Из воспоминаний Александра Парнаха о Е.Р. Классон

Она была страшно запуганным человеком, запуганным временем. И не всегда можно было понять, как она относится к определенным эпизодам. Например, она рассказывала, что когда училась в гимназии, то директриса (девочки между собой звали ее Самсониха) требовала от них любви. Когда Самсониха ругала гимназисток за какие-то, на ее взгляд, прегрешения, то она приговаривала: "Девочки, вы наверное меня не любите". Потом маменька довольно равнодушно сообщила о том, что после революции за участие в каком-то белом заговоре Самсониху расстреляли.

После окончания гимназии маменька, не понятным для меня образом, училась одновременно в университете и во ВХУТЕМАСе. В последнем заведении она постигала художественное дело. Потом она достаточно глухо объясняла, что так и не получила диплом - "потому что не пошла за этой бумажкой, по молодости". Но оказалось, что бумажка все-таки нужна. Тогда маменька сдала все необходимые выпускные экзамены на отлично. Но оказалось, что кроме экзаменов надо было выполнить дипломную работу. Она ее так и не сделала - время было трудное, требовалось не только написать какую-то композицию красками, но и угодить начальству. Уже после смерти мамы дядя Ваня принес откуда-то акт обследования группы художников, которая называлась "Цех живописцев". Там было такое место: "Все участники этой группы имеют правильное рабоче-крестьянское происхождение, но секретарь группы Классон Е.Р. происходит из семьи буржуазного инженера, а два ее брата учатся за границей". Хотя о том, что маменька ведет какую-то "не такую" деятельность в этом акте не говорилось, тем не менее он мог испугать ее до смерти.

Потом она оставила это "чистое искусство" и стала художником- оформителем. По воспоминаниям дяди Вани, она первое время зарабатывала больше денег, чем его коллега - Александр Васильевич Винтер , ставший вроде бы уже академиком. Примерно в то же время - в 1930-е - маменька познакомилась с моим отцом Валентином Парнахом , и в 1936-м появился на свет я. К нему маменька обращалась на "вы" и называла по имени отчеству - "Валентин Яковлевич", а он ей говорил "ты" и "Катя"(Возможно потому, что муж был старше жены на десять лет.). Главное в профессиональной успешности маменьки было то, что она (не имея диплома) могла полноценно оформлять все то, что ей заказывали. А потом она все-таки устроилась переводчицей в Дом моделей на Кузнецком мосту . Произошло это так: мои отец и мать не ходили оба на регулярную службу и поэтому ежемесячно зарплаты не получали. Иногда отцу платили какие-то деньги за переводы зарубежных писателей (его собственные произведения в СССР не печатали), а матери так же нерегулярно платили за ее оформительскую работу.

Иногда мы оказывались на мели: в издательстве застревала книга переводов, а художественную работу не принимали и за нее не платили. Поэтому мы жили то густо, то пусто. Когда вышла вторым изданием книга Эмиля Золя "Разгром" в переводе отца, то ему отвалили тогда сразу 15 тысяч рублей. При этом 2 тысячи удержали в качестве подоходного налога и еще около двух тысяч мы отдали в погашение долгов. Остальные деньги тоже со временем кончились.

Маменьке эта трудная жизнь, в конце концов, надоела, и она решила устроиться на постоянную работу. Она потом рассказывала, что отцу ее решение не понравилось, поскольку он подозревал: за ним кроется что-то еще. Но, так или иначе, маменька стала ходить в Дом моделей, где воспользовались ее знанием иностранных языков. Она числилась то ли искусствоведом, то ли консультантом - иногда переводила, иногда делала рефераты из модных иностранных журналов. Но с постоянной работой все- таки получилось глупо - за нее почему-то мало платили. Со временем тем, кто пришел позже, повышали зарплату, но не Екатерине Робертовне. Впоследствии они стали соответственно получать пенсию больше чем она.

Вот такая советская социальная справедливость. При этом маменька не только прилично знала французский, но и английский. И когда я с него переводил, то она иногда находила у меня ошибки.

В доме в Телеграфном переулке жили в основном инженеры-электротехники. В 1937-м около четверти из них арестовали по-видимому, за антисоветскую агитацию, а затем навесили вредительство и шпионаж. Маменька навещала жен арестованных, выражала им сочувствие, несмотря на свой страх перед советской властью.

У нас в семье появились фотокопии запрещенной тогда повести Александра Солженицына "В круге первом" . Мы с женой Тамарой Ивановной сидели на кухне и читали ее. Потом отнесли эту вещь маменьке. Она подержала ее один день и сказала, чтобы я немедленно забрал, выходит, испугалась. Хотя к тому времени пик большевистского террора миновал. Чтобы сесть в тюрьму, надо было сделать какое-то весомое деяние. А страх остался.

[Тем не менее, Екатерина Робертовна, похоже, уже не боялась рассказывать в узком семейном кругу "антисоветские анекдоты" типа]:

"Председатель Совнаркома Ульянов-Ленин говорит посетителю: "Товарищ, я уже где-то вас видел. Нет, нет, не говорите. Я сам вспомню. В Париже? Нет. В Стокгольме? Нет. В Лозанне? Нет. В Лондоне? Нет?. Еще долго он перебирал разные города и, наконец, с радостью сообщил: "О, вспомнил. В Цюрихе, именно в Цюрихе, в общественной уборной. Вы попросили у меня бумажку, а я вам так ловко листовочку подсунул!".

<...> Леонид Борисович Красин был крестным отцом Кати, родившейся в Баку . Она вспоминала о нем с нежностью. Приходя к Классонам в гости, он просил приготовить ему "голубую антилопу" - отбитую свинину, вымоченную в лимонном соке, с перцем и петрушкой. Как-то Красин передал крестной свой разговор с Лениным, состоявшийся после того, как последний несколько пришел в себя от первого удара (инсульта). До этого у него отнялась речь, и он мог выговаривать только "Черт!" и "Нельзя!" Красин на это ответил Ленину весьма, по-видимому, искренно: "Вполне достаточно, чтобы управлять государством".

Ссылки: