В квартире Горького, на Кронверкском проспекте

Чуковский с Мурой пришли вечером, к чаю. На столе стоял самовар. Чай был жидкий, но не морковный, настоящий. Комната была - с буфетом и обеденным столом - большая столовая. В остальных комнатах - в каждой - кто- нибудь жил. Этих комнат было много, и людей было много, особенно потому, что неизвестно было - кто живет здесь постоянно, а кто только временно, кто только ночует, а кто сидит целый день не сходя с места, а ночью исчезает. И кто вот- вот уедет в Москву, и кто только сегодня утром оттуда вернулся. Квартира на Кронверкском проспекте (теперь - проспект Горького) в доме номер 23 находилась сначала, когда ее сняла М. Ф. Андреева , на пятом этаже (* 10), но позже она стала мала, и все семейство переехало ниже, в квартиру номер 5. Это были, в сущности, две квартиры, теперь слитые в одну. В разное время различные женщины садились в доме Горького к обеденному столу на хозяйское место. С Марией Федоровной разрыв начался еще в 1912 году, но не сразу, и они продолжали не только видеться, но и жить под одной крышей. Теперь Андреева жила на Кронверкском в большой гостиной, но часто на время уезжала, и тогда в доме появлялась Варвара Васильевна Тихонова , по первому мужу Шайкевич , вторым браком за уже упомянутым А. Н. Тихоновым . От Шайкевича у Варвары Васильевны был сын, Андрюша , лет пятнадцати, который жил тут же, от Тихонова - дочь Ниночка , позже во Франции известная балерина, ученица О. О. Преображенской , одного выпуска с Тумановой, Бароновой и Рябушинской. Разительное сходство Ниночки с Горьким ставило в тупик тех, которые не знали о близости Варвары Васильевны к Горькому,- если были такие. Нина родилась около 1914- го года, и то, что в лице Горького было грубовато и простонародно, то в ней, благодаря удивительному изяществу и прелести ее матери, преобразилось в миловидность вздернутого носика, светлых кос и тоненького, гибкого тела. Не могу сказать, жил ли сам Тихонов в квартире на Кронверкском в это время, думаю, что нет. Там в 1919- 1921 годах жила молодая девушка, Маруся Гейнце , по прозвищу Молекула , дочь нижегородского приятеля Горького, аптекаря Гейнце, убитого в 1905 году черной сотней, и теперь удочеренная Горьким, который любил усыновлять сирот. Он усыновил в свое время, как известно, брата Я. М. Свердлова, Зиновия , который даже носил его фамилию (Пешков), и если бы не его первая жена, Екатерина Павловна Пешкова , и не Мария Федоровна Андреева, то, вероятно, усыновил бы и многих других. Затем там жили художник Иван Николаевич Ракицкий , по прозванию Соловей, тоже отчасти "усыновленный", Андрей Романович Дидерихс и его жена, художница Валентина Михайловна Ходасевич , племянница поэта, а в 1920 году, рядом с гостиной, поселился секретарь Марии Федоровны , Петр Петрович Крючков , молодой присяжный поверенный, несмотря на разницу в семнадцать лет ставший ей близким человеком. Андреева была в эти годы в зените своей третьей карьеры: первая началась до встречи с Горьким, в театре Станиславского , и она прервала ее благодаря Горькому, уехала с ним в Америку и потом на Капри; вторую она пыталась начать в 1913 году, когда увидела, что разрыв с Горьким неизбежен, и поступила в театр Незлобина . Теперь Ленин назначил ее комиссаром Петроградских театров , и она посвящала все свое время преобразованию Большого драматического театра, бывшего А. С. Суворина . С Варварой Васильевной и ее детьми отношений у нее не было, она их не замечала. В свое время она тяжело пережила роман Горького с Тихоновой, которая приезжала гостить вместе с мужем на Капри. Варвара Васильевна оставила первого мужа, Шайкевича, отца Андрюши, вышла за А. Н. Тихонова в 1909 году и в то время, о котором здесь идет речь, считалась хозяйкой в доме Горького. Мария Федоровна в первом браке была женой тайного советника Желябужского , от которого у нее было двое детей: дочь Екатерина (р. 1894) и сын Юрий (р. 1896) , кинорежиссер. Мария Федоровна вступила в большевистскую партию в 1904 году и стала личным другом Ленина . Она была предана партии, и, когда известный московский миллионер Савва Морозов застрелился и оставил ей (не по завещанию, а на предъявителя) 100 000 рублей, она взяла себе 40 000, а 60 000 передала большевистской фракции РСДРП . Любопытно отметить, что ее и Горького общий друг Буренин , тоже партийный большевик, писал в своих воспоминаниях, что "Ленин послал Марию Федоровну в США не только как спутника А. М. Г. , но и как партийного товарища, на которого можно было положиться". Впрочем, и сам Буренин поехал в 1906 году в США по решению ЦК партии, может быть, тоже с таким же заданием. Оставив Горького на Капри и тем как бы признав начавшийся с ним разрыв, Мария Федоровна вернулась в Россию в 1912 году. Там ее сначала арестовали, потом выпустили, и на ее месте в те месяцы появилась жена А. Н. Тихонова. В комиссии по реорганизации Большого драматического театра Андреева, вместе с актером Монаховым и А. А. Блоком и с помощью преданного ей Крючкова , работала энергично и властно. В ней все еще была жива горечь от неудавшейся театральной карьеры, о чем она писала тому же Буренину, жалея о жертвах, которые были не оценены. Позже, когда она уехала с Крючковым в Берлин заведовать художественно-промышленным отделом советского торгпредства в Германии, она всеми силами отстаивала партийность в искусстве и писала (в 1922 году), что делала все возможное, "чтобы в театрах не занимались завиральными фокусами". Она состояла также в редколлегии журнала "Жизнь искусства" и руководила массовыми постановками и празднествами на петроградских площадях. "Совершенно неосновательна,- говорила она,- претензия футуристов быть глашатаями революции. Сочетание имен Маринетти и Маркса непристойно". Она громко сочувствовала красноармейцам и рабочим, когда они протестовали против того, что "футуристы сумели развесить свои полотнища на некоторых площадях города". В лето 1919 года, когда Мура появилась в доме Горького, Крючков во всем помогал Марии Федоровне, бывал часто с ней, а то и один, в разъездах, а выехав с ней в 1921 году в Берлин, постепенно перешел на неофициальную должность секретаря самого Горького , когда тот переехал в Германию . Еще совсем недавно одна из больших комнат, выходящих четырьмя окнами на улицу, была занята князем Гавриилом Константиновичем Романовым [ 29 ] и его женой, бывшей балериной Анастасией Рафаиловной Нестеровской (и их бульдогом). Андреева и Горький в полном смысле слова спасли от расстрела Гавриила, сына К. Р. , президента Академии художеств : позже все его родичи были расстреляны во дворе Петропавловской крепости, и среди них - историк Николай Михайлович , а брат его погиб в шахте в Алапаевске вместе с братом царя и сестрой царицы. См. История спасения Гавриила Константиновича Романова и А. Нестеровской Теперь, осенью 1919 года, в предвидении второй страшной зимы, в доме начали происходить перемены. Тихоновы выехали, к Андреевой приехал сын с женой; из Москвы, тоже на время, приехал сын Горького от первой жены, Максим , член партии большевиков с 1917 года; он хорошо знал Дзержинского и Петерса, у которых работал в ВЧК сначала инструктором Всеобуча, потом разъездным курьером. Во время его пребывания на Кронверкском, в Большом драматическом театре Андреева в последний раз сыграла Дездемону,- ей было тогда пятьдесят два года, она выглядела на тридцать пять. Скоро после этого Максим выехал за границу, где стал дипкурьером между Берлином, Италией и теми европейскими странами, которые начинали постепенно заводить отношения с Кремлем.

Дом был всегда полон. В нем почти ежедневно ночевали засидевшиеся до полуночи и испуганные ночными нападениями гости. Им стелили на оттоманке в столовой. Среди них - приезжавший в Петроград из Москвы Ходасевич . Его племянница Валентина была моложе его всего на восемь лет, и он очень любил ее. Иногда появлялись и старые друзья Горького, добравшиеся до него из Нижнего Новгорода, или друзья его друзей. Всем находилось место. Никто никогда не жаловался на тесноту; так как эта огромная квартира была соединением двух квартир, то места всем было достаточно. К чаю нередко собиралось до пятнадцати человек, чаепития продолжались с пяти до полуночи. Обед был ранний. Еды было по тем временам достаточно, но, конечно, ни о какой роскоши говорить не приходилось. В Европе писали в это время, что Горький живет как миллионер (это была ложь). К чаю приходили сотрудники "Всемирной литературы", администраторы Дома ученых А. Роде [ 30 ] и М. П. Кристи (тоже одно из вдохновленных Горьким или даже им созданных учреждений), писатели из недавно открытого "Дома искусств" . Наиболее частыми гостями были издатель 3. И. Гржебин , Ф. Э. Кример , вскоре назначенный в Лондон директором Англо-советского торгового общества (Аркос) , А. Б. Халатов , председатель Центрального комитета по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ) , востоковед академик С. Ф. Ольденбург , А. П. Пинкевич , В. А. Десницкий , К. И. Чуковский , Е. И. Замятин , Ф. И. Шаляпин , Борис Пильняк , Лариса Рейснер , ее муж Раскольников , комисcap Балтфлота , М. В. Добужинский , режиссер С. Э. Радлов , актриса французского (Михайловского) театра Генриетта Роджерс (позже вышедшая замуж в Париже за известного писателя Клода Фаррера ), а также, когда бывали в Петрограде, Красин , Луначарский , Коллонтай , Ленин и другие члены правительства. Атмосфера, которая царила в доме, была не совсем обычной: почти каждый обитатель имел прозвище, и шутки, подвохи, анекдоты, и всяческие юмористические затеи, иногда нелепые, понятные только посвященным "внутреннего круга", не прекращались ни на один день. Разумеется, комиссар театров Андреева в этом шутовстве не принимала участия. Но Соловей (прозвище Ракицкого), Валентина (позже - главный декоратор ленинградского Кировского театра), Молекула , а также приезжавший из Москвы Максим изощрялись в остроумии: шарадах, куплетах, фантастических рассказах о никогда не бывшем и якобы случившемся здесь только вчера.

Этим всем угощали Горького за чайным столом, для которого это были редкие минуты юмора и смеха за целый день забот, огорчений, волнений, распутывания интриг в опекаемых им учреждениях и парирования козней Зиновьева , личного его врага.

Беззаботными шутками угощали не только "Дуку" (таково было прозвище, данное Горькому), но и его гостей, которые, пока не привыкали к духу этого дома, иногда молча обижались (как случилось с Б. К. Зайцевым в Херингсдорфе в 1922 году), иногда озабоченно озирались, думая, что над ними здесь издеваются (как было с Андреем Соболем в Сорренто, в 1925 году). И в самом деле: слушать рассказы о том, как вчера днем белый кашалот заплыл из Невы в Лебяжью канавку; или о том случае, когда двойная искусственная челюсть на пружине выскочила изо рта адвоката Плевако во время его речи на суде по делу об убийстве купца Голоштанникова, но в ту же секунду вернулась и с грохотом встала на место; или о том, что у Соловья один предок был известный индейский вождь Чи-чи-ба-ба, было не совсем ловко, а особенно самому профессору Чичибабину, если он при этом присутствовал. Ракицкого звали Соловьем, Андрея Романовича Дидерихса - Диди, Валентину Ходасевич - Купчихой и Розочкой, Петра Петровича Крючкова - Пе-пе-крю, самого Горького - Дукой, и Муру , когда она пришла с Чуковским, мечтая переводить на русский сказки Уайльда и романы Голсуорси, и рассказала, что она родилась в Черниговской губернии, немедленно признали украинкой и прозвали Титкой. Она всем очень понравилась. Насчет переводов даже сам Чуковский не очень рекомендовал ее, но ее попросили прийти опять, и она пришла, и стала приходить все чаще. А когда через месяц наступили холода и темные ночи, ей предложили переехать на Кронверкский. В этом не было ничего странного: год тому назад Ракицкий , давний друг Дидерихсов по Мюнхену, где все трое учились живописи и дышали воздухом "Синего Всадника", пришел на Кронверкский едва живой, босой, обросший. Ему дали умыться, накормили, одели в пиджак Дидерихса и брюки Горького, и он так и не ушел - остался в доме навсегда, вплоть до 1942 года, когда умер в Ташкенте, эвакуированный вместе с вдовой Максима и ее двумя дочерьми. Так в доме осталась и Молекула , и жила там, пока не вышла замуж за художника Татлина , и так уговаривали остаться Ходасевича , приехавшего однажды из Москвы больным, но он не остался.

Ссылки: