 |
Маяковский: выставка "20 лет работы", ссора с Пастернаком
23 октября, через два дня после возвращения Маяковского и Лили из Ленинграда, группа Реф приняла решение о проведении ретроспективной выставки Маяковского. Выставка была ответом Маяковского на недоверие властей, выразившееся в том, что его не выпустили в Париж. Показав свои достижения, Маяковский хотел продемонстрировать все, что он сделал и значил для революции и советского общества.
Открытие выставки "20 лет работы" наметили на конец 1929 года. Но дело продвигалось медленнее, чем предполагалось, в частности потому, что весь обширный материал было трудно собрать, вследствие чего открытие отодвинулось на месяц. Запланированный юбилей, однако, провели 30 декабря 1929 года, за день до новогоднего праздника, - шутливое, но намеренное нарушение традиции. "Купила 2 тюфяка ? сидеть на Володином юбилее", - записала Лили в дневнике 28 декабря. И на следующий день продолжила: "Покупала стаканы и фрукты на завтра. Куда я вмещу 42 человека?!" Каждого попросили принести шампанское, не по бутылке на пару, а по бутылке на человека. "Крученых ужасно не хочет покупать [шампанское] Абрау - говорит: боюсь напиться и сказать лишнее", записала Лили. Его опасения подтвердились: в наполненной снегом ванне охлаждалось сорок бутылок шампанского, праздник длился всю ночь, многие - вопреки аскетичным традициям Лефа - опьянели, кто-то уснул, кто-то ушел домой на четвереньках в холодной ночи. Поскольку столовая в Гендриковом была всего четырнадцать квадратных метров, стол вынесли, а на полу вдоль стен разместили тюфяки и подушки. На стенах развесили фотографии и плакаты Маяковского, а с потолка свисал длинный плакат, на котором большими буквами была написана фамилия виновника торжества: М-А-Я-К-О-В-С-К-И-Й.
Мейерхольд привез с собой костюмы: жилетки, парики, шляпы, шали, накладные бороды, маски и прочую театральную бутафорию - и взял на себя обязанности костюмера. Среди гостей были в основном коллеги-лефовцы, представители "компетентных органов", в их числе Горб , Сноб , Горожанин и Яня с женами, а также люди, с которыми Маяковского объединяли более сложные эмоциональные связи: Наташа Брюханенко , Нора Полонская (с мужем), Лев Кулешов и его жена Александра Хохлова . Присутствовала и дочь Краснощекова Луэлла . К разряду неожиданных гостей принадлежали молодой турецкий поэт Назым Хикмет и высокопоставленный партийный деятель Юсуп Абрахманов .
Праздник был задуман как сюрприз для Маяковского, который не принимал участия в подготовке, а провел день в Лубянском проезде. Когда он, нарядный, свежевыбритый, улыбающийся, появился вечером, гости встали и под гармошечный аккомпанемент Василия Каменского исполнили кантату, написанную Семеном Кирсановым. Припев пели хором:
Владимир Маяковский, тебя воспеть пора.
От всех друзей московских Ура! Ура! Ура!
Куплеты исполняла певица Галина Катанян :
Кантаты нашей строен крик, Кантаты нашей строен крик,
Наш запевало Ося Брик, наш запевало Ося Брик!
И Лиля Юрьевна у нас, И Лиля Юрьевна у нас,
Одновременно бас и альт! Одновременно бас и альт!
Здесь Мейерхольд, и не один, Здесь Мейерхольд, и не один,
С ним костюмерный магазин! С ним костюмерный магазин! По завершении кантаты Маяковскому предлагают стул, он садится, развернув стул спинкой вперед, и надевает огромную козлиную голову из папье-маше. Кантата исполняется снова, далее идут новые чествования в форме выдуманных речей - Асеев , например, изображает враждебного критика, изрыгающего всевозможные банальности, но в конце признающего, что ошибся юбиляром. В ответ на каждую речь Маяковский блеет из-под козлиной маски.
Настроение превосходное, танцуют во всех комнатах и даже на лестничной площадке, Каменский играет на гармошке, идет игра в шарады, в которой Маяковский должен угадать, какое из его стихотворений изображается, в частности так: один из гостей садится за стол, другой дает ему бумагу и ручку и уходит. Маяковский правильно угадывает сцену из "Разговора с фининспектором о поэзии": "...вот вам, / товарищи, / мое стило, / и можете / писать / сами!"
Праздник был устроен в его честь, и Маяковский старался подыгрывать, но, по единодушным свидетельствам, он выглядел очень подавленным.
"Лицо его мрачно, даже когда он танцует с ослепительной Полонской в красном платье, с Наташей, со мною", - заметила Галина Катанян, которая также вспоминала, что Лили прокомментировала его угрюмость французским выражением "il а 1е vin triste", что в буквальном переводе значит "грустный во хмелю". Нора же постоянно была рядом с Маяковским, разговаривала с ним, объяснялась в любви так, что это слышали другие.
"Я не понимаю, отчего Володя был так мрачен, - сказал Лев Гринкруг Норе. "Даже если у него неприятности, то его должно обрадовать, что женщина, которую он любит, так гласно объясняется ему в любви".
В предрассветный час многие уже пьяны, Маяковский в одиночестве пьет вино за столом, на котором лежат подарки, и у Галины Катанян "возникает ощущение, что он какой-то одинокий, отдельный от всех, что все мы ему чужие". Его просят почитать стихи, он отказывается, но его уговаривают. И он выбирает "Хорошее отношение к лошадям" - о лошади, издыхающей в голодном Петрограде 1918 года. Вокруг упавшего животного собираются смеющиеся зеваки, и только Маяковский, узнавший в лошади самого себя, над ней не потешается: Подошел и вижу - за каплищей каплища по морде катится, прячется в шерсти... И какая-то общая звериная тоска , плеща вылилась из меня и расплылась в шелесте. "Лошадь, не надо. Лошадь, слушайте - чего вы думаете, что вы их плоше? Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь".
"Оно прозвучало более мрачно, чем обычно", - вспоминал организатор турне Маяковского Павел Лавут , а по словам Льва Кассиля , Маяковский, без вдохновения прочитав еще одно стихотворение, вышел в соседнюю комнату, где долго стоял, опершись о бюро и держа в руке стакан с чаем.
"Что-то беспомощное, одинокое, щемящее, никем тогда еще не понятое проступает в нем", - заметил Кассиль.
Маяковский был одинок, как никогда, - Татьяна его бросила (не без помощи советских властей), Нора не хотела оставлять мужа, а в США росла девочка, чья мать написала ему еще в октябре - письмо не сохранилось, но о чем бы ни шла в нем речь, это было напоминание о том, что у него есть дочь, которую он никогда не увидит.
"Я никогда не думал, что может быть такое сильное чувство к ребенку, - объяснял он Соне Шамардиной , одной из немногих, кому он доверил свою тайну. "Я все думаю о ней". И он страдал от того, что не мог ей помочь. "Денег нет. Понимаешь - не хватает. Две семьи у меня: мать - сестры и моя семья. Поэтому и дочке не могу помогать. Да если б и мог, то все равно этого нельзя было бы сделать".
Что же касается Лили, женщины, которую Маяковский любил больше всех, она на протяжении вечера беззастенчиво флиртовала с высокопоставленным партийцем, последним ее завоеванием. Из всех поклонников Лили Юсуп Абрахманов (1901-1938) - фигура наиболее загадочная.
Во время одного из визитов в Москву он познакомился с Маяковским и Лили, но когда именно он попал под ее обаяние, неизвестно.
Из письма Осипа Жене ясно, что Юсуп провел несколько дней вместе с Лили в Ленинграде в конце июня 1929 года. В остальном он упоминается только в связи с этим праздником и только как один из гостей. Молчание вокруг его имени не означает, что его присутствие осталось незамеченным, - напротив, экзотическая внешность, тюбетейка - все это резко выделяло его из сплоченного круга писателей и художников. Замалчивание скорее объясняется тем, что сам факт его приглашения воспринимался как неловкость - и для Лили, чьи кавалеры обычно были другого уровня, и для Маяковского, который был вынужден на собственном юбилее наблюдать, как неотступно находившаяся рядом с Юсупом Лили периодически берет трубку у него изо рта, вытирает ее носовым платком и делает несколько затяжек сама. Реакция Маяковского на подарок Юсупа - деревянная овечка с запиской на шее, в которой содержалась просьба написать что-нибудь о разводимых в Киргизии овцах, - говорит сама за себя: вместо того чтобы поместить овечку на отведенный для подарков стол, Маяковский отложил ее в сторону, даже не взглянув.
"До трамваев играли в карты, а я вежливо ждала пока уйдут" - такими словами Лили закончила дневниковую запись о юбилее. Тем не менее она не упоминает в дневнике об инциденте, произошедшем, когда праздник близился к концу и большинство гостей уже ушло. В квартире внезапно появился Борис Пастернак вместе со Шкловским . Ни того, ни другого не приглашали - наоборот, организаторы изначально хотели подшутить над Пастернаком, попросив одного из выступающих спародировать его весьма специфическую манеру говорить. Этот пункт, однако, вычеркнули, и вот теперь Пастернак приходит сам для того, чтобы поздравить Маяковского и помириться с ним.
"Я соскучился по тебе, Володя, - сказал он. "Я пришел не спорить, я просто хочу вас обнять и поздравить. Вы знаете сами, как вы мне дороги".
Но Маяковский отвернулся и произнес, не глядя на Пастернака:
"Ничего не понял. Пусть он уйдет. Так ничего и не понял. Думает, что это как пуговица: сегодня оторвал - завтра пришить можно обратно... От меня людей отрывают с мясом!.. Пусть он уйдет".
Пастернак бросился прочь из квартиры, даже не взяв свою шапку.
"В столовой была странная тишина, все молчат, - вспоминала проснувшаяся от происходившего Галина Катанян . "Володя стоит в воинственной позе, наклонившись вперед, засунув руки в карманы, с закушенным окурком". Юбилей 30 декабря во многом был повторением новогоднего праздника 1915 года, тогда тоже был маскарад в маленькой квартире, частично с теми же гостями (см. " Облако в штанах ").
Но если тот праздник отличался радостью молодости и футуристическими ожиданиями, то задуманное тривиальное подведение итогов работы Маяковского обернулось безрадостным представлением, где большинство присутствуюших грустили во хмелю.
Былую дружбу и общность, которые последние годы подверглись большим испытаниям, вернуть не удалось, и новогодний праздник 1929 года превратился в последнюю вечерю.
Мои стих дойдет
Через хребты веков
И через головы
Поэтов и правительств
Владимир Маяковский . Во весь голос Друзья, и в первую очередь Лили, устраивали праздник, чтобы порадовать Маяковского, отвлечь его от мыслей о Татьяне, о неприятностях и неудачах осени. Но кончился он разочарованием и душевным похмельем, 3 января Лили записала в дневнике: "Володя почти не бывает дома". И спустя четыре дня: "Долго разговаривала с Володей". О чем был разговор, не указывается, но можно предположить, что речь шла о Татьяне, которая вышла замуж 23 декабря, но в замужество которой Маяковский, по словам Василия Каменского, "долго не хотел верить". То, что тема сохраняла актуальность не только для Маяковского и Лили, но и для "компетентных органов", явствует из письма о Татьяне , которое Сноб показал Лили 9 января и которое она цитирует в своем дневнике:
"Т. вышла замуж за виконта с какой-то виллой на каком-то озере. <... > Явилась ко мне и хвасталась, что муж ее коммерческий атташе при франц. посольстве в Польше. Я сказал, что должность самая низкая - просто мелкий шпик. Она ушла и в справедливом негодовании забыла отдать мне 300 франков долгу. Что ж, придется утешиться тем, что в числе моих кредиторов виконт какой-то..."
Письмо пришло из Парижа. Кто его написал, неизвестно, возможно - Захар Волович.
Ссылки: