Аджубей: Хрущев и его доклад на XX съезде

Вернусь, однако, к дням XX съезда. Что могло заставить Хрущева выйти на трибуну с докладом о Сталине? Чем объяснялась его решимость? Нелепо было бы утверждать, что Хрущев вовсе не знал о массовых репрессиях или не чувствовал себя виновным. Он сам говорил, что те, кто работал рядом со Сталиным, не могут снять с себя ответственности, но что она должна быть соразмерной. Нина Петровна обронила как-то фразу о том, что только после XX съезда Никита Сергеевич отдал начальнику своей охраны пистолет, который хранился в его спальне. Сам Хрущев редко делился подробностями о ночных сталинских обедах-заседаниях, но одной, как бы дежурной реплике Сталина придавал особое значение. Сталин мог вдруг, прервав застолье, спросить кого-либо из присутствовавших:

"Что-то у вас сегодня глазки бегают?" "Бегающие глазки" были плохим признаком. Вопрос этот и долгая пауза вслед обескураживали. В последние месяцы жизни Сталина на таком ближайшем "прицеле" вождя были Молотов, Микоян, Ворошилов. Что это значило, каков следующий шаг - им было прекрасно известно. Знал, конечно, это и Хрущев. К 1956 году десятки тысяч известнейших партийных работников, военных деятелей, дипломатов, писателей, ученых были реабилитированы. С мертвых снимались ложные обвинения, их имена очищались от наветов и диких оговоров. Живым нужно было не просто участие, извинения, восстановление чести и достоинства. Им вернули паспорта, выдали денежную компенсацию, помогли устроиться с жильем, подыскали работу. Но требовалось и открыто сказать о тех трагических процессах, которые приобрели массовый характер. Уже до XX съезда и, конечно, в ходе заседаний у Хрущева крепло убеждение, что сказать откровенно об этом прежде всего должна партия.

Соответствующий материал, который готовила специальная комиссия ЦК, куда входили большевики-ленинцы, вернувшиеся из лагерей и ссылок, в один из последних дней работы съезда лег на его стол. Многие подробности о "врагах народа" начали доходить тогда до Хрущева, открывая истоки и размах массовых репрессий. Наверное, стыд и ужас соседствовали в его душе. Конечно, он знал и был причастен к репрессиям и гибели многих товарищей, ставил свою подпись на приговорах "особых" совещаний и троек. Разные варианты восстановления истины и справедливости занимали ум Хрущева, бесспорно одно: он не испугался личной ответственности, душа его не зачерствела. На этот счет есть важное свидетельство. Связано оно с именем Алексея Владимировича Снегова , члена партии с 1917 года, активного участника октябрьских событий 1917 года. В 1937 году он был арестован. Его допрашивал Ежов , каким-то чудом он избежал расстрела и получил "всего" 15 лет лагерей. Вот что рассказал мне Леонид Давидович Крымский - один из тех, кто принял мученическую долю сына "врага народа". См. Рассказ Л. Д. Крымского о Снегове и письме Хрущеву из лагеря Никита Сергеевич много раз вспоминал ночь уже перед последним днем работы съезда - тогда он еще раз перечитал страницы доклада, и ему померещилось, что он слышит голоса погибших товарищей. Что творилось в его душе? Его, конечно, угнетала вина перед ними. У каждого свое право судить Хрущева за такой поворот XX съезда, за ту роль, которую он сыграл в истории нашей страны и партии. Бесспорно, по-видимому, одно: этот съезд никого не оставил равнодушным. Стало ясно, что за зло, за преступления против народа рано или поздно придется нести ответ, что из умолчаний не возникнет прощения. Еще живы охранники тех лагерей, где содержались "враги народа". Для них этот съезд - тоже трагедия. Один из таких написал в журнал "Огонек" о своих "душевных муках". Нет, не напрасно стерег он эту "гидру", кормил с ней наравне таежного гнуса. Не убедит его никто, что академик Вавилов не враг. У папаши-купца не мог вырасти честный сын. От этого "крика души", каким бы бессердечным или злобным он ни казался, не отмахнешься. Как не отмахнешься и от риторики тех, кто развенчание Сталина воспринимает так, будто опорочивается вся их жизнь, будто перечеркивается все, что совершено партией и народом. В то утро, когда Хрущев решился, я думаю, он не предполагал, какой сложной будет история решений XX съезда. Не знаю, так это было или нет, высказываю свою точку зрения, но доклад этот Хрущев сделал как бы неожиданно. Мог ли он задолго до съезда обсуждать доклад с членами Президиума ЦК, в особенности с теми, кто тоже должен был нести свою долю ответственности? Удалось бы ему произнести его в таком случае? Он принял решение апеллировать к партии, обратившись непосредственно к съезду. Когда он объявил о своем решении, его стали пугать непредсказуемыми последствиями. Чем сильнее противились Молотов , Маленков и Ворошилов , тем тверже становилось убеждение Хрущева: надо открыть все. Принять половинчатое решение, осуждающее культ личности Сталина, и не вдаваться в подробности массовых репрессий, с его точки зрения, означало обман партии. Он предложил Молотову выступить с докладом. Тот отказался. Никита Сергеевич предупредил, что не изменит решения и выступит с докладом в качестве делегата съезда. Не остановило его и то, что он ставил под удар и себя - ведь он тоже был рядом со Сталиным. Он сказал, что лгать и изворачиваться не будет. "Придут молодые, спросят: почему смолчали? Что ответим им мы? Как они отнесутся к нам? Спасали свои шкуры, не хотели ответственности? Не жгла боль за гибель товарищей?!" Так вспоминал Хрущев тот день своей жизни. Его решение требовало немалого мужества. Поймут ли его? Поддержат? Встанет ведь и вопрос: а где же ты был раньше, дорогой товарищ, разве не знал, что арестовывают твоих друзей по партии, тех, с кем ты работал много лет бок о бок, неужели верил, что все это враги? До сих пор мы задаем себе и другим эти вопросы. Верил или не верил Блюхер в виновность Тухачевского , подписывая вместе с другими членами Военного трибунала смертный приговор одному из своих товарищей, герою гражданской войны и тоже маршалу? Верил или нет Михаил Кольцов , когда в 1937 году на конгрессе писателей в Париже гневно клеймил позором "пятую колонну" и радовался, что "врагов" безжалостно уничтожают? Несколько месяцев спустя он был арестован и погиб так же, как Блюхер, как тысячи других - веривших?

Пленум ЦК 1938 года , низложение, а затем и арест Ежова несколько разрядили ситуацию. Репрессии пошли на убыль. Хрущев уехал на Украину. На одной из послесъездовских встреч Хрущеву пришла записка из зала с вопросом о том, как могли допустить такие репрессии, что делали для их прекращения партийные руководители. Никита Сергеевич попросил встать того, кто задал этот вопрос. Никто не поднялся. "Мы боялись так же, как и тот, кто спрашивает об этом". Боялись? Думаю, это было сказано искренне. См. Рассказ Микояна об эпизоде на XVII партийном съезде

XX съезд входил в жизнь. Казалось, двойная мораль отживала свой век. Набор прежних клятв и уверений, славословие так резали ухо, что достопочтенные творцы од приумолкли. Во всяком случае, на самое первое время. Нам казалось - навсегда. Может быть, именно по этой причине "притихшим" удалось отсидеться. В свете новых знаний, новой правды прервалась инерция привычного, рушилась философия "все до лампочки". Из жизни общества уходили имитация чувств, страх . Этот проклятый страх! Почему он держится так долго? Как и зачем был он встроен в нашу жизнь?! Как случилось, что многие не только мирились, когда их называли "винтиками", но и гордились этим: крепите нас куда угодно, вставляйте в любую машину, мы все разом закрутимся - лишь бы двигалось дело. Лишь бы?

Эта самоотверженность казалась главным. Мы и сегодня, когда речь идет о самом святом, о человеческих жизнях, поем: "А нам нужна одна победа, одна на всех - мы за ценой не постоим?" Почему мы не думаем о цене? Или думаем и молчим? Это все тот же страх.

На вечере, посвященном семидесятилетию "Известий" , выступал Михаил Ульянов . Он рассказал одну поучительную историю.

"Знаете ли вы, как учат гордого орла быть послушным воле человека, исполнять любой его приказ? Молоденького орла-птенца заносят в юрту, накидывают ему на голову кожаный мешочек и сажают на бечевку. Орленок цепко держится за нее лапами. Бечевку раскачивают. Птица в ужасе, ничего не видит, не понимает, ждет хоть минутной передышки. Через какое-то время колпачок снимают, протягивают орленку руку. На ней спокойно, устойчиво. А потом все сначала. Накидывают колпачок на голову, веревку раскачивают. Длится все это столько, сколько нужно человеку, чтобы сделать гордого орла покорным, чтобы он охотился для человека, приносил ему добычу и забыл о далеком небе, о свободном полете". Не так ли и с нашим страхом? Его внедряли десятилетиями, пуская в ход немало разных приемов. А в человеке велика жажда твердой почвы под ногами, и вот уже бес-искуситель нашептывает: "Не трепыхайся, говори "согласен", думай про себя что хочешь, это твое личное дело, а на людях принимай все с одобрением, ведь ничего другого от тебя и не ждут". Отчего возникли чувства самоцензуры и приспособленчества? На пустом месте возникли они? Хрущев о себе самом сказал: "Боялся!" Страх испытывали все. Вспомните маршала Жукова. В книге воспоминаний он уже писал об этом. Те, кто был особенно близок к вождю, хорошо знали, какую цену приходится платить за эту близость. Иначе не объяснить унизительных, трагических ситуаций в их судьбах. Как понять Молотова, с его исключительной верностью всему сталинскому, как оценить его человеческие чувства, если он терпел арест и пребывание в одиночке собственной жены? Он что, верил в виновность Полины Семеновны и спокойно дожидался, пока Берия доложит Сталину о ее прегрешениях? А каково было Михаилу Ивановичу Калинину , жена которого много лет провела на каторжных работах, а он ничего не мог сделать для облегчения ее участи? Екатерину Ивановну арестовали в 1937 году, а выпустили по амнистии (!) в 1945-м, когда Михаил Иванович был уже тяжело болен. Выпустили, но не разрешили жить на кремлевской квартире, предложили переехать на другую.

Можно представить душевное состояние Екатерины Ивановны, когда ей пришлось идти за гробом Михаила Ивановича рядом со Сталиным, Маленковым, Берия. Я был знаком с Екатериной Ивановной: в 60-е годы она приходила в редакцию "Известий", просила помочь в организации музея Михаила Ивановича, но никогда не говорила о пережитом. По-иному вела себя Полина Семеновна Молотова . После выхода из тюрьмы встретила как-то меня с женой на улице Грановского. Громко, с вызовом прославляла Сталина. Трудно было поверить в ее искренность. Видно, и после смерти вождя в ней крепко держался запас страха. И таких, как она, было немало.

См. Судьба Яна Эдуардовича Калнберзина В "закрытом" докладе Хрущева, широко известном во всем мире, множество не менее страшных и не менее трагичных историй. Они как бы вне логики. Вне нормального человеческого понимания. Как-то объяснимы, может быть, только первые толчки, первые побуждения начать репрессии. В начале и середине 30-х Сталин бил по тем, кто действительно мог быть или казался ему противником, по коммунистам, входившим когда-то в те или иные партийные фракции. Они давно осознали свои заблуждения, ошибки, активно работали на самых разных постах, но все-таки вызывали его недоверие. А затем - XVII съезд , который он никогда не забывал. Он не любил и считал потенциальными врагами многих старых коммунистов, особенно тех, кто был близок Ленину. Чем больше он уничтожал своих действительных или мнимых противников, тем шире становился круг тех, кто, с его точки зрения, мог стать на пути, кто располагал той силой самостоятельности в решениях, какой он боялся. Эти люди не укладывались в созданную им схему власти. Могли помешать утверждению его особой роли в истории. Так возникали все новые и новые "пласты" неугодных, обиженных или чересчур угодливых - таких он тоже не любил. Число их возрастало в геометрической прогрессии.

Партийные, советские, хозяйственные работники, военные, дипломаты, ученые, деятели культуры, а там уже и лечащие врачи, и домашняя прислуга. Естествен обычный человеческий вопрос: неужели он не приходил в смятение от гибели миллионов? Неужели эти миллионы состояли для него не из отдельных людей, не из плоти, что дышала, думала, страдала, совершала обыденные поступки, а представлялись аморфной массой, неужели он не помнил лиц? Очевидцы рассказывали мне, что, когда в 1949 году он вдруг решил сменить редколлегию "Правды" , обосновав это свое намерение тем, что газета слишком раздувает культ личности Сталина, и, медленно прохаживаясь по комнате, начал называть членов редколлегии нового состава, присутствующие замерли. Он рекомендовал на посты заведующих основными отделами тех, кого давно уже не было в живых. Он знал об этом, ведь уничтожили их с его согласия. Никто не перебил вождя. Главным редактором назначили Суслова, тот все отрегулировал. Оставим в стороне воспаленное воображение Сталина, расставлявшего капканы для своих врагов. В угоду ему тысячи людей - следователей, членов "троек", "особых совещаний", громадный репрессивный аппарат занялся придумыванием диких сюжетов о врагах народа, их связях, намерениях. Версии, шитые белыми нитками, "запускались" в работу, и никакие доводы логики, элементарной сцепленности людей и событий не могли изменить замысла тех, кто стоял на страже "государственной безопасности". Если подследственный сопротивлялся, не принимал обвинений, пытался доказать их абсурдность, нужные показания выбивали дубинками, пытками . На этот счет есть неопровержимые свидетельства оставшихся в живых, перенесших муки ада в тюрьмах и лагерях. Я писал о том, что уже после войны, 1 января 1949 года, арестовали жену Молотова Полину Семеновну Жемчужину . Причина ее ареста, как тогда говорили, связывалась с деятельностью Еврейского антифашистского комитета , организованного во время войны. Через этот комитет собирали большие средства в помощь Красной Армии. После войны деятельность комитета стала раздражать Сталина. Началась кампания против "космополитов". Жемчужина оказалась за решеткой, как и многие другие лица еврейской национальности? К Жемчужиной подбирались задолго до ареста. Дочь известного врача Александры Юлиановны Канель - Дина , арестованная после смерти матери в 1939 году, расскажет об этом. Александра Юлиановна в 20- 30-х годах была лечащим врачом многих семей видных деятелей партии, ее хорошо знали Мария Ильинична Ульянова , Надежда Константиновна Крупская . В 1932 году А. Ю. Канель отказалась подписать фальсифицированное сообщение о причине смерти Надежды Сергеевны Аллилуевой от приступа аппендицита. Со слов Жемчужиной она знала, что Аллилуева покончила самоубийством. Сталин не простил "упрямства" Канель - забрали ее дочерей. Пройдя через тюрьмы и лагери, Дина Канель расскажет, в чем обвиняли ее мать: "В том, что она работала сразу на три европейские разведки: на немецкую, французскую и польскую (возила Каменеву в Берлин, Калинину в Париж, а в Варшаву заезжала к сестре, вышедшей замуж за поляка еще до революции!).

Канель была вместе с Жемчужиной за границей, и, конечно, не случайно: Жемчужина была связана с Канель шпионской работой, а лечение - это просто маскировка! Они встречались там, в Европе, с работниками иностранных разведок, передавали шпионские сведения, получали задания. На имя Канель в банке лежала крупная сумма денег, переведенная этими разведками. Канель вовлекла в шпионскую работу и дочерей - Дину и Лялю , и после ее смерти Ляля с мужем ездила за границу специально для того, чтобы поддерживать шпионские связи, налаженные матерью. А в организации этой поездки им помогала Жемчужина! В квартире Канель, на Мамоновском, встречались оппозиционно настроенные к Советской власти люди, там велись антисоветские разговоры. И помимо этого на Мамоновском был "дом свиданий", и Жемчужина приезжала туда со своими любовниками, она вела развратный образ жизни, и Александра Юлиановна покрывала ее". Эти факты приводит в своей книге "Скрещение судеб" известный критик Мария Белкина . Она пишет о последних годах жизни Марины Цветаевой и ее детей. Ариадна Сергеевна Эфрон - дочь Цветаевой, отбывшая в ссылках 16 лет, встретилась с сестрами Канель в тюремных камерах.

Ссылки: