 |
О Классоне Р.Э. как человеке и инженере: воспоминания - сына Ивана
И самые последние воспоминания - сына Ивана, наиболее емкие, объективные и человеческие, которые мы уже частично цитировали в главе "Везение инженера Роберта Классона" :
"Отец был сангвиником. Людей впервые его встретивших, он поражал своей активностью, жизнерадостностью, общительностью, при полном отсутствии рисовки, и ровным отношением к людям. Он отличался быстротой соображения, хорошей памятью, любовью к делу - в сочетании с огромной выдержкой, последовательностью в работе и пунктуальностью: сам не опаздывал и ненавидел опоздания.
По мнению многих людей, знавших его, Классон был интересным и остроумным собеседником и обаятельным человеком. При исключительных уме, способностях - к физике, механике, экономике, психологии, живым языкам, чувству красоты в природе и искусстве - и жизнерадостности, своим большим увлечениям - инженерной работе и охоте он остался верен на всю жизнь.
У студентов-технологов была многолетняя традиция брать коллективом абонемент в ложу в Мариинском театре. Обычно это была дешевая ложа на одном из верхних ярусов. Звук туда доходил хорошо, но вся сцена и певцы на ней были видны сверху, как вспоминал отец, почти в горизонтальной проекции. Классон побывал почти на всех оперных спектаклях, но особенно любил "Аиду", "Травиату", "Кармен", "Руслана и Людмилу". У него не было хорошего музыкального слуха, он никогда не пел, но иногда насвистывал (например, при игре в шахматы) некоторые арии (из "Травиаты" в частности) и марши (из "Аиды", "Кармен"). Так я запомнил несколько оперных мелодий, прежде чем сам услышал эти оперы. Я не помню, чтобы отец когда-нибудь бывал на симфонических оркестрах. В студенческие годы Классон при разговоре по телефону впервые обнаружил, что почти глух на одно - левое ухо. Впоследствии, в 1910-х, он стал хуже слышать и на другое ухо. Ушной врач регулярно делал ему продувания, что, может быть, стабилизировало слух. Тем не менее, он хорошо приспособился к плохому слуху, участвовал в заседаниях, говорил по телефону, слушал музыку, бывал в театре, в обществе. Высокие - женские и детские голоса - он лучше слышал, чем мужские. При шуме, например, в машинном зале или в автомобиле он понимал негромкий разговор лучше, чем люди с нормальным слухом. Из его детей слабость слуха унаследовала только дочь Татьяна , у которой она проявилась тоже в молодости.
Классон был требователен к рабочим, но особенно к инженерам. В то же время он бережно относился к людям и считал, что способный человек, не умышленно и не по небрежности сделавший даже крупную ошибку, вряд ли ее повторит. Классон не уклонялся от необходимости делать замечания своим сотрудникам или детям и иметь с ними разговор на неприятную тему, но делал это, насколько возможно, тактично. По его словам, в молодости он часто писал очень резкие деловые письма, но убедился, что они почти никогда не достигают цели - в отличие от деловых разговоров, в которых обоснованная резкость иногда бывает полезна. Он говорил, что выше всего ценит гражданское мужество и больше всего ненавидит хулиганство и хамство и с сожалением замечал, что оба эти явления наиболее распространены, а гражданское мужество особенно редко - в России, пережившей три столетия крепостного права.
Он не любил толпы неорганизованного скопления людей. Недостатками Классона были повышенная нервозность, раздражительность, нетерпеливость. Он чересчур доверчиво и недостаточно критично относился к людям и лишь в последние годы жизни пришел к убеждению, что "люди не выносят хорошего обращения" или "портятся от хорошего обращения".
Классон был на "ты" только со своей матерью, сестрами, женой, детьми и товарищами по киевской гимназии. Со всеми остальными взрослыми людьми он был на "вы". Он никогда не обращался на "ты" односторонне к своим подчиненным, как это - по непонятной причине - широко принято у нас 13-6 .
Он был доступен. Вход в его служебный кабинет в Москве был из коридора, а не через комнату секретаря, как это обычно [принято] в наше время. Если он был занят, например, совещанием или диктовал стенографистке, то зажигал красную лампу при входе.
Классон был любящим отцом, очень заботился о здоровье, физическом воспитании, духовном развитии детей, их обучении иностранным языкам - и трое из них знало, как и он, три языка, кроме русского. Старшего сына он в шесть лет учил гребле, а в семь - черчению с рейсшиной в трех проекциях, а позже счету на логарифмической линейке. Взрослым детям он был близким другом.
Близкими товарищами Классона стали: со студенческих лет Я.П. Коробко , со времени работы в Баку - Л.Б. Красин , Э.А. Ленер , А.В. Винтер , В.В. Старков , затем и Г.Б. Красин . Дружбу с ними он сохранил до конца жизни. Классон доверял людям. Будучи в отпуске и плавая на лодке на одном из озер на севере Италии, он обратил внимание на легкие весла, спросил лодочника, сколько они стоят, заплатил и договорился с ним, что лодочник пошлет весла посылкой в Баку. Вернувшись из отпуска, Классон вскоре получил эту посылку.
Отец был наблюдателен и в "свете". Однажды, будучи в Художественном театре с дочерью и сыном, он в антракте показал им, как забавно, стоя у стены рядом с зеркалом на бельэтаже, наблюдать дефилирующую публику на подходе к этому зеркалу: люди, еще не видя свое отражение, поправляли прическу, одежду, осанку, заботились о выражении лица.
Классон хорошо знал классическую литературу, особенно ценил Тургенева, Герцена, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Шиллера, Гете, а из новых писателей - Джека Лондона. Любил юмор немецкого сатирика, поэта и художника Вильгельма Буша (1832 - 1908) 13-7 и своего современника В.М. Дорошевича, прогрессивный сатирический немецкий журнал "Симплициссимус", петербургский пародийный театр "Кривое зеркало". Кроме русских толстых журналов он подписывался на немецкий журнал изобразительных искусств "Die Kunst", а с 1915 г. на французский "Illustration", с 1912 г. на начавшую выходить "Природу", позже - на "Scientific American".
В 1919 и 1920 гг. он привозил из-за границы литературные новинки: "9 ноября" Келлермана, антивоенный роман "Friedensgericht", утопический роман "Peter, der Zirkusmensch", "La Garonne". Отец иногда очень к месту цитировал классиков, например, что "с глупостью даже боги борются тщетно" Шиллера (когда он увидел, что я курил). Ему нравилась чья-то дореволюционная острота: "Россия по недоразумению считается сельскохозяйственной страной, [на самом деле] она страна музыкальная - ведь в ней больше консерваторий, чем сельскохозяйственных высших учебных заведений!".
О каком-нибудь особенно возмутившем его явлении в царской России он говорил: "в демократической стране это вызвало бы запрос в парламент!"
У Классона был большой диапазон интересов в технике, науке и экономике. Он считал, что архитекторы при проектировании жилых и служебных зданий должны были бы учиться у проектировщиков кораблей и железнодорожных вагонов, достигших исключительно высокого использования кубатуры кают и купе. Он был убежден, что в пассажирском сообщении между Москвой и Ленинградом авиация не может конкурировать с ночными поездами со спальными вагонами, в последних время в пути целиком используется на сон, утренний туалет и завтрак. В дневных поездах он, если мог выбирать, ехал сидя спиной к движению, так как при крушениях большая часть травм - это переломы ног ниже колен о противоположную лавку при резком торможении поезда.
Кроме его творческой натуры у Классона были еще две страсти: охота и путешествия. В Баку он охотился на кабанов, на гусей и уток на оз. Лиман. Прочитав в немецком руководстве по искусству стрельбы из дробового ружья рекомендацию, целясь в летящую птицу, смотреть обоими глазами, Классон сразу это испробовал и стрелял в этот раз гораздо хуже обычного. Но уже при втором выезде на охоту результаты нового способа стрельбы превзошли все ожидания. В 1908-11 гг. он был членом Московского охотничьего общества, ездил главным образом на зимнюю охоту на зайцев, лис и волков. На осеннюю охоту на уток изредка ездил в имение Армандов - в Заболотье за нынешним Загорском [ранее - Сергиевым Посадом]. С начала строительства "Электропередачи" он охотился преимущественно там, особенно любил охоту зимой на лис и весной охоту на тетеревов и глухарей на току и на вальдшнепов на тяге. С ухудшением здоровья охота оставалась единственным видом спорта, которому Классон остался верен.
В зиму 1907/08 года, когда выпало много снега, он, становясь на номер (т.е. занимая место перед началом гона обложенного зверя), сошел с лыж и провалился по пояс в снег. И вот в апреле 1908-го на Страстной неделе в Москве произошло небывалое наводнение , все набережные оказались затопленными. Станцию на Раушской набережной - после двух суток круглосуточной работы по установке насосов и эжекторов для откачки воды из ее подвалов - все же затопило, и ее пришлось остановить на несколько дней. После спада воды промокшую обмотку генераторов сушили, сначала в режиме короткого замыкания. Классон отмечал потом с юмором, как одна из газет написала: на станции сейчас сушат машины, а когда они высохнут, то будут сушить электроэнергию!
Он любил чистый воздух, солнце, море и горы. Начиная со своей работы в Баку и до революции, отец пользовался ежегодным 6-недельным отпуском, который до 1914 г. проводил за границей, большей частью на юге на Средиземном море или в горах. Он много раз бывал в Швейцарии и Италии, побывал на юге Франции, в тогдашней Австро-Венгрии в Доломитах, Далмации, на острове Бриони, в Константинополе (ныне Стамбул), который считал красивейшим городом, Смирне (Измир), Греции, Египте, где поднимался на пирамиду. По служебным делам был один раз в Дании и Швеции. Иногда в начале или конце отпуска он заезжал к матери в Киев или к семье на Балтийское море.
Классон много лет болел своеобразной формой грудной жабы . Летом 1914 г. война помешала ему пройти курс лечения в санатории за границей. В 1915-17 гг. он проводил отпуск в Крыму. В 1919 г. лечился в санатории над [курортом] Монтре в Швейцарии. При поездках в Германию по делам Гидроторфа в 1921 и 1921/22 годах он, поглощенный мыслями о развитии Гидроторфа, откладывал санаторное лечение и прошел его лишь в 1923 и 1924 гг. в Наухайме и в 1925 г. в Киссингене. Несмотря на болезнь Классон мог много ходить, не бросал охоты, был исключительно работоспособен и жизнерадостен. Отец был немного выше среднего роста, имел хорошую осанку, был подвижен. Досужие журналисты писали про него неправду: что он был сухощав, что у него были тонкие пальцы, что он заикался, носил кожаную куртку, ходил в городе (в ВСНХ, в комиссию ГОЭЛРО и т.п.) в высоких болотных сапогах! На самом деле в городе и до и после революции носил пиджачный костюм и шляпу, в холодное время года - пальто. В городе ходил с тростью. Сапог в городе, а кожаной куртки и кепки вообще, не носил. <...>
Классон на всех стройках и предприятиях в эксплуатации, которыми он руководил, обращал особое внимание на подбор по-деловому работоспособных кадров, воспитание их, их материальное и бытовое положение, безопасность работ. Он умел создавать у своих сотрудников глубокий интерес к делу. Его страстность в работе действовала заразительно. В результате с ним стали работать такие выдающиеся инженеры, а позже и химики, и мастера, как Н.И. Языков, Л.Б. Красин, В.В. Старков, В.Д. Кирпичников, А.В. Винтер, А.Г. Штумпф, И.В. Николаев, Удалов, А.В. Эйхель, Дмитрий Яковлевич Крашенинников, А.И. Швальбах, Б.А. Барсуков, Б.М. Крылов, Ф.А. Рязанов, Землянский, А.В. Волков, И.А. Бауэр, П.Н. Ефимов, Л.А. Ремизов, К.Е. Мягков, В.В. Блюменберг, Б.В. Мокршанский, Н.В. Земцов, Г.Л. Стадников, Н.Н. Гаврилов, П.Г. Грудинский." Проникновеннее и глубже вряд ли скажешь.
Ссылки: