Классон Р.Э. о невыгодности квалифицированного труда в СССР 1

В своей докладной записке "В ГОЭЛРО" Р.Э. Классон коснулся и такого поразительного факта, как невыгодность квалифицированного труда (потому что он регламентирован ничтожными ставками, которые обесценились из-за чудовищной инфляции), по сравнению с еще не регламентированным вознаграждением чернорабочих, и реакционной роли в создании этого парадокса профсоюзов: Со всех сторон раздаются жалобы на недостаток квалифицированных работников, и действительно квалифицированных работников не хватает, их насильственно привлекают, мобилизуют отовсюду, и все-таки их нет. Объяснение этого явления чрезвычайно простое, но его почему-то не решаются указать. Дело в том, что квалифицированным работником быть сейчас невыгодно, настолько невыгодно, что квалифицированные работники скрывают свои знания и работают, если только это возможно, как чернорабочие или же по другой специальности, которую еще не успели регламентировать. Слесарь, кузнец, токарь должен работать исключительно по ставкам, в лучшем случае с премией и со сверхурочными. Заработок даже при премии совершенно ничтожен и прокормить никого не может, так как ставки давно отстали от жизни и представляют полнейший анахронизм. Профессиональные союзы крепко держатся за свои разряды и ставки, хотя жизнь давно доказала явную несообразность их и крайнюю вредность. Во время торфяных работ этого года среди чернорабочих торфяников попадались люди, которые очень ловко и умело обращались при случае со слесарным инструментом. Это были опытные слесаря, но они это тщательно скрывали, так как, работая слесарями, они могли бы заработать гроши. Работая же как чернорабочие по торфу, они получали большой торфяной паек и большую торфяную заработную плату, в общем, по крайней мере, в десять раз превышающую заработок, который они могли бы иметь как слесаря. Естественно, что это совершенно несообразно и что одними насильственными вербовками залучить квалифицированный труд нельзя, раз человек на этом труде по своей специальности погибает от недоедания.

Непонятно, почему возможно было в Москве создать кадры свыше 20000 ломовых извозчиков, которые зарабатывают в 15-20 раз больше, чем лучший слесарь, и нельзя сделать обратное, дав больший заработок слесарям. <...> Там, где профессиональный союз силен, он всю свою силу и влияние употребляет на нормирование и ограничение заработной платы своих членов, и там рабочим живется плохо. Там, где союза нет, где нет регламентации, жизнь устанавливает известное равновесие, и люди в этих профессиях могут жить не только сносно, но даже вполне благополучно. Извозчики, печники, кровельщики, просто чернорабочие - все они в лучшем положении, чем ценный высококвалифицированный персонал. <...>

Необходимо еще указать на одну ненормальность, созданную неправильной политикой профессиональных союзов: пока работа предприятия идет нормально, все работники получают оплату своего труда по ставкам. Как я уже раньше указывал, на эти ставки жить нельзя. Если, однако, случаются повреждения, аварии, то тут все правила отступают на задний план, тут можно платить и приходится платить во много раз дороже нормального труда. И те же люди, которые голодали при нормальной работе машин, сравнительно благоденствуют, когда машина поломана. <...>

Нельзя создавать такие условия, при которых выгодно ломать машины, нельзя толкать человека на преступление, ради соблюдения схоластической никому не нужной оплаты труда. Надо наоборот, чтобы человек был заинтересован в безупречной работе вверенного ему механизма, а не старался бы незаметным образом его испортить, чтобы на ремонте подкормиться. Странно, что профессиональные союзы сами этого не понимают, и странно, что об этом никто не говорит в печати.

Внимательному читателю предлагается сравнить беспощадный диагноз нашего героя с широким, философским взглядом Л.Б. Красина . Из его письма жене от 23 декабря 1919 г.:

"Счастливые были [прежние рождественские] дни. Но ничего не поделаешь, надо, чтобы счастье не было уделом только немногих случайно вознесенных на верх общественной пирамиды, и мы здесь закладываем сейчас фундаментальные камни тому порядку, при котором равномерно будет обеспечено счастье всех, пусть сначала на сравнительно скромной основе, с удовлетворением лишь насущнейших потребностей, но лишь бы начать, а там уж увеличение производительности и общего богатства пойдет сравнительно быстро. Сейчас мы, конечно, в самом начале строительства, и жить на самой стройке среди груд разрытой земли, нагроможденных друг на друга камней, настроенных кругом лесов, без крыши, без отопления, без мебели - жить в таких условиях еще трудно и неудобно, многие заполучат болезни, многие и совсем не вынесут этого самого тяжелого подготовительного периода, но и простые человеческие постройки не обходятся без жертв, и надо уметь видеть фасад будущего великолепного дворца в этих лесах, несмотря на груды мусора и щебня. Мы их видим, и это дает силы и бодрость несмотря на все препятствия строить дальше.

Только ломать мы определенно перестали, и разница между теперешним временем и тем, когда я приехал в Москву в августе 1918, огромная. Не подлежит сомнению, внутри страны советская власть уже победила и если нападавшие на нас генералы не получат новых миллиардов денег, пароходов грузов и десятков тысяч солдат от разных лакейских вновь образовавшихся государств, то их песенка окончательно спета. Конечно, обнищали мы до крайности, и сравнение с осажденной крепостью не просто фигура, а горькая правда. Приемы наши и управления и производства все еще грубы, мало производительны, неуклюжи. И тем не менее мы перешли на высшую стадию развития и, будучи сегодня еще на низшей ее ступени, скоро (сравнительно) догоним и много перегоним то положение, в котором были до революции".

Даже вдумчивый Л.Б. Красин, опять ставший правоверным большевиком, не мог предполагать, сколько миллионов советских людей погибнет при "закладывании фундаментальных камней тому порядку, при котором равномерно будет обеспечено счастье всех". Да и "счастье" (насущные потребности) в итоге распределялись весьма неравномерно в новой "общественной пирамиде": существенно больше на каждую "счастливую единицу" - в немногочисленной партийно-военно-хозяйственной номенклатуре, существенно меньше - в многочисленных низах. Как вспоминала в 1926-м Н.К. Крупская на вечере памяти Р.Э. Классона, В.И. Ульянов-Ленин неоднократно перечитывал докладную записку "В ГОЭЛРО" , которая попала к нему, по-видимому, через Г.М. Кржижановского. Возможно, что некоторые ее предложения были использованы при введении новой экономической политики ( нэпа ). Здесь мы процитируем наиболее дотошного биографа вождя большевиков - Дмитрия Волкогонова , из слов которого становится понятной причина такого пристального интереса первого к тезисам инженера-практика и организатора производства Р.Э. Классона:

"При всей незаурядности ленинского ума и обширности теоретических знаний глава правительства не только никогда не работал в промышленности, сельском хозяйстве или государственных органах управления, но и не бывал там. Его знания особенностей функционирования различных сфер государства (конкретной экономики, транспорта, военного дела, дипломатии и т.д.) были крайне дилетантскими, поверхностными" (Дмитрий Волкогонов. Ленин. "Новости", М., 1994.).

Но уж к чему точно не прислушались большевики (и, в конечном счете, проиграли соревнование с модернизированным капитализмом), так это к следующему тезису нашего героя:

Другой чрезвычайно распространенный взгляд, который, в конечном счете, принесет неисчислимый вред промышленности, и с которым надо в корне порвать, это взгляд на благодетельное значение и целесообразность принуждения . Принуждение является, безусловно, необходимым фактором в военном деле, в отдельных случаях, требующих кратковременной работы, преимущественно вызываемой какими-нибудь стихийными бедствиями. Но строить промышленность на системе принуждения совершенно невозможно.

Пока человек лично не заинтересован, пока труд его не удовлетворяет или так плохо оплачивается, что он от него бежит, пока у человека нет стремления переходить в более высокие категории труда, потому что они невыгодны, - до тех пор нельзя создавать промышленности.

Не прислушались большевики, как показала дальнейшая история, и к комплексным предложениям Р.Э. Классона о рациональных организационных формах предприятий и связанной с ними производительности труда:

Возвращаясь к основному вопросу об организации производства, прежде всего, необходимо отделить сущность от формы. Благодаря переходу фабрик, заводов и вообще средств производства в руки государства устранена возможность эксплуатации капиталистами рабочих, капиталистов больше нет. Есть только государство и работники. И самим фактом экспроприации частного капитала сущность капиталистического строя устранена.

Из этого, однако, не следует, что надо нарушить и формы, оставшиеся от капиталистического строя. Эти формы в течение долгого времени видоизменялись, совершенствовались и в форме акционерных обществ достигли высокого совершенства. По сравнению с крупным акционерным обществом прежнее казенное хозяйство являлось чрезвычайно громоздким, инертным и консервативным. Нынешнее государственное хозяйство, осложненное необходимостью работать в совершенно до сих пор никому не известной обстановке, при необходимости подчинения всей промышленности определенным центрам, стало еще более громоздким и еще менее эластичным, чем прежнее казенное хозяйство, т.к. масштаб его гораздо больше, опыта же и знаний стало гораздо меньше. И сейчас существует известное стремление сохранить прежние акционерные формы и с этой целью создаются тресты. Но в стремлении создать новые формы и новую организацию промышленности заходят слишком далеко и постоянно нарушают жизненные основы прежних акционерных обществ. Достаточно было устранить акционеров и заменить прежние правления новыми, составленными из представителей государственных интересов, и, если нужно, политических партий. Но нельзя было трогать всего остального, годами налаженного и чрезвычайно ценного в экономическом отношении аппарата. На переходное время от капитализма к социализму нельзя было осложнять работу разрушением эластичной прогрессивной организации акционерных обществ, надо было оставить всех опытных работников и ограничиться лишь контролем над их деятельностью.

Прежний капитал давал директорам и управляющим определенные директивы, которые заключались в том, что данное предприятие давало [бы] возможно больший доход, не считаясь при этом с интересами государства и населения. Во всем прочем им предоставлялась значительная свобода, и они располагали в своей деятельности хорошо развитым сработавшимся аппаратом, где каждый человек был более или менее на месте (конечно, речь идет о хорошо поставленных предприятиях).

Новое правление должно было дать директорам только другие директивы, а именно стремление к высокому дивиденду должно было совершенно отпасть, и на первый план должно было выдвинуться повышение производительности предприятия, служение его общим интересам и поддержание всего оборудования предприятия на должной технической высоте. Во всем прочем администрация должна была пользоваться по-прежнему свободой инициативы и свободой деятельности. При этих условиях производительность предприятий не пала бы так невероятно низко, как она пала сейчас, и за весьма небольшими исключениями огромное большинство технической интеллигенции не только охотно, но с радостью стало бы работать в новом направлении. <...>

Оппозиция, с которой интеллигенция встретила новый строй, относилась не к существу его, а к формам, в которых он проявился. Теперь, когда формы эти несколько сгладились, это мое утверждение вполне подтверждается готовностью интеллигенции работать при этих изменившихся условиях. Эта готовность была бы еще значительно больше и дала бы крупные плоды в том случае, если бы формы управления предприятиями и формы организации промышленности были бы более рациональны и не заставляли бы людей делать заведомо бесплодную непроизводительную работу, которая им претит. В тех немногих предприятиях, где не было произведено полной ломки и где старые формы управления сохранились с изменениями, соответствующими условиям времени, производительность предприятия понизилась далеко не в такой степени, в какой она понизилась там, где было все сломано, и где новые люди, зачастую без опыта и без знаний, без широкого кругозора, брались восстанавливать разрушенное хозяйство. Надо откровенно признать, что почти все эти попытки были неудачны или, во всяком случае, коэффициент полезного действия этих попыток был несообразно мал.

На последнее обстоятельство нельзя не обратить самого серьезного значения: недостаточно отремонтировать или даже построить новые машины. Надо еще знать, во что это обошлось, и не были ли при этом принесены в жертву другие интересы. На это обстоятельство никогда до сих пор в прессе не указывалось. Отремонтировали паровоз, и поэтому идет ликование. Для данного момента это, конечно, очень важно, но, с точки зрения состязания между новым строем и старым, этого недостаточно. Тут нет подсчета, что стоит эта работа, конечно, не в деньгах, а в материальных и трудовых ценностях.

На некоторых предприятиях я наблюдаю, к сожалению, чрезвычайное понижение производительности по сравнению с довоенным временем. Количество персонала при неизменной производительности завода возрастает в ужасающей прогрессии, количество "едоков" возрастает, количество же реальных работников падает. В одном известном мне предприятии в котельном здании с десятком котлов в довоенное время в смене стояло 18 человек, теперь же близко к 60-ти. Это вредно не только для предприятия, но и для самих рабочих. Прежде человеку поручался надзор за целым рядом механизмов, и это было для него полезно в интеллектуальном отношении. Теперь на каждом отдельном механизме сидит человек, которому делать нечего, который развращается от безделья, и работоспособность которого с годами не улучшается, а падает, как у всякого редко работающего механизма. <...> Конечно, это очень скверно, но ведь надо считаться с фактами, а не с благими пожеланиями. Несомненно, одна из главнейших задач администрации - обходиться минимумом персонала. Но для этого надо иметь в руках стимул, надо иметь возможность заинтересовать этот персонал в работе. Теперь этого стимула нет.

Если бы можно было платить кочегару дороже тогда, когда он обслуживает два котла, чем когда он обслуживает один, то и это было бы уже большим успехом. Прежде администрация имела могучее средство в своем распоряжении: она могла уволить или грозить увольнением работнику. И так как работник дорожил местом, то это крайнее средство - увольнение - приходилось пускать в ход очень редко, достаточно было одного напоминания.

Сейчас получается совершенно нелепое положение. Я лично видел, как кочегар, уволенный за то, что он по небрежности упустил воду в котле и чуть не взорвал его, униженно благодарил администрацию и был чрезвычайно рад этому, т.к. увольнение дало ему, как местному крестьянину, возможность перейти на извоз леса и зарабатывать ровно в десять раз более чем в котельной, где его удерживали. Конечно, на это можно возразить, что кочегара можно было посадить в тюрьму, а не увольнять. Но я лично совершенно не верю во всеисцеляющую силу принуждения и тюрьмы. Если бы тот же кочегар имел хороший заработок, и заработок его возрастал бы по мере того, как он интенсивнее работает, положение было бы легче и лучше.

Сохранение формальной стороны акционерных предприятий при социализированной сущности таковых мне представляется наиболее рациональным и даже единственно целесообразным для переходного периода.

В России так мало интеллигентных сил, так мало налаженных организаций и так мало людей, могущих создать или организовать что-нибудь новое, что надо дорожить каждым налаженным аппаратом и разрушать его только тогда, когда уже на деле выработался новый, более совершенный. <...>

Сохранение или, вернее, восстановление акционерной формы с установлением премий в зависимости от производительности предприятия и труда каждого лица не представляется единственным способом привлечь к реальной работе тех деятелей промышленности, которые сейчас или не у дел, или занимаются бумажным бесплодным делом. Постановка оплаты квалифицированного труда на целесообразных началах извлечет этих работников из деревни и бюрократии гораздо быстрее и полнее, чем всякие насильственные мероприятия.

Бесполезно скорбить о том, что завод не может работать за недостатком каталей, котельщиков и других специалистов, надо только заинтересовать их в возвращении на завод. И они сами вернутся, и это надо делать скорее, т.к. с каждым годом забываются промышленные навыки, промышленное население приобретает крестьянские навыки и интересы и все с большим трудом возвращается к промышленности.

Техническая интеллигенция при этих условиях будет работать не за страх, а за совесть (и за личный интерес, как бы это ни осуждалось с моральной точки зрения!). Большинство ее очень тяготится бесплодной работой в главках, и на призыв к живому делу большинство интеллигенции откликнется и пойдет. Конечно, администрации должна быть предоставлена свобода действия на заводах и фабриках с соблюдением всех кодексов труда и всех надлежащих постановлений. А охрана завоеваний революции и всех принципов нового строя должна быть возложена на новые правления, которые так же будут направлять деятельность предприятий в желательном для них направлении, как в свое время капиталистические правления направляли в своем. <...>

Резюмируя, я предлагаю перейти от тяжеловесного громоздкого казенного хозяйства, задыхающегося в своей собственной сложности, к вполне испытанной эластичной организации, формально аналогичной прежним акционерным обществам, но по существу измененной устранением из нее роли капитала и водворением в нее широких государственных принципов. В последнее время пресса усиленно отмечает улучшение промышленной жизни, но это улучшение всецело объясняется военными успехами, а не промышленными. Присоединение Баку и Донецкого района дало стране крупные запасы топлива. Но сама промышленность, добывающая топливо, пока не улучшилась, а падает, и запасы тают. Бесполезно закрывать на это глаза. Наоборот, надо ясно ставить вопрос и всегда помнить, что борьба с низкой производительностью есть трудная и ответственная борьба, гораздо более трудная, чем военная борьба, которая велась до сих пор, и что поражение на этом фронте будет означать дискредитирование социализма, как такового, на десятки лет. С этой точки зрения "друзья", упрямо цепляющиеся за свои схоластические формулы и губящие в угоду мертвым организациям живую промышленность, гораздо опаснее "врагов".

Отметим здесь, что советская промышленность была все-таки создана, но на энтузиазме одураченных партийной пропагандой россиян и на труде миллионов заключенных, малоэффективная и неповоротливая. Какие-то материальные подачки (помимо скудной зарплаты), следует признать, все- таки были. Но они давались лишь при выполнении ранее принятых дутых "социалистических обязательств и планов" и безусловной лояльности работников советскому режиму. А "несознательных" прессинговали административные начальники, профсоюзные боссы, комсомольские и партийные органы. Что касается социализма, то большевики, построив его, в том числе, и на костях зэков, дискредитировали оный по крайней мере на ближайшие века. Хотя западный капитализм, соревнуясь с социализмом, вынужден был вобрать в себя элементы сильной защиты интересов наемных рабочих перед капиталом.

Ссылки: