшим собратьям, пришедшим к власти? В значительной мере его письма жене и дочерям, в основном, откровенные и, разумеется, не предназначенные для оглашения, проливают свет на последний этап его жизни.
Вот перед нами письма 1917 года, написанные им после того, как из-за опасения возможных неурядиц Красин "на всякий случай" вывез жену и трех своих дочерей за границу. Из них видно, что к этому времени наш герой позабыл не только о своем большевистском прошлом, но вообще был весьма враждебен экстремистской демагогии Ленина и его сторонников. Как большинство людей имущих , он был умеренным патриотом, поддерживал усилия России в войне против Германии и Австро-Венгрии. В письме от 14 июля он высказывал сожаление по поводу поражений русской армии, выражал надежду на укрепление фронта, оздоровление тыла, на то, что люди "меньше будут болтать и больше работать", чему препятствуют "неуверенность, испуг, возбуждение, всеобщая сумятица".
Красин негодует по поводу "каши", которую заварили большевики 3 июля, организовав антиправительственное вооруженное выступление в Петрограде. Он именует большевистских лидеров болтунами, умеющими лишь писать резолюции и громовые статьи, но проявившими "организационную беспомощность и убожество". Но для него весьма вероятна та истина, что эта "каша" была заварена агентами германского генерального штаба. В это никак не могли поверить многие из тех, кто так же хорошо знал Ленина, например, лидер меньшевиков-интернационалистов Ю.Мартов, с пеной у рта защищавший большевистского вождя. В отличие от него Красин тверд в своем выводе: "Совпадение всей этой истории с наступлением немцев на фронте слишком явное, чтобы могло оставаться сомнение, кто настоящий виновник и организатор мятежа. Разумеется, заслуги идейных обоснователей и проповедников этой авантюры от этого нисколько не уменьшаются, и, вероятно, этот эксперимент не так-то просто и не всем из них сойдет с рук". Любопытно, что Красин отлично сознает индифферентность масс и презрительно относится к "идиотским физиономиям плюющих семечками революционеров", украшающих пейзажи Петрограда.
В октябрьские дни 1917 года Красин - сторонний наблюдатель. Именно так он рассказывает о большевистском "пронунциаменто" (военном перевороте). Значительно больше его волнуют личные неудобства - отключение телефонов, нарушение пригородной железнодорожной связи, из-за чего он не смог поехать на субботу в Царское Село, где находилась его дача, и, разумеется, опасения, как бы не пострадала его барская квартира в столице.
Весьма нелестно бывший большевик описывает действия Ленина и Троцкого, которого он ставил в один ряд с "Ильичом" в первые дни после переворота. Вначале Красин целиком во власти иллюзий, связанных с переговорами об образовании "однородного социалистического правительства". Переговоры эти проводились под эгидой Исполкома профсоюза железнодорожников, и большевики пошли на них, опасаясь за прочность своей власти. Но почувствовав себя крепче, Ленин сорвал переговоры. Красин же тешил себя мыслью, что "все видные большевики" (назвал он лишь три фамилии - Каменев, Зиновьев, Рыков) от него, якобы, откололись. Имея в виду, что Ленин и Троцкий "продолжают куролесить", Красин предполагал наступление полосы "всеобщего паралича" и с горечью вспоминал о времени "до всей этой кутерьмы с большевиками".
Но вскоре Красин начал подумывать о переходе на службу к новым властям. Никаких высоких побуждений у него давно не осталось. Инженер начал подумывать, что не исключено его приглашение в правительство, но делится своими соображениями с женой в полуироническом тоне. Скорее всего, эти рассуждения возникли не на пустом месте. Видимо, Ленин, который еще до Октябрьского переворота дважды навещал Красина и уговаривал его возвратиться в партию, возобновил свои усилия. Не удивительно - он всегда был готов заключить в объятия вчерашнего обидчика, когда считал это выгодным.
Переход Красина к сотрудничеству с большевистской властью зафиксирован его письмом от 8 (по новому стилю 21) декабря 1917 г. Речь вначале шла не о министерских постах. К тому же Красин не исключал возможности изменения ситуации в стране в связи с созывом Учредительного собрания. Но в его настроениях появились новые нотки. Теперь он уже не полностью отвергал большевистский курс, а лишь "во многом" не разделял "принципиальную точку зрения" новых властей, хотя тактику их считал по-прежнему "самоубийственной".
Письмо, отправленное в январе 1918 г., свидетельствовало: иллюзии, если они имели место, полностью утратились. Учредительное собрание было распущено, не просуществовав суток. Демонстрации в Петрограде и Москве в его поддержку разогнаны с применением оружия. Созданный большевиками карательный орган - Всероссийская чрезвычайная комиссия - начал кровавую расправу с инакомыслящими. Расстрелы без суда, заложничество, заключение в концентрационные лагеря становились нормой новой действительности.
Тем не менее, Красин пошел на службу к большевикам вначале как "специалист". Его послали в Брест-Литовск, где проходили переговоры о заключении сепаратного мира с Германией, в качестве "эксперта-консультанта" советской делегации. Вряд ли он мог считаться таковым в полном смысле слова, ибо не был специалистом ни в области международного права, ни в военном деле. Но все же он был на голову выше официальных делегатов, о которых презрительно отзывался как о "литературоведах" - оставлять их одних означало бы "допустить ошибки и промахи".
В письмах супруге Красин делится соображениями, по которым он пошел вначале на "техническое сотрудничество" с большевиками, а затем присоединился к ним. Но, судя по письмам и по всему поведению нашего героя, его достаточно нескромные рассуждения о собственных знаниях, желании помочь "не данным людям, не правительству, а стране", не отражают главного. Дело было в другом. Прагматик по своей сущности, он вынужден был признать, что большевистская власть устояла и к ней хорошо бы приспособиться. Иначе говоря, в среде большевистских фанатиков типа Ленина, Троцкого, Дзержинского, которые еще не скоро уступят место аппаратчикам вроде Сталина и Молотова, Красин был и остался до конца своих дней белой вороной. Немалую роль играли для него чисто материальные соображения, к которым он был весьма чувствителен: исправно вел учет денег, которые ему причитались в России и за рубежом, напоминал жене, какие суммы и с кого следует взыскать, заботился об удобствах.
Постепенно Красин втягивался в работу на большевистскую власть и сам превращался в носителя этой власти. 25 мая 1918 г. он информировал: "По всей видимости, мне придется взяться за организацию заграничного обмена и торговли. Это сейчас одна из настоятельнейших задач, и более подходящего человека у большевиков едва ли найдется". Но вновь и вновь следовали резкие высказывания по адресу власти, "нелепой усобицы и головотяпского изживания революции", по поводу Ленина, который "то высказывает здравые мысли, то ляпнет что-нибудь вроде нелепого проекта замены старых денег новыми".
Где-то в 1918 г. Красин вновь стал членом большевистской партии, хотя еще не причислял себя к большевикам, очерчивая то едва уловимую, то четкую линию разграничения. "Б-ки твердо держат власть в своих руках, проводят энергично множество важных и иногда (!) нужных реформ, а в результате получаются одни черепки. Совершенно, как обезьяна в посудной лавке" (16 декабря 1918 г.). Ни словом Красин не упоминал, что принят в партию - видно, этот факт он не считал заслуживающим внимания. Точно так же он не напишет супруге, что удостоится позже высокой чести - станет в 1924 г. членом ЦК.
Изменения в личной судьбе вели к преимуществам и удобствам пребывания в высшей коммунистической номенклатуре. Награда не заставила себя ждать. Она не была столь фантастической, о какой, применительно ко всем большевистским иерархам, пишет небезызвестный Игорь Бунич, не только фальсифицирующий документы, но и придумывающий несуществующие (его фальшивкам наивно поверила Л.Кафанова, опубликовавшая статью в N 3 "Вестника", на которую ответил в N 5 кратким, но весьма аргументированным письмом В.Снитковский). Красин получил в фешенебельной гостинице "Метрополь" три комнаты с ванной. Обедал он два раза в день - вначале в Высшем совете народного хозяйства, а затем в Кремле. "Обеды приготовлены просто, но из совершенно свежей провизии и достаточно вкусно. Жаль лишь, что дают сравнительно много мяса" (23 сентября 1918 г.). Переводя жене 3000 рублей, Красин оставлял себе еще 1000 в месяц: "Этого мне хватит вполне, принимая во внимание сравнительно льготные цены на квартиры и в наших столовых", - писал он в том же письме.
Новый советский иерарх противопоставлял свою судьбу перипетиям множества людей "из нашего круга", которые "стоят в недоумении перед обломками своего вчерашнего благосостояния, зажиточности, комфорта, удобств, материальных благ". Да, его судьба сложилась по-иному, не как у тех интеллигентов, которые не пошли на службу к тоталитарным владыкам. Они тяжело страдали от голода и холода уже в 1918 г., а в 1920-1921 гг., когда начался катастрофический голод, рука смерти прежде всего схватила за горло интеллигенцию. "Смертность среди людей науки ужасная. С литераторами дело обстоит не лучше", - писал М.Горький.
Красин все более утверждался в мысли, что поступил правильно, сделав ставку на лошадь-фаворита. Высоко оценивая свою персону, он даже парадоксально винил себя за "глупость политики Ленина и Троцкого". Почему же? Потому, оказывается, что, "войди я раньше в работу, много ошибок можно было бы предотвратить" (25 августа 1918 г.). Особенно свысока относился он к Троцкому и наркому иностранных дел Чичерину, которые, по его словам, соперничали "в глупости своей политики". К Троцкому Красин был даже не совсем справедлив, упрекая его, что он разогнал офицерство, тогда как на самом деле наркомвоенмор выступал за использование "военспецов" и привлек многих из них в Красную армию.
Красин осуждал советский бюрократизм, который уже в 1918 г. приобрел зримые черты. Хотя не осознавал неизбежности обюрокрачивания аппарата в условиях складывания тоталитаризма. Он отмечал лишь наличие массы "людей шумных, занятых тем, чтобы придумать себе видимость дела и тем оправдать необходимость своего существования" (7 сентября 1918 г.).
Это письмо писалось, когда "красный террор", существовавший с момента Октябрьского переворота, был объявлен государственной политикой. Красин не восторгался массовым кровопролитием, как Зиновьев или Бухарин, не призывал к закручиванию гаек, как Ленин и Дзержинский. Он называл террор "бессмысленным проявлением необольшевизма". Но перед женой и перед самим собой он, мягко говоря, кривил душой, преуменьшая масштабы террора и сводя его "лишь" к таким "безобразным явлениям", как выселение из квартир и беспричинные аресты. Фактически Красин оправдывал террор, полагая, что "поделать против стихии ничего невозможно". Подменяя понятием стихии сознательные действия большевистского руководства, этот "интеллигент" создавал себе более комфортные психологические условия, служившие дополнением к бытовому комфорту. Но иногда в письмах прорывалась досада на большевиков (Красин то причислял себя к ним, то как бы отстранялся), которые допускали множество нелепостей. "И грех и смех, греха, впрочем больше" (16 декабря 1918 г.).
В основном Красин теперь поддерживает большевистский курс. Он оправдывал военный коммунизм, в частности, ограбление крестьянства, под предлогом, что деревня "живет, пожалуй, как никогда. У мужика бумажных денег накопилось без счету. Хлеб и все продукты есть, самое необходимое он за дорогую цену всегда найдет, городу же ничего не продает иначе, как по сумасшедшим сверхспекулянтским ценам" (14 марта 1919 г.).
В 1921- 1923 годах - советский представитель в Великобритании, одновременно нарком внешней торговли ; в 1922 году принимал участие в работе Генуэзской и Гаагской конференций ; в 1924-1925 годах - полпред СССР во Франции ; в 1925-1926 годах - полпред СССР в Великобритании . Чем дальше, тем пуще (правда, лишь до определенного времени) Красин будет хвалить советские порядки. Порой восхваления принимали характер ходульной трескотни, достойной большевистских газетных передовиц. 23 декабря 1919 года он рассуждал, например, что счастье не должно быть уделом немногих, что "мы" закладываем "фундаментальные камни тому порядку, при котором будет обеспечено счастье всех". При постройке светлого здания на таком фундаменте можно было примирится с человеческими жертвами, которые этот "инженер-интеллигент" уже уподоблял "мусору и щебню".
Разумеется, собственные судьбы никак не должны были оказаться в мусоре. Красин не только проводил отпуска на заграничных курортах. Он устраивал на "хлебные места" родственников, о чем детально информировал жену. Как о само собой разумеющемся, он писал ей 17 сентября 1922 г. о своей сестре Софии: "Сонечка поехала в Швецию со служебным поручением, но пользуется поездкой и для отпуска... Я думаю привезти ее на несколько дней в Италию, чтобы показать ей ребят и девочкам ихнюю тетку".
Лишь на несколько месяцев Красин допустил жену и одну из дочерей в Москву в конце 1923-начале 1924 г., а затем опять отправил их за рубеж. Отметим, что соображения комфорта семьи и собственной подвижности были не единственными, по которым нарком держал жену и детей за границей. Ему проще было решать свои интимные дела, на которые он был падок, когда семья была на расстоянии. До супруги доходили сведения о его амурных делах, о фактической второй жене, которая появилась у него в Берлине, о рождении ею дочери. Он же весьма неловко клялся в верности жене и трем дочерям.
Позиция Красина по вопросам внутренней и, особенно, внешней политики порой существенно отличалась от линии Ленина. По письмам разногласия можно проследить в связи с историей концессии, которую Красин подписал с британским предпринимателем Лесли Уркартом, бывшим собственником многих предприятий в России. Концессия была выгодна советским властям, но в условиях обострения отношений с Великобританией, по требованию Ленина, сначала политбюро и пленум ЦК РКП (б), а затем Совнарком (6 октября 1922 г.) отказались утвердить концессионный договор. Красин болезненно реагировал на эти перипетии. В конце сентября он писал жене: "Дела у нас тут настолько серьезно становятся, что я подумываю об уходе с работы этой совсем: слишком велико непонимание руководящих сфер и их неделовитость". 8 октября эмоции выплеснулись еще более бурно: "Все труды, работа, энергия, талант пропали даром, и небольшое количество ослов и болванов (первое место в ряду этих животных должно было принадлежать вождю большевиков, именно он имелся в виду прежде всего - Г.Ч.) разрушило всю мою работу с такой же легкостью, с какой мальчишка одним ударом разрывает тонкое плетение паука". Красин подумывает не только об отставке, но и о фактической эмиграции: "К весне я буду стараться частным лицом попасть в Америку, прочесть там несколько лекций, а там надо будет, вероятно, думать о какой-либо перемене места".
Но карьерные соображения возобладали: позже Красин более не упоминал об угрозе отставки. Правда, он продолжал настаивать на утверждении концессии и даже осмелился на заседании Совнаркома, вопреки партийной директиве, голосовать за нее. За это он был подвергнут грубой критике на XII съезде партии в 1923 г.
По существу, в 1922-1923 гг. Красин вновь стал скептически относиться к возможности социализма в России. Он все более охладевал к советской службе, все более формально относился к своим обязанностям наркома и дипломата. Этому способствовали изменения в высшем эшелоне власти, рост влияния Сталина, ставшего в апреле 1922 г. генеральным секретарем ЦК. Взаимными симпатиями между Сталиным и Красиным отнюдь не пахло. Слишком разными были характеры, уровень культуры, жизненные представления при свойственном им обоим прагматизме.
Дочь Красина, находясь в Москве в конце 1923 г., как-то спросила знакомого ее отца: "Как вы думаете, они нас выпустят?" - и в ответ на недоуменный жест, понизив голос, продолжила: "Авель Енукидзе (старый большевик, друг Красина - Г.Ч.) говорил нам, что Сталин патологически не выносит папу, а Сталин хозяин". Сам же Красин, по воспоминаниям Л.Д.Троцкого, прозвал Сталина "азиатом". Троцкий писал в своей книге "Сталин": "Он имел при этом в виду не проблематические расовые свойства, а то сочетание выдержки, проницательности, коварства и жестокости, какое считалось характерным для государственных людей Азии".
Л.Б.Красин отчуждался от большевистского руководства, возвращался к позиции стороннего наблюдателя, давая в целом негативную оценку проводимого курса. 10 августа 1923 г. он констатировал, что "многое идет через пень-колоду", что "власть имущие делают, кажется, все возможное, чтобы все шло навыворот и кое-как", что "Россия, пережившая варягов, монгольское иго и Романовых, переживет и наркомфина, и стабилизацию рубля, и литвиновскую внешнюю политику". Красин совершенно равнодушно отнесся к болезни Ленина и, хотя последний был еще жив и формально занимал высший государственный пост, рассуждал о нем, как о покойнике. 17 октября 1923 г. он писал жене, что "со времен Вл. Ильича не чувствовал себя в такой степени господином положения".
Тем не менее, почти до самого окончания переписки (и жизни) наркому и дипломату не приходила вновь мысль об отставке. Он сполна пользовался своим служебным положением, весьма высоко оценивая собственную персону. Он обиделся на нового британского премьер-министра Бонар-Лоу и министра иностранных дел Керзона, отказавшихся его принять, так как дипломатических отношений между Великобританией и СССР в 1923 г. еще не было, и для британской стороны Красин был лишь торговым агентом. И только в самом конце жизни, уже будучи смертельно больным, Красин в последнем письме (начало 1926 г.) опять упомянул о возможной отставке, переходе на частное положение и устройстве в какой-либо стране, где дети смогут учиться и жизнь будет не столь дорога.
Таков портрет большевика Красина, человека, для которого моральные критерии всегда стояли на втором плане, а главным было стремление к лучшему материальному существованию и власти.