 |
Воспоминания Классона Ивана Робертовича об Классоне Р.Э.
Отец говорил, что ему везло в работе: никогда не происходило столько аварий, и он учился на них (и называл бенефисами!). О самой большой из них - взрыве гремучего газа в помещении аккумуляторной батареи электростанции "Белый Город" в Баку - он сразу опубликовал статью в немецком техническом журнале. Вернее сказать, что ему везло и в жизни, и в работе.
Ему везло уже с детства тем, что он курил только во втором классе гимназии, но не втянулся, бросил и никогда больше не курил, что только в восьмом классе он много играл в преферанс (неазартная карточная игра), но потом никогда картами не интересовался, что всю жизнь любил хорошее вино и особенно пиво, но чувствовал отвращение к водке. В питье имел чувство меры, и поэтому не стал алкоголиком.
Ему повезло и в том, что он с детства, кроме русского, знал хорошо немецкий и французский языки и благодаря этому был рекомендован директором Технологического института после его окончания в 1891 г. на работу в технической конторе инженера Линдлея во Франкфурте-на-Майне, просившего направить к нему из оканчивающих институт русского инженера, который знает немецкий язык. Повезло в том, что Линдлей был англичанин и внушил Классону, что инженер обязательно должен знать и английский язык, и отец ему научился, так что с тех пор всегда читал и американские технические журналы.
Ему повезло и в том, что именно в 1891 г. и именно во Франкфурте была Международная электротехническая выставка , главным экспонатом которой стала опытная передача трехфазным током Лауфен - Франкфурт . А Классон участвовал в ее испытаниях. Она показала несомненные преимущества перед постоянным током при передаче мощности и энергии на большие расстояния. Поэтому Классон и стал далее проектировать и строить именно электростанции на трехфазном токе .
Конечно, на самом деле причинами выдающихся успехов инженерной деятельности отца были более глубокие и постоянно действовавшие факторы - его исключительные ум, наблюдательность, память (кроме слабой памяти на лица), способности к физике, механике, экономике, психологии, иностранным языкам, чувство красоты в природе и искусстве. Все это вместе с жизнерадостностью и длительной увлеченностью своими работами сочеталось с огромной выдержкой и пунктуальностью.
Отец был сангвиником. Людей, впервые его встретивших, он поражал своей активностью, жизнерадостностью, общительностью, при полном отсутствии рисовки, и ровным отношением к людям. Он отличался быстротой соображения, хорошей памятью, любовью к делу - в сочетании с огромной выдержкой, последовательностью в работе и пунктуальностью: сам не опаздывал и ненавидел опоздания.
По мнению многих людей, знавших его, Классон был интересным и остроумным собеседником и обаятельным человеком. При исключительных уме, способностях - к физике, механике, экономике, психологии, живым языкам, чувству красоты в природе и искусстве - и жизнерадостности, своим большим увлечениям - инженерной работе и охоте он остался верен на всю жизнь.
У студентов-технологов была многолетняя традиция брать коллективом абонемент в ложу в Мариинском театре. Обычно это была дешевая ложа на одном из верхних ярусов. Звук туда доходил хорошо, но вся сцена и певцы на ней были видны сверху, как вспоминал отец, почти в горизонтальной проекции. Классон побывал почти на всех оперных спектаклях, но особенно любил "Аиду", "Травиату", "Кармен", "Руслана и Людмилу". У него не было хорошего музыкального слуха, он никогда не пел, но иногда насвистывал (например, при игре в шахматы) некоторые арии (из "Травиаты" в частности) и марши (из "Аиды", "Кармен"). Так я запомнил несколько оперных мелодий, прежде чем сам услышал эти оперы. Я не помню, чтобы отец когда-нибудь бывал на симфонических концертах.
В студенческие годы Классон при разговоре по телефону впервые обнаружил, что почти глух на одно - левое - ухо. Впоследствии, в 1910-х, он стал хуже слышать и на другое ухо. Ушной врач регулярно делал ему продувания, что, может быть, стабилизировало слух. Тем не менее, он хорошо приспособился к плохому слуху, участвовал в заседаниях, говорил по телефону, слушал музыку, бывал в театре, в обществе. Высокие - женские и детские голоса - он лучше слышал, чем мужские. При шуме, например, в машинном зале или в автомобиле он понимал негромкий разговор лучше, чем люди с нормальным слухом. Из его детей слабость слуха унаследовала только дочь Татьяна , у которой она проявилась тоже в молодости.
Классон был требователен к рабочим, но особенно к инженерам. В то же время он бережно относился к людям и считал, что способный человек, не умышленно и не по небрежности сделавший даже крупную ошибку, вряд ли ее повторит.
Классон не уклонялся от необходимости делать замечания своим сотрудникам или детям и иметь с ними разговор на неприятную тему, но делал это, насколько возможно, тактично. По его словам, в молодости он часто писал очень резкие деловые письма, но убедился, что они почти никогда не достигают цели - в отличие от деловых разговоров, в которых обоснованная резкость иногда бывает полезна.
Он говорил, что выше всего ценит гражданское мужество и больше всего ненавидит хулиганство и хамство и с сожалением замечал, что оба эти явления наиболее распространены, а гражданское мужество особенно редко - в России, пережившей три столетия крепостного права. Он не любил толпы - неорганизованного скопления людей.
Недостатками Классона были повышенная нервозность, раздражительность, нетерпеливость. Он чересчур доверчиво и недостаточно критично относился к людям и лишь в последние годы жизни пришел к убеждению, что "люди не выносят хорошего обращения" или "портятся от хорошего обращения".
Классон был на "ты" только со своей матерью, сестрами, женой, детьми и товарищами по киевской гимназии. Со всеми остальными взрослыми людьми он был на "вы". Он никогда не обращался на "ты" односторонне к своим подчиненным, как это - по непонятной причине - широко принято у нас.
Он был доступен. Вход в его служебный кабинет в Москве был из коридора, а не через комнату секретаря, как это обычно принято в наше время. Если он был занят, например, совещанием или диктовал стенографистке, то зажигал красную лампу при входе.
Классон был любящим отцом, очень заботился о здоровье, физическом воспитании, духовном развитии детей, их обучении иностранным языкам - и трое из них знало, как и он, три языка, кроме русского. Старшего сына он в шесть лет учил гребле, а в семь - черчению с рейсшиной в трех проекциях, а позже счету на логарифмической линейке. Взрослым детям он был близким другом.
Близкими товарищами Классона стали: со студенческих лет Я.П. Коробко , со времени работы в Баку - Л.Б. Красин , Э.А. Ленер , А.В. Винтер , В.В. Старков , затем и Г.Б. Красин . Дружбу с ними он сохранил до конца жизни.
Классон доверял людям. Будучи в отпуске и плавая на лодке на одном из озер на севере Италии, он обратил внимание на легкие весла, спросил лодочника, сколько они стоят, заплатил и договорился с ним, что лодочник пошлет весла посылкой в Баку. Вернувшись из отпуска, Классон вскоре получил эту посылку.
Отец был наблюдателен и в "свете". Однажды, будучи в Художественном театре с дочерью и сыном, он в антракте показал им, как забавно, стоя у стены рядом с зеркалом на бельэтаже, наблюдать дефилирующую публику на подходе к этому зеркалу: люди, еще не видя свое отражение, поправляли прическу, одежду, осанку, заботились о выражении лица.
Классон хорошо знал классическую литературу, особенно ценил Тургенева, Герцена, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Шиллера, Гете, а из новых писателей - Джека Лондона. Любил юмор немецкого сатирика, поэта и художника Вильгельма Буша (1832 - 1908) и своего современника В.М. Дорошевича, прогрессивный сатирический немецкий журнал "Симплициссимус", петербургский пародийный театр "Кривое зеркало". Кроме русских толстых журналов он подписывался на немецкий журнал изобразительных искусств "Die Kunst", а с 1915 г. на французский "Illustration", с 1912 г. на начавшую выходить "Природу", позже - на "Scientific American". В 1919 и 1920 гг. он привозил из-за границы литературные новинки: "9 ноября" Келлермана, антивоенный роман "Friedensgericht", утопический роман "Peter, der Zirkusmensch", "La Garconne".
Отец иногда очень к месту цитировал классиков, например, что "с глупостью даже боги борются тщетно" Шиллера (когда он увидел, что я курил). Ему нравилась чья-то дореволюционная острота: "Россия по недоразумению считается сельскохозяйственной страной, на самом деле она страна музыкальная - ведь в ней больше консерваторий, чем сельскохозяйственных высших учебных заведений!?. О каком-нибудь особенно возмутившем его явлении в царской России он говорил: "в демократической стране это вызвало бы запрос в парламент!"
<...>Кроме его творческой натуры у Классона были еще две страсти: охота и путешествия. В Баку он охотился на кабанов, на гусей и уток на оз. Лиман. Прочитав в немецком руководстве по искусству стрельбы из дробового ружья рекомендацию, целясь в летящую птицу, смотреть обоими глазами, Классон сразу это испробовал и стрелял в этот раз гораздо хуже обычного. Но уже при втором выезде на охоту результаты нового способа стрельбы превзошли все ожидания.
В 1908-11 гг. он был членом Московского охотничьего общества, ездил главным образом на зимнюю охоту на зайцев, лис и волков. На осеннюю охоту на уток изредка ездил в имение Армандов - в Заболотье за нынешним Загорском. С начала строительства "Электропередачи" он охотился преимущественно там, особенно любил охоту зимой на лис и весной охоту на тетеревов и глухарей на току и на вальдшнепов на тяге. С ухудшением здоровья охота оставалась единственным видом спорта, которому Классон остался верен. В зиму 1907/08 года, когда выпало много снега, он, становясь на номер (т.е. занимая место перед началом гона обложенного зверя), сошел с лыж и провалился по пояс в снег.
И вот в апреле 1908-го на Страстной неделе в Москве [из-за обильного снега] произошло небывалое наводнение , все набережные оказались затопленными. Станцию на Раушской набережной - после двух суток круглосуточной работы по установке насосов и эжекторов для откачки воды из ее подвалов - все же затопило, и ее пришлось остановить на несколько дней. После спада воды промокшую обмотку генераторов сушили, сначала в режиме короткого замыкания. Классон отмечал потом с юмором, как одна из газет написала: на станции сейчас сушат машины, а когда они высохнут, то будут сушить электроэнергию!
Он любил чистый воздух, солнце, море и горы. Начиная со своей работы в Баку и до революции, отец пользовался ежегодным 6-недельным отпуском, который до 1914 г. проводил за границей, большей частью на юге, на Средиземном море или в горах. Он много раз бывал в Швейцарии и Италии, побывал на юге Франции, в тогдашней Австро-Венгрии в Доломитах, Далмации, на острове Бриони, в Константинополе (ныне Стамбул), который считал красивейшим городом, Смирне (Измир), Греции, Египте, где поднимался на пирамиду. По служебным делам был один раз в Дании и Швеции. Иногда в начале или конце отпуска он заезжал к матери в Киев или к семье на Балтийское море.
Классон много лет болел своеобразной формой грудной жабы . Летом 1914 г. война помешала ему пройти курс лечения в санатории за границей. В 1915-17 гг. он проводил отпуск в Крыму. В 1919 г. лечился в санатории над [курортом] Монтре в Швейцарии. При поездках в Германию по делам Гидроторфа в 1921 и 1921/22 годах он, поглощенный мыслями о развитии Гидроторфа, откладывал санаторное лечение и прошел его лишь в 1923 и 1924 гг. в Наухайме и в 1925 г. в Киссингене. Несмотря на болезнь Классон мог много ходить, не бросал охоты, был исключительно работоспособен и жизнерадостен.
Отец был немного выше среднего роста, имел хорошую осанку, был подвижен. Досужие журналисты писали про него неправду: что он был сухощав, что у него были тонкие пальцы, что он заикался, носил кожаную куртку, ходил в городе (в ВСНХ, в комиссию ГОЭЛРО и т.п.) в высоких болотных сапогах! На самом деле в городе и до и после революции носил пиджачный костюм и шляпу, в холодное время года - пальто. В городе ходил с тростью. Сапог в городе, а кожаной куртки и кепки вообще, не носил<...> (ф. 9508 РГАЭ).
Ссылки: