Зимой 1918/19 года Классон Р.Э. едет за границу лечиться

Зимой 1918/19 года здоровье Классона заметно ухудшилось. Он уже давно страдал приступами "грудной жабы" (стенокардии, по-современному) .

Его старые товарищи Л.Б. Красин и Э.Р. Ульман решили отправить Роберта Эдуардовича для лечения в Швейцарию, используя оказию - из России уезжало швейцарское посольство. Из письма Л.Б. Красина жене от 21 февраля 1919 г.:

"Пишу тебе в надежде послать это письмо с Классоном, если только ему удастся получить пропуски в Швецию. С ним такая история: у него давно уже бывали припадки какой-то желудочной болезни - образование газов в желудке, давление на сердце, которое доходит до двухсот и больше ударов в минуту. Раньше эти припадки бывали редко, а теперь повторяются чуть не через две недели. И вот на днях был один такой, после которого Роберт наш едва не отдал Богу душу. Мы с Ульманом решили отправить его за границу и вот выдумали командировку в Швейцарию, и возможно, что его, как политически нейтрального, и пропустят. Хорошо бы, если бы ему удалось вас повидать, вы бы лишний раз убедились, что я тут совсем благополучен и за меня беспокоиться нет основания".

В начале марта 1919-го Р.Э. Классон, с заграничным паспортом, необходимыми визами и запасом иностранной валюты на несколько месяцев, отбыл из Петрограда за границу через Белоостров и Финляндию с последним из поездов, в которых уезжали швейцарцы. Белоостров - это железнодорожная станция на границе с Финляндией, проходившей по реке Сестра (до советско-финской войны 1939 г., по итогам которой эта граница была отодвинута от Ленинграда). Сын Иван оставил по этому случаю такие воспоминания:

"В феврале 1919 г., в связи с учащением у отца сердечных припадков, его старые товарищи - Ульман, Винтер, Л.Б. Красин решили послать его на лечение в Швейцарию. Я провожал отца в Петербург, несколько дней мы жили с ним в квартире Ульманов на Морской. Их [другая,] большая кооперативная квартира на Петроградской стороне [за Троицким мостом], как и весь дом его владельцев-кооператоров, не отапливалась (когда мы в нее зашли с Алей Ульман , то оказалось, что в ней 7 градусов мороза) и была законсервирована: водопровод и водяное отопление опорожнены, а водяные замки канализации заполнены керосином. В корпусе, где квартиры были поменьше, некоторые жильцы продолжали жить. Я видел, как они через форточки выбрасывали "барашков в бумажках" (завернутые в бумагу фекалии). По совету Ульмана, отец съездил со мной по поводу своей грудной жабы к медику Манухину . Он лечил [пациентов] чуть ли не рентгеновским облучением. Во время приема Манухин сообщил, что из-за недоедания в Петрограде у многих женщин прекратились менструации. 23 февраля отец выехал на поезде со швейцарцами, но в Белоострове его за границу не выпустили, так у него не оказалось разрешения на вывоз валюты. Мы с Ульманами с Финляндского вокзала заехали в центр Петрограда и видели парад по случаю первой годовщины образования Красной армии. Придя домой, мы увидели, что отец [тоже] вернулся. Дня через три разрешение на вывоз валюты было получено в Москве. Артельщик Филиппов привез его в Петроград, и 1 марта отец благополучно выехал через Белоостров в Финляндию с последним поездом швейцарского посольства".

Здесь позволим себе опять процитировать Л.Б. Красина , у которого, конечно, имелось более широкое представление о разрухе в России , чем у двадцатилетнего И.Р. Классона. Из письма жене от 14 марта:

"Мы тут боремся с самыми элементарными бедствиями, и я не знаю, что сталось бы тут с тобой и ребятами. Сейчас, например, Москва остается без дров и температура во всех домах 4-6 градусов [тепла], а морозов предстоит еще целый месяц. Я хожу весь в коже, имею толстую фуфайку, кожаную куртку на меху или, когда потеплее, надеваю шикарную куртку, <...> ношу также валенки и даже купил себе доху, хотя ее и не пришлось пускать в дело. Но все это пустяки по сравнению с трудностями, которые приходится выносить обыкновенному обывателю и семейным людям. <...> Гнетет всех не столько самое необходимое, сколько сознание неуверенности в возможности регулярно получать продовольствие. Тут у нас такое идиотское устройство, что сами народные комиссары питаются в Кремле в столовой, семьи же их не могут из этой столовой получать еду, и потому Воровский , например, питается в столовой, Д. М. [Воровская] и Нинка пробавляются неизвестно как и чем. Купить же что-либо можно лишь за невероятные цены : сахар - 100 руб. фунт, хлеб - 20 руб. фунт, мука - 1200 руб. пуд и т. п. Как вообще люди живут - загадка. Красины тоже зябнут все и едят плохо . Масла совсем нет, и еще от меня они немного его получают, я же получаю временами из Вологды <...>.

Положение русских больших городов теперь почти как осажденной крепости, деревня же живет в общем, пожалуй, как никогда! У мужика бумажных денег накопилось без счету, хлеб и все продукты есть, самые необходимое он за дорогую цену всегда найдет, городу же ничего не продает иначе как по сумасшедшим сверхспекулянтским ценам. Главная причина всей этой разрухи - продолжающаяся война и изоляция от всего внешнего мира. Война - ведь, как-никак, не менее 1,5 миллиона человек отвлечены от труда и превращены в дармоедов - высасывают из страны последние соки, металл, ткани, кожу, продовольствие - все это в первую голову идет на снабжение [Красной] армии, транспорта; железные дороги заняты воинскими перевозками, не оставляющими почти ничего для снабжения оставленного населения. Работы всех фабрик и заводов, транспорт и заготовка топлива не идут из-за недостатка продовольствия и невозможности его подвезти. Расстройство одной стороны экономической жизни парализует работу другой, получается порочный круг, и все катится под гору. В предшествующие годы разруха не так сказывалась, ибо всюду были еще запасы, да и внутренняя война не захватывала еще стольких областей.

Многие заводы, также трамваи уже остановились. Волжский флот также будет стоять: дров нет и 15% против самой крайней потребности. Заготовка идет плохо: нет хлеба для рабочих и овса для лошадей. Я с ужасом думаю о будущей зиме. Если не случится чуда, вроде всеобщего мира, и не откроется еще в мае-июне возможность вывоза нефти из Баку или хотя бы Грозного, то вся Россия осуждена на замерзание и голод, ибо дровами мы не сможем обеспечить фабрики и заводы, но и железные дороги, а стало быть, и подвоза хлеба, топлива, сырья.

Размеры и формы бедствий сейчас трудно себе представить. <...> Подумай, если зима 1919/1920 года должна быть прожита в нетопленных домах, без света, на голодном пайке или без всякого пайка, то можно ли обрекать ребят и тебя на такое существование? Сам я все-таки в привилегированных условиях, наконец, я один, и уж в самом крайнем случае, если дело дойдет до полного развала и просто уничтожения городов, а на некоторое время, может, даже вообще всякой государственности, то я смогу как-нибудь спастись, всем же нам вместе это будет невозможно. <...> Если дело дойдет до перемены режима, несколько недель и даже несколько месяцев могут оказаться очень неопределенными, и никакие гарантии <...> не будут действительными. Во всяком случае я не настолько наивен, чтобы на них полагаться, и знаю, что в таких обстоятельствах надо надеяться прежде всего и даже исключительно на самого себя, а тут опять быть одному - значит иметь все шансы на удачу, если же попасть в такое положение сам- пятым или седьмым, то, наверное, не унесешь ног. Уверен, что если ты видела Классона, то он все это подтвердил тебе в полной мере".

Через нейтральную Швецию и послевоенную Германию наш герой довольно быстро добрался до Швейцарии. В Цюрихе он выполнил поручение ВСНХ: получил согласие фирмы Escher Wiss заключить соглашение о предоставлении ею российскому Совнаркому лицензии на изготовление паровых турбин системы Celli. Далее Р.Э. Классон полтора месяца лечился в санатории Вальмон Террите над Монтре на берегу Женевского озера, а затем долго искал путей возвращения в РСФСР.

Из письма Л.Б. Красина жене от 18 мая:

"Постарайся передать Ульману , чтобы он осведомил нас, где Классон и что с ним? Его скорейший приезд нужен, чтобы двинуть им особенно энергично пропагандируемый способ получения торфа, а без него дело тут не пойдет. <...> Дети Р.Э. здоровы, я недавно у них был: сдавал старой уже престарой няне купленную зимой доху на сохранение от моли".

Ссылки: