 |
Классон Екатерина Робертовна
Отец Классон Р.Э. , мать Классон С.И. , муж Парнах В.Я. , сын Парнах А.В.
Моя сестра Катя родилась 2 ноября (старого стиля) 1901 г. Отец вспоминал, что в этот день забил самый большой нефтяной фонтан. Я помню, что из окна квартиры был виден пожар в нефтяной цистерне на соседнем участке [нефтепромышленника] Манташева. Правда, эти цистерны [все-таки] были ограждены от участка "Электрической силы" брандмауэром. Катю назвали в честь постоянной маминой акушерки Екатерины Павловны: в 1901 г. ее приглашали в Баку, а в 1904-м - в Карлсбад, где должен был родиться Павел.
Роберт Эдуардович был несколько разочарован, когда родилась девочка, а не мальчик. Но позже Катю он очень полюбил, считал ее достаточно умной. Екатерина Робертовна потом вспоминала, что как дочка обеспеченного инженера она позволяла себе ездить в гимназию на извозчике. Вспоминала она также, что отец никогда не позволял себе войти в ее комнату (по-видимому, как и к другим детям), не постучавшись предварительно. Когда Екатерина в более взрослом состоянии, по-видимому, уже в советское время, возвращалась со своей учебы в университете, то отец всегда встречал ее на Москворецком мосту. Александр Парнах так описывал свою мать:
Она была страшно запуганным человеком, запуганным временем. И не всегда можно было понять, как она относится к определенным эпизодам. Например, она рассказывала, что когда училась в гимназии, то директриса (девочки между собой звали ее Самсониха ) требовала от них любви. Когда Самсониха ругала гимназисток за какие-то, на ее взгляд, прегрешения, то она приговаривала: "Девочки, вы наверное меня не любите". Потом маменька довольно равнодушно сообщила о том, что после революции за участие в каком-то белом заговоре Самсониху расстреляли.
Фото (класс) 008. Екатерина Классон, Выборг, около 1910 г. После окончания гимназии маменька, не понятным для меня образом, училась одновременно в университете и во ВХУТЕМАСе . В последнем заведении она постигала художественное дело. Потом она достаточно глухо объясняла, что так и не получила диплом - "потому что не пошла за этой бумажкой, по молодости". Но оказалось, что бумажка все-таки нужна. Тогда маменька сдала все необходимые выпускные экзамены на отлично. Но оказалось, что кроме экзаменов надо было выполнить дипломную работу. Она ее так и не сделала - время было трудное, требовалось не только написать какую-то композицию красками, но и угодить начальству 14-34 .
Уже после смерти мамы дядя Ваня принес откуда-то акт обследования группы художников, которая называлась "Цех живописцев". Там было такое место: "Все участники этой группы имеют правильное рабоче-крестьянское происхождение, но секретарь группы Классон Е.Р. происходит из семьи [буржуазного] инженера, а два ее брата учатся за границей". Хотя о том, что маменька ведет какую-то "не такую" деятельность в этом акте не говорилось, тем не менее он мог испугать ее до смерти (из записи на диктофон автора).
Из письма С.Н. Мотовиловой сестре Вере в Лозанну стали известны такие умилительные детали: "Вот [мой] "мальчишка" [-тимуровец Александр Ефимович Парнис ] встретил [в Киеве] какого-то художника, а оказалось, что он был когда-то влюблен в Катю Классон . "Мальчик" приходит и спрашивает [меня]: "У Вашей кузины был брат Павлик?" "Был". Это младший тети Сони сын. Я написала об этом Ване Классону, а он ответил, что когда Катя училась в каком-то Вхутемасе, к ней приходили ее товарищи-художники, и Павлик (ее брат) возмущался: "Опять твои дегенераты пришли?". Это был, очевидно, период всяких футуристов, кубистов и пр.".
В Интернете удалось найти дополнительные подробности по Е.Р. Классон - художнику:
"С 1919 г. училась в I ГСХМ у А.В. Шевченко и на историко- филологическом ф-те Первом МГУ ; в 1920-23 - во Вхутемасе у А.Д. Древина и И.А. Удальцовой. Диплом не защищала. С 1926 - в оргбюро, с 1929 - секретарь "Цеха живописцев". Тяжко пережив ликвидацию "Цеха" - крушение ее главного дела, уничтожила все свои картины, в т.ч. "Мать с ребенком", "Оплакивание поэта", "Женский портрет" (репрод., см. Советское искусство, 1927, *2; Красная нива, 1927, *6; Печать и революция, 1927), высоко оцененные в прессе. В Союзе художников не состояла". Фото (класс) 070-2. Екатерина Классон, 1920 г. (фото в удостоверении студентки 1-го Московского Государственного Университета историко-филологического факультета, отделение теории и истории искусства)
Александр Парнах продолжает: Потом она оставила это "чистое искусство" и стала художником-оформителем. По воспоминаниям дяди Вани, она первое время зарабатывала больше денег, чем его коллега - Александр Васильевич Винтер , ставший вроде бы уже академиком. Примерно в то же время - в 1930-е - маменька познакомилась с моим отцом Валентином Парнахом , и в 1936-м появился на свет я. К нему маменька обращалась на "вы" и называла по имени отчеству - " Валентин Яковлевич ", а он ей говорил "ты" и "Катя" 14-35 . Главное в профессиональной успешности маменьки было то, что она (не имея диплома) могла полноценно оформлять все то, что ей заказывали. А потом она все-таки устроилась переводчицей в Дом моделей на Кузнецком мосту. Произошло это так: мои отец и мать не ходили оба на регулярную службу и поэтому ежемесячно зарплаты не получали. Иногда отцу платили какие-то деньги за переводы зарубежных писателей (его собственные произведения в СССР не печатали), а матери так же нерегулярно платили за ее оформительскую работу. Иногда мы оказывались на мели: в издательстве застревала книга переводов, а художественную работу не принимали и за нее не платили. Поэтому мы жили то густо, то пусто. Когда вышла вторым изданием книга Эмиля Золя "Разгром" в переводе отца, то ему отвалили тогда сразу 15 тысяч рублей. При этом 2 тысячи удержали в качестве подоходного налога и еще около двух тысяч мы отдали в погашение долгов. Остальные деньги тоже со временем кончились.
Маменьке эта трудная жизнь, в конце концов, надоела, и она решила устроиться на постоянную работу. Она потом рассказывала, что отцу ее решение не понравилось, поскольку он подозревал: за ним кроется что-то еще. Но, так или иначе, маменька стала ходить в Дом моделей, где воспользовались ее знанием иностранных языков. Она числилась то ли искусствоведом, то ли консультантом - иногда переводила, иногда делала рефераты из модных иностранных журналов. Но с постоянной работой все- таки получилось глупо - за нее почему-то мало платили. Со временем тем, кто пришел позже, повышали зарплату, но не Екатерине Робертовне. Впоследствии они стали соответственно получать пенсию больше чем она. Вот такая советская социальная справедливость. При этом маменька не только прилично знала французский, но и английский. И когда я с него переводил, то она иногда находила у меня ошибки.
Следом сын вспомнил такой эпизод, относящийся, правда, не к Екатерине Робертовне, а к своей переводческой, профессиональной деятельности:
"Когда я работал в Институте проблем управления , то там было много талантливого народа, с соответствующим самомнением. И многие из них брались переводить на английский свои статьи. Я указывал на очевидную нелепость: из 52 недель в году 6-8 недель вы находитесь в отпуске, остальное время - 42 -44 недели - вы "гениальные ученые" и лишь 2 недели - "гениальные переводчики". Может такое быть? Они разводят руками. Так вот член-корреспондент АН СССР Гаврилов (или кто-то из его подчиненных) перевел свой труд на английский. А я был недоволен качеством перевода и пошел с ним разговаривать. Привожу ему какие-то неудачные примеры перевода и в конце концов говорю: "В обществе произошло разделение труда - появилась профессия переводчика, поэтому многие и стали пользоваться услугами таких специалистов". Гаврилов ответил: "Вы знаете, я эту мысль уже слышал, вы наверное этого человека не знаете, мне об этом говорил директор электростанции Роберт Эдуардович Классон". Мне пришлось признаться в родстве: "Так это мой дедушка, и если он не смог вас убедить, то может быть я смогу это сделать?"".
Далее Александр Парнах приводит такие характерные эпизоды из отношений Екатерины Робертовны с советской властью: В доме в Телеграфном переулке жили в основном инженеры-электротехники. В 1937-м около четверти из них арестовали [по-видимому, за антисоветскую агитацию, а затем навесили вредительство и шпионаж]. Маменька навещала жен арестованных, выражала им сочувствие, несмотря на свой страх перед советской властью. У нас в семье появились фотокопии запрещенной тогда повести Александра Солженицына "В круге первом" . Мы с женой Тамарой Ивановной сидели на кухне и читали ее. Потом отнесли эту вещь маменьке. Она подержала ее один день и сказала, чтобы я немедленно забрал, выходит, испугалась. Хотя к тому времени пик [большевистского] террора миновал. Чтобы сесть в тюрьму, надо было сделать какое-то [весомое] деяние. А страх остался.
Екатерина Робертовна, похоже, уже не боялась рассказывать в узком семейном кругу "антисоветские анекдоты" типа: "Председатель Совнаркома Ульянов-Ленин говорит посетителю: "Товарищ, я уже где-то вас видел. Нет, нет, не говорите. Я сам вспомню. В Париже? Нет. В Стокгольме? Нет. В Лозанне? Нет. В Лондоне? Нет?. Еще долго он перебирал разные города и, наконец, с радостью сообщил: "О, вспомнил. В Цюрихе, именно в Цюрихе, в общественной уборной. Вы попросили у меня бумажку, а я вам так ловко листовочку подсунул"". И еще один кирпичик в анти-Лениниану от Екатерины Робертовны. Парнахи рассказали, с ее слов, разумеется, такой эпизод про коллегу Р.Э. Классона: " Леонид Борисович Красин был крестным отцом Кати, родившейся в Баку . Она вспоминала о нем с нежностью. Приходя к Классонам в гости, он просил приготовить ему "голубую антилопу" - отбитую свинину, вымоченную в лимонном соке, с перцем и петрушкой. Как-то Красин передал крестной свой разговор с Лениным, состоявшийся после того, как последний несколько пришел в себя от первого удара (инсульта). До этого у него отнялась речь, и он мог выговаривать только "Черт!" и "Нельзя!". Красин на это ответил Ленину весьма, по-видимому, искренно: "Вполне достаточно, чтобы управлять государством". Этот эпизод выглядит как некая пастораль, если вспомнить другой, более давний эпизод из жизни вождя большевиков.
В 1904-м уже упоминавшаяся ранее известная журналистка и будущая писательница Ариадна Тыркова-Вильямс , симпатизировавшая кадетам, вынуждена была нелегально выехать из России. Поселилась она под Штутгартом у видного деятеля партии кадетов П.Б. Струве . Через какое-то время госпожа Тыркова-Вильямс решила съездить в Швейцарию полечить воспалившийся еще в России сустав на руке. А заодно повидать свою подругу по петербургской гимназии княгини Оболенской Надежду Крупскую , жившую с матерью и мужем в предместье Женевы. После теплого приема, оказанного госпожой Крупской и ее матерью, жена В.И. Ульянова-Ленина попросила его проводить свою подругу до трамвая. По дороге к остановке они подискутировали на партийно-революционные темы, и под конец "кавалер" сказал даме: "Вот, погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать" (sic!). В 1904-м эти слова прозвучали в отношении госпожи Тырковой-Вильямс как грубая, но нелепая шутка. Однако в 1918- 1920-х они обернулись жуткой реальностью: в России были замучены (в том числе и повешены) и расстреляны сотни тысяч дворян, интеллигентов, белых офицеров, священников, панов, крестьян и других не согласных с режимом большевиков людей. И все это происходило при полном одобрении председателя Совнаркома, который зачастую требовал от своих соратников самых жестких мер подавления "классовых врагов".
Здесь мы приведем отрывок из письма Л.Б. Красина , касающийся крестницы Екатерины, жене Любови Васильевне (отосланной с дочерьми, как уже ранее упоминалось, за границу) от 9 февраля 1918 г.: "Из других знакомых - Классон живет по-прежнему, ребята уже почти все большие, самому младшему 15 лет, а моя крестница Катя выглядит совсем взрослой барышней. Очень хорошая из нее выходит девушка. Как-то был у них и видел всех в сборе, включая Сонечку, которая тоже стала как-то ровнее и симпатичнее. Работает где-то в отделе металла 14-36 и скоро перейдет, вероятно, в Комиссариат внешней торговли".
Находясь во время войны в эвакуации в Чистополе , Екатерина Классон отправила брату такое письмо (в августе 1942 г.):
Дорогой Иван, прости, что давно не писала, - нам ввели 11-часовой рабочий день на фабрике, с семи до семи (с перерывом на часовой обед), с непривычки было утомительно, так что, когда приходила домой, то сразу засыпала. Все воскресенья работали на фабричных полях. Я переехала еще раз, теперь как будто окончательно: ул. Вахитова, д. 56а. Такая же маленькая отдельная комната напротив кухни с занавеской вместо двери - очевидно для тепла. Была тоже без форточки и электричества, но электричество уже провела (по блату с фабрики), форточку сотворила сама, сдвинув стекло. На этой квартире кроме хозяев живет заведующая той столовой, откуда все пошло, она (т.е. заведующая Лидия Михайловна ) и приглашала меня на житье. Так что я живу в самых недрах питания и совсем без еды не останусь. Беру по-прежнему кое-какую (не очень вкусную) еду из столовой, вечером еще пьем чай, и Лидия Михайловна принудительно выдает что-нибудь. Кроме того, если только у меня будут дрова (а на них я записалась в Литфонде), то на новой квартире обеспечена их перевозка (что очень трудно вообще) и квартира ультра теплая (была прошедшей зимой на ней). Все это, если вообще будем зимовать. Самая большая новость, что Валентин Яковлевич поехал в Москву. Отбыл он 11-го числа в Казань, там должен получить разрешение на въезд в Москву. У него есть вызов из Союза писателей. Рассчитывает пробыть в Казани не более недели, но все неизвестно, конечно. Может быть даже и вернется обратно. Это уже будет хуже, ибо хозяйка наша прежняя на ул. Нарциссова поспешила сдать, как только В.Я. уехал, его комнату летчику. Она так была рада, что В.Я. уезжает, что зашивала и чинила ему все на прощанье и запаковывала его вещи. Думаю, что если доедет до Москвы, то там ему будет легче с заработком. Картошку свою я окучила, но участок у меня небольшой. Скоро буду наверное вырывать, пока не разворовали. Все твои предписания, таким образом, исполнены. Получила опять письмо от Любови Петровны [Классон] . С Павлом опять какие-то нелады - он не выполнял норм, и ему грозят какие-то кары (штрафное строительство или отдадут под суд?). Его адрес: Челябинск, почт. ящик N48. Конечно, сделать ничего нельзя, может быть все и обойдется. Целую тебя, пиши. Целую Аню. Катя.
Брат поставил в пример свою образцовую сестру перед молодой женой Анной : работает по 11 часов на фабрике, а все равно пишет ему, а ты, вернувшись с сельскохозяйственных работ в Курган и не очень обременительно служа машинисткой в Гидроэнергопроекте, не можешь мне регулярно писать в Москву, каждые три-четыре дня!
Наконец, некий итог того, что можно было бы обозначить -
"Екатерина Робертовна как человек":
Больше всех своих сестер и братьев она любила Соню и считала ее самой красивой и умной. Однажды Екатерина Робертовна кричала во сне, а потом объяснила, что ей приснилась Соня с детьми и то, что в ее комнате обваливается потолок. Ее многие обстоятельства приучали держаться в тени: революция и советская власть, упомянутый акт обследования группы художников "Цех живописцев", яркий муж. Она знала живопись, французский, немецкий, разбиралась в литературе. Валентин Яковлевич часто с ней советовался по поводу переводов. Советскую живопись ценила невысоко, а проходя через соответствующие залы Третьяковки, снимала очки, чтобы не замечать картины, [написанные в духе социалистического реализма]. Считалось, что у нее не было слуха, но, говоря о музыке, проявляла глубокие знания и вкус. Страдала от хамства и невежества ["хороших советских людей"]. Подмечала дурацкие особенности и расхожие выражения тогдашнего общества. В эвакуации в Чистополе одна литфондовская дама любила приговаривать: "Я мотаюся, как соленый заяц". По мнению Екатерины Робертовны, окружающие неверно считали, что это очень оригинально и образно. Разговоры в этом "интеллигентном" обществе затрагивали в основном три темы: положение на фронтах, любовные романы (у кого - с кем) и тряпки (одежда). Екатерине Робертовне из Дома моделей регулярно приносили для перевода журналы мод. Мы их смотрели и обсуждали, а затем Екатерина Робертовна говорила: "Настоящие модницы не покупают модные журналы, они их просто смотрят". Она писала нам записки на художественных открытках (с картинами Фонтена Латура, Ван Гога, Моне). Если на открытке не было обозначено, где находится картина, кто ее автор и какого она размера, то Екатерина Робертовна все эти сведения давала сама, в конце записки. Литературные герои, иной раз, приводились в обоснование того, как с них надо (или не надо) брать пример.
Екатерина Робертовна как-то сказала невестке, что ее сын, обучая свою дочь Наташу английскому, не должен обращаться с ней [так строго], как старый князь Болконский поступал со своей дочерью Машей, обучая ее математике. Однажды к Саше пришла дама, которая попросила его перевести ей статьи с английского. Пришла и положила свой портфель на кровать. После ее ухода Екатерина Робертовна сказала: "Ложе - это святое место. На него нельзя садиться и класть вещи". И еще цитата от нее: она как-то сообщила, что не перебирает гречку (чтобы отделить неочищенные зернышки): "Я Вам не Золушка!"
Она не возражала, когда дамы из Дома моделей передавали ей модные, хотя и ношеные вещи. А когда ее знакомые ездили за границу и привозили ей в подарок модные кофточки, она передавала их невестке (из черновых записей, хранящихся в семье Александра Валентиновича и Тамары Ивановны Парнахов ).
Фото 072-2. Убогий быт советской интеллигенции, Москва, 1951 г. (слева направо - Е.Р. Классон , Нина Викторовна Яворская , Елизавета Яковлевна Парнах-Тараховская , Александр Парнах , И.Р. Классон ) Племянник Андрей Гарденин вспоминал о добрейшей Екатерине Робертовне так: Когда Валентин Парнах женился на тете Кате, он иногда приезжал к нам, а мы - к нему, еще до войны. И после войны я заглядывал к тете Кате в Телеграфный переулок. Она была у нас на свадьбе с Верой Андреевной в 1974-м. Помню, когда мои девчонки родились, тетя Катя подарила нам облигацию внутреннего займа на 200 рублей. И в первом же тираже погашения она выиграла - 400 рублей! Мы на эти деньги потом купили первую нашу разборную лодку - "Неву". Сначала я переоборудовал ее из двух- в четырехместную, чтобы всей семьей плавать. А потом - в байдарку, использовав каркас и оболочку "Невы" (из записи на диктофон автора). Поясним здесь, что Вера Андреевна Башкатова - это вторая жена А.С. Гарденина . Первая - Лидия Васильевна Прибылова в 1973-м, возвращаясь из командировки, погибла в авиационной катастрофе. А близняшки Людмила и Татьяна родились в 1954-м.
Александр Парнах припоминал и такой эпизод: когда в 1969-м умерла от рака жена Ивана Робертовича - Анна Гавриловна , то последний обнаружил у нее в шкатулке припрятанные на черный день (или на похороны) деньги, и большую часть из них отдал свой "малоимущей" сестре.
А вот цитата из письма Н.С. Гардениной-Тумановой (раз в три года она пользовалась правом бесплатного проезда с Дальнего Востока до Москвы и останавливалась у тети Кати или жила за городом на даче у ее подруги) И.Р. Классону (ноябрь 1962-го):
"С чувством глубочайшего огорчения узнала из Вашего письма о болезни Кати. <...> Если будет нужно, я возьму отпуск и приеду, чтобы ухаживать за ней, когда ее выпишут из больницы. Катя для меня роднее всех родных (не обижайтесь!). Она столько для меня сделала, что я готова хоть сейчас бросить все и ехать в Москву, если бы это помогло ей выздороветь".
Как уже упоминалось, Е.Р. Классон будучи взрослой заболела детским дифтеритом. Настолько тяжело, что из-за паралича глотки ее пришлось кормить через трубку, введенную в разрез в горле и пищеводе. В другом письме она сообщает, что условилась с тетей Катей провести вместе лето 1963-го на ст. Фирсановка Октябрьской железной дороги. В Фирсановке у мужа Лючии Олеговны Вихман (тоже работавшей в Доме моделей и переводившей с немецкого) была трехэтажная дача. Летом здесь жили Екатерина Робертовна, ее давняя подруга Нина Викторовна Яворская с сестрой Галиной Викторовной , раз в три года приезжала с Дальнего Востока Наталья Сергеевна Гарденина-Туманова с дочкой Лекой, а Парнахи бывали в гостях.
Автор этих строк со своей стороны может вспомнить о Екатерине Робертовне лишь один, к сожалению, сюжет: в середине 1970-х мы иногда ездили к ней в гости с маленькой дочкой Наташей , и она обучала нас играть "в пуговицы". Такой игры я в своем детстве не знал: необходимо было, надавив на борт пуговицы другой, заставить ее подпрыгнуть и загнать в любую подходящую коробку. Кстати, свою внучку Наташу она научила складывать несколько раз лист бумаги и вырезать из него снежинку (а также делать бумажные гирлянды из забавных человечков). Меня вырезать снежинки тоже в детстве научили, но не помню кто - отец или тетка.
Дальнейшим развитием своей внучатой племянницы Наташи (обучением иностранным языкам или чем-то еще таким же интеллектуальным) тетя Катя заняться не успела. Она заболела мудреной болезнью (облитерирующим эндартериитом или проще - медленно развивающейся гангреной ног) и слегла, как потом оказалось, насовсем.
Что же заслужила Е.Р. Классон от советской власти за свои искусствоведческие и переводческие труды? Оказывается, нищенское пособие по старости. В 1967-м И.Р. Классон пытался выхлопотать персональную пенсию оставшимся в живых двум детям Р.Э. Классона (т.е. и себе тоже) и подготовил в соответствующую комиссию Совета министров СССР ходатайство от имени Министерства энергетики и электрификации СССР с такой справкой:
"1. Его дочери Екатерине Робертовне Классон, родившейся 15 ноября 1901 г. в Баку, учившейся во ВХУТЕМАС, работавшей с 1927 по 1961 г. художником-графиком, оформителем, искусствоведом и референтом- переводчиком, с 1961 г. получающей частичную (неполную) пенсию по старости в размере 51 рубль 65 коп. - без права работать даже 2 месяца в году.
2. Его сыну Ивану Робертовичу Классону, родившемуся 13 марта 1899 г. в Москве, проработавшему в советской энергетике 33 года инженеру- электрику, с 1959 г. пенсионеру по старости с пенсией 120 рублей, имеющему на иждивении жену 55 лет" (ф. 9508 РГАЭ).
Фото (класс) 074-2. Е.Р. Классон, 1970-е Насколько автор помнит, персональные пенсии Екатерина Робертовна и Иван Робертович от советской власти так и не получили и поэтому чуть ли не до смерти вынуждены были постоянно подрабатывать. Так, в 1960-м издательство "Искусство" решило выпустить новое издание "Мастера искусств об искусстве". Тогда влиятельный искусствовед Нина Викторовна Яворская вспомнила про свою давнюю подругу (они были знакомы с Е.Р. Классон с 1919-го). И дала ей заказ переводить с французского, а ее сыну - с английского. Плату за книгу, как водится, задерживали. Екатерина Робертовна тогда острила, что эти деньги пойдут на ее надгробие. Потому что было абсолютно неясно, когда книга выйдет и когда за нее заплатят. Лет через восемь-десять это, наконец, произошло, поэтому на надгробие полученные деньги все-таки не пошли. А потом в "Искусстве" дали другие заказы - перевести интервью с художниками и воспоминания о них. Так вышли книги о Сезанне, Писсаро, Дега. С последней - о Анри Матиссе - произошла большая задержка. Екатерина Робертовна все перевела, но требовалось еще написать предисловие и подготовить примечания. Это должен был сделать составительница книги, у которой основная работа была в Музее изящных искусств , основанном Иваном Владимировичем Цветаевым (и переименованном большевиками в Музей изобразительных искусств им. Пушкина ). Она постоянно ездила за границу, поэтому "заняться халтурой" ей было все некогда. Но наконец-то написала предисловие, из которого следовало, что она почему-то любит Матисса (какой-либо другой смысл в этом предисловии найти было трудно). В результате книга вышла после смерти Екатерины Робертовны (в 1980-м), и гонорар получил ее сын Александр . Но для изготовления надгробия он уже не потребовался. Оказывается, перед смертью мать запретила сыну забирать ее прах после кремации. Она была против того, чтобы ее хоронили в могиле (или замуровывали прах в колумбарии) и сажали цветочки. Этот процесс она неодобрительно называла - "разводить хозяйство". Хотя прах ее мужа в 1951-м и был помещен в колумбарий Новодевичьего кладбища. А сын мог туда же поместить и прах матери (несмотря на ее запрет), ведь Екатерина Робертовна, как и все "Классонята", была крещеной"
Ссылки: