Классон И.Р. о московско-дачном периоде 1903-1909 г

А теперь приведем воспоминания И.Р. Классона о "московско-дачном периоде" 1903-09 годов: Уже в Москве, когда мне было четыре или пять лет, мне показали балет "Конек-Горбунок", в нем я больше всего был поражен появлением в первом акте двух живых лошадей. В 1906-09 гг. меня с другими детьми возили на оперы "Черевички" и "Садко" в театре Зимина , на детские представления в, кажется, театре Корша. Также возили и в Художественный театр на "Синюю птицу" и однажды, помнится, в партер на "Ревизора". <...> Зиму 1903/04 года мама и четверо детей с няней жили на Пречистенке - в двухэтажном доме на углу Дурнова (с 1922-го - Барыковского) переулка с паровым отоплением 14-3 .

Мама выбрала квартиру на Пречистенке, так как сама в юности училась в последних классах пансиона мадам Констан и, кажется, хотела отдать туда одиннадцатилетнюю Соню. Но я не помню, состоялось ли это. Помню лишь, что Соня , начиная с какого-то года, училась в "минстерской" (то есть 8- классной) гимназии Алферовой в 7-м Ростовском переулке, считавшейся лучшей в Москве. Здесь она дружила с Лилей Штраух . Отец Лили, ее сестры Бибы и брата Максима (Маки) Штраухов был известным в Москве гинекологом.<...> Там же, в гимназии Алферовой училась какое-то время и Таня , вместе с дочерью Руперти , известного среди текстильных фабрикантов. <...> В этой же гимназии с 1912 г. училась и Катя . Начальница гимназии Александра Самсоновна Алферова преподавала математику, а ее муж - историю и русскую литературу. У нас жила и учила нас немецкому эстляндская немка из Пернова (Пярну) фрейлейн Пелло . <...>

Это была самая симпатичная из всех наших немок, немцев и француженок. Я помню, как в первый день появления фрейлейн у нас я спросил у нее, как по-немецки лошадь, и запомнил - "фэрт" (позже узнал точнее - das Pferd). Максим (Маки) Штраух станет потом известным советским театральным и киноактером, но Иван с ним, по-видимому, уже не пересекался - как будет видно дальше, "дружбы у нас не получилось".

В марте 1904-го мне исполнилось пять лет, и помнится, что в ту зиму на Пречистенке я научился читать (по-русски). Тогда же я заболел коклюшем и понимал это так, что есть болезнь "люш", а у меня другая, но похожая - "как люш". Когда мне велели не глотать мокроту, а выплевывать ее, я стал это делать, но - на пол. Тогда мне объяснили, что каждый раз надо подходить к комнатному умывальнику и плевать в него.

В ту зиму началась русско-японская война . Мы сначала с няней, а потом с фрейлейн Пелло гуляли по Пречистенке, и я запомнил, что в аптеке на витрине были выставлены стеклянные шары с красной и синей жидкостью. По Пречистенке ходила конка . Перед подъемом от Пречистенских ворот в конку впереди основной пары лошадей впрягалась еще добавочная с форейтором на одной из них. При сильных морозах на мостовой у Пречистенских ворот жгли костры, у которых грелись в перерывах между прохождением конок форейторы (дрова, очевидно, завозились организованно!). Зиму 1904/05 года мы жили в доме графа Шереметева в Шереметьевском переулке (ул. Грановского, дом N 1/8 на углу с Воздвиженкой). Поднимались в квартиру на гидравлическом подъемнике. Мама считала ее самой сырой и нездоровой. В эту зиму я услышал об убийстве московского генерал-губернатора, дяди Николая II , великого князя Сергея Александровича эсером Каляевым , бросившим бомбу. На стене у нас висела карта военных действий. Катя слышала, что взрослые перед картой говорили о Корее, и однажды подошла к карте и, водя по ней рукой, сказала: "варенье, варенье, везде варенье". А я этой зимой научился считать до ста. Весной 1905-го Катя заболела скарлатиной . На время тогдашнего карантина "шесть недель" Штраухи приютили Соню, так что она продолжала учиться в гимназии. А для Тани и меня мама срочно пригласила Ольгу Николаевну Тимохович . И мы с ней поселились в гостинице "Боярский двор", эту гостиницу маме рекомендовала ее старая знакомая Анна Павловна Цветкова . Мама еще кормила грудью Павла и оставила его с няней при себе, только перед каждым кормлением дезинфицировала себя и переодевалась.

Фото 006 Иван и Татьяна, примерно 1906 г. в центре - гувернантка и учительница О.Н. Тимохович, Москва, примерно 1906 г.

В Карлсбаде к нам приезжал отец и учил Соню и меня грести на лодке на реке Аа (этот нижний левый приток Даугавы перед впадением в нее течет почти параллельно морскому побережью, за нешироким сосновым лесом). Я думаю, что как раз в это лето Тане в Риге делали операцию аппендицита, причем шов хирург не зашивал, чтобы выходил гной. За Таней перед операцией приехали по железной дороге в Карлсбад два санитара с корзиной-носилками (санитарных автомобилей еще не было, правда, в Москве ездили конные кареты скорой помощи). В 1904-м или 1905 г. в Карлсбаде у нас гостила бабушка Анна Карловна со своей киевской внучкой Валей ( Валерией Петровной Александровой ), примерно ровесницей Сони. У нас сохранились групповые фотографии, в том числе с бабушкой и Валей. Фотографировала (большим аппаратом на треноге, с матовым стеклом для видоискателя и выдержкой 14-4 ) мама, которая научилась этому еще в Баку .

Лето 1905-го стало последним, что мы были в Карлсбаде. Зиму 1905/06 года мама с нами жила в большой квартире на пятом этаже в доме Страхового общества ["Жизнь"] на Моховой, в котором потом, в советское время была приемная М.И. Калинина .

Отец в ту зиму еще работал в Баку, но был у нас проездом в Москве, когда мы сидели вечерами при свечах. Это были дни всеобщей забастовки 1905-го , и Раушская электростанция тоже бастовала. Что отец действительно в те дни был в Москве, следует из того, как мама позже вспоминала: идя по улице, они слышали слова студентов, после обнародования манифеста 17 октября , какой это большой успех (вскоре, правда, пришлось разочароваться в нем!). Вечером после похорон Баумана мама и няня видели из окна охотнорядских мясников с ножами, готовившихся напасть на возвращавшуюся с кладбища процессию. Помню, как мама из северной комнаты, где я лежал, видела зарево пожара над Пресней. В декабре 1905-го я болел брюшным тифом .

Лето 1906-го мы жили на даче в Териоках , точнее в Келомяках , в Финляндии . <...> К нам приезжал отец и однажды обсуждал с мамой газетную публикацию, как группа кутивших офицеров приказала высечь женщину, презрительно о них отозвавшуюся. Однажды нам стало известно, что в Териоках черносотенец убил члена Государственной думы, сторонника аграрной реформы кадета Герценштейна . Мамина подруга Елена Ивановна Климчицкая однажды везла в Петербург отпечатанное Выборгское воззвание (вероятно, часть тиража), но не рискнула сразу ехать с ним (или со всем тиражом) и спрятала его на время у нас на даче, потом еще заезжала. В августе 1906-го отец переехал [из Баку] на работу в Москву и получил большую [служебную] квартиру на втором этаже дома N 11 на Садовниках плюс две комнаты с ванной на третьем этаже. Из Териок мы приехали уже в эту квартиру. Отец учил меня чертить на ватмане, на чертежной доске с рейсшиной (мне это пригодилось при поступлении в 1911-м в 3-й класс реального училища в Выборге ).

Родители пригласили художника Сорохтина давать Соне уроки рисования. Позже он учил рисованию и меня, а потом чистописанию - я отвратительно писал. Вскоре родители купили пианино и пригласили учительницу Берту Юльевну - для всех нас кроме [маленького] Павла. Из этого ничего не вышло, и через какое-то время уроки музыки всем, кроме Кати, отменили.

Большего добилась фрейлейн Пелло . Она села за пианино, поставила Таню, Катю и меня рядом и стала аккомпанировать по песеннику - "Дети, в школу собирайтесь", "Раз в крещенский вечерок девушки гадали" и напевать, а нам велела подпевать. При крайне слабом музыкальном слухе у всех нас все-таки что-то получалось. Не помню, от кого я слышал "Чижик, чижик, где ты был?", но мне удалось самому подобрать на пианино этот мотив (его в песеннике не было). С тех пор я все-таки запомнил несколько мелодий, хотя воспроизводил их с трудом и, зачастую, фальшивя.

В 1907-м отец получил известие о смерти его младшей сестры Эллы , а потом нам прислали из Киева настенную нотницу 14-5 , собственноручно художественно расписанную тетей Эллой по шелку. Она висела у нас рядом с пианино в гостиной.

Отец решил приучить нас к простейшей гимнастике на снарядах. В детской поставили деревянный портал с подвешенными трапецией, кольцами, канатом и шестом. Отец в тот год вместе с Кирпичниковым и еще кем-то из сослуживцев брал уроки фехтования у одного француза. Он же, [француз,] показал нам один раз простые упражнения на кольцах, трапеции и лазание по канату. На одних руках, как француз, я не мог, но забираться по канату на руках с ногами научился быстро. Кажется в 1908-м, мама пригласила для нас учительницу танцев - молодую балерину Большого театра по фамилии Дума, с тапером. Когда мы немного научились более легким танцам и даже кое-как вальсу и мазурке, мама стала устраивать у нас вечеринки, на которых бывали семья Ивана Андреевича Мотовилова и сестры Пятницкие . Кавалеров явно не хватало, и мама попросила фрейлейн Пелло раздобыть их. Она через какое-то время через эстляндское землячество или просто через общих знакомых пригласила троих или четверых молодых немцев или эстонцев. Кроме танцевальных вечеринок родители устраивали даже маскарад - в костюмах, но без масок. На нем Соня танцевала со мной неаполитанский танец тарантеллу. Неожиданно появились два кавалера в масках, которых никто не узнал. Они оказались Н.И. Зауэром , с третьего этажа, и И.П. Чулковым , врачом электростанции, до того не замеченным в наличии юмора. Соня в те годы дружила почему-то уже не с Лилей Штраух, а с другой одноклассницей - Толкачевской , довольно некрасивой еврейкой, которую совсем не ценили братья [ Андрей и Георгий] Мотовиловы . Таня тогда тоже училась в гимназии Алферовой. В ее классе оказалась сестра Лили Штраух - Биба . Она стала на несколько лет ближайшей Таниной подругой. В те же первые наши годы на Садовниках меня познакомили с Макой Штраухом (он был на год моложе меня). Мы несколько раз встретились у нас и у них, я познакомился с его системой издания платных рукописных журналов, но дружбы у нас не получилось.

Осень 1907-го мама с Соней провели в Санкт-Блазиене (Шварцвальд, Германия) . Мама лечилась [от головных болей], а дочь взяла для компании и чтобы она побывала за границей. Соне потом пришлось с трудом догонять пропущенное учение в гимназии. Летом же 1907-го мы отдыхали в Ловизе - небольшом приморском городе с шведским населением, восточнее Гельсингфорса. <...> Из Ловизы мы с другими дачниками плавали на пароходике на экскурсию на водопад Аберфорс. Когда же к нам приехал отец, то повторили с ним эту экскурсию, уже только своей семьей. Кроме водопада осмотрели большой лесопильный завод (работавший очевидно на энергии реки). Видели, как один рабочий с помощью механического молота делал из раскаленных железных прутиков гвозди. Инженер, показывавший нам завод, не знал русского и немецкого, и отец говорил с ним по-английски. Я тогда впервые узнал, что отец владеет этим языком.

Из Ловизы родители с Соней, Таней и мною съездили в Гельсингфорс . Мы осмотрели город, музеи, парки, жили в гостинице. Лето 1908-го мы провели в Мерикюле (близ Нарвы) - большом дачном месте в имении барона Тизенгаузена . По утрам дети дачников на лужайке делали гимнастику под руководством детского врача Унгерн-Штернберга . Мне очень нравилась красивая девочка, хорошая гимнастка Эрна Бранд из петербургской немецкой семьи. У нас жила Александра Карловна Шлезингер , бывшая Сонина учительница 14-6 <...>. Лето было дождливым, и я много болел. Лечил меня тот же детский врач Унгерн-Штернберг. К нам однажды приезжал отец. Он с мамой ездил в Выборг - помочь ей выбрать и купить участок для постройки собственной дачи. Мама использовала для этого свою долю наследства от ее отца Ивана Егоровича Мотовилова . И купила участок в Лиханьеми (40 минут на пароходе от Выборга) площадью 2,6 гектара на берегу моря с сосновым лесом на холме. После чего заключила договор с подрядчиком Павилайненом на постройку к весне 1909-го рубленого дома с восемью комнатами, водопроводом от скважины (которую предстояло пробурить) с ручным насосом, избушкой дворника, пристанью для малых пароходов.

Отметим здесь, что многие писатели воспроизводили картину с цветными шарами в витринах аптек, добавляя еще к красному и синему цветам (которые запомнил маленький Иван), например, зеленый, но никто не объяснил, какой смысл был в них (кроме украшения витрины). Лишь у дотошного Ю.К. Олеши в "Книге прощания" было отмечено, что эти бутыли (шары) символизировали микстуру! Фото (класс) 048 Софья Ивановна с детьми, бонной и няней, примерно 1907

Закончим воспоминания И.Р. Классона о "московско-дачном периоде" 1903-09 годов следующими медицинскими сюжетами: Зимой 1908/09 года в Москве мне сделали операцию по удалению аденоидов носоглоточной железы. Выполнял ее хирург Зак из Серпуховской больницы . В спальне отца, как самой светлой и незагроможденной комнате, фельдшер [электростанции] А.Н. Ефремов сел на стул, посадил меня к себе на колени и крепко держал за руки. Мне велели открыть рот, и хирург ловким движением инструмента моментально отхватил удаляемое и выбросил в таз это подобие губки. Мама попросила осмотреть нос нашей няни, и хирург предложил тут же удалить у нее полипы. Няня согласилась. Я сидел в сторонке и не видел операции. Но слышал, как няня несколько минут стонала от боли и призывала господа Иисуса Христа, Матерь Божию и святых. А кто-то из взрослых, совершенно зря, приводил няне в пример, что я даже не крикнул - но эти операции весьма различаются. Весной 1909-го в Москве я заболел скарлатиной , и мама поселилась со мной и домработницей в двух наших комнатах на третьем этаже. Для общения со вторым этажом был установлен местный телефон. По указанию врача Веревкина мама каждый день доводила до кипения в пробирке пробу мочи, чтобы сразу обнаружить [возможное] осложнение на почки. Я болел легко, но со свойственной мне мнительностью постоянно себя ощупывал и, между прочим, обнаружил асимметрию на кости подбородка. Эти и дальнейшие сюжеты свидетельствуют о том, что родители весьма самоотверженно заботились не только об образовании, но и о здоровье своих пятерых детей.

Ссылки: