 |
IV-я сессия ВАСХНИЛ (1936 г) - арена борьбы генетиков с Лысенко
Эта сессия превратилась в арену настоящей борьбы. В течение полутора недель Н.И. Вавилов , Н.К. Кольцов , А.С. Серебровский , американский ученый будущий Нобелевский лауреат Г. Меллер 5_6 , А.Р.Жебрак и ведущие селекционеры страны выступили против лысенкоизма в целом - и убожества теоретической мысли и преувеличенности практических успехов.
Прежде всего критике было подвергнуто безоглядное распространение яровизации , которую лысенкоисты старались внедрить во всех земледельческих зонах, во всех хозяйствах, со всеми культурами.
П.И. Лисицын , на заре яровизационной кампании положительно расценивший желание Лысенко ускорить созревание злаков, теперь просто высмеял бахвальство яровизаторов, сказав:
"Мы сейчас не имеем точного представления о том, что дает яровизация. Академик Лысенко говорит, что она дает десятки миллионов пудов прибавки. В связи с этим мне приходит на память рассказ из римской истории. Один мореплаватель, перед тем как отправиться в путь, решил принести жертву богам, чтобы обеспечить себе счастливое возвращение. Он долго искал храм, где было бы выгоднее принести жертву, и везде находил доски с именами тех, кто принес жертву и спасся. "А где списки тех, кто пожертвовал и не спасся? - спросил моряк жрецов. - Я хотел бы сравнить милость разных богов".
Я бы тоже хотел поставить вопрос академику Лысенко - вы приводите урожаи в десятки миллионов пудов. А где убытки, которые принесла яровизация? "( 5_71 ).
Академик П.Н. Константинов оперировал уже упоминавшимися данными многолетней проверки яровизации. Его цифры были столь показательными, что даже газета "Правда" была вынуждена сообщить в информационной заметке о сессии: "Академик Константинов считает, что яровизация не является универсальным агроприемом ... Число случаев понижения урожаев из-за яровизации не так уж мало, чтобы ими можно было пренебрегать"( 5_72 ).
Но приводились эти слова в "Правде" походя, скороговоркой, без комментариев (чтобы сохранить видимость объективного изложения основных событий на сессии). Складывалось впечатление, что к словам крупнейшего селекционера ни в наркомземе, ни в ЦК партии прислушиваться и не собирались 5-7 . А между тем Константинов, которого по-праву можно было назвать кормильцем народным, держал речь спокойно, вовсе и не стремился обидеть или принизить Лысенко. Его волновала только истина, правда опыта и его обобщения. Закончив анализ яровизации, он остановился на ошибках Лысенко в вопросах семеноводства, объяснил, почему "брак по любви" нельзя применять на практике, почему нападки на метод близкородственного скрещивания (инцухт-метод) не верны ( 5_74 ). Он сказал:
"Если бы акад. Лысенко уделял больше внимания основам современной генетики, то его работа была бы во многих отношениях облегчена. Многие явления, над которыми акад. Лысенко ломает голову, придумывая для их объяснения разные теории ("брак по любви", "мучения", "ген-требование" и т. д.) современной генетикой уже научно объяснены. Отрицая генетику и генетические основы селекции, акад. Лысенко не дал генетике взамен ничего теоретически нового ... Большое недоумение вызывает несерьезное отношение акад. Лысенко не только к генетике ...
Отрицание существования вирусов [имеется ввиду многократно повторенное Трофимом утверждение, что в падении урожаев многих культур, особенно картофеля, вирусы никакого значения не имеют, а все это обусловлено "вырождением крови" растений - B.C.] ... едва ли послужит интересам науки в нашей стране, тем более, что мы и так отстали в этой области" ( 5_75 ).
Аналогичным было выступление другого выдающегося селекционера А.П. Шехурдииа . Его критика оказалась настолько серьезной, что "Правда" в том же репортаже с сессии была вынуждена отвести два предложения изложению взгляда этого ученого:
"Одним из первых выступает доктор сельскохозяйственных наук орденоносец Шсхурдин ( Саратовская селекционная станция ). Он утверждает, что экспериментальные работы, проводившиеся несколько лет в Саратове, не подтверждают учения акад. Лысенко о вырождении сортов в результате самоопыления" ( 5_76 ). Еще более резко прозвучали слова руководителя сессии вице-президента ВАСХНИЛ Г.К. Мейстер . ( 5_77 ), высказавшего несогласие с центральным положением, развиваемым Лысенко и Презентом, о том, что практика социалистического строительства будто бы диктует необходимость отмены "старых", буржуазных наук, только вредя делу социализма, и замены их новыми науками. "Та позиция, которую заняли т. т. Презент и Лысенко в отношении современной науки, совершенно непонятна и не соответствует философии пролетариата", - сказал Мейстер ( 5_78 ). Вместе с тем он отметил: "Этим мы, конечно, ни в коей мере не склонны умалять значения открытий Лысенко" ( 5_79 ).
Особо выделив генетику как науку, играющую первостепенную роль в качестве непременной теоретической основы селекции, он отверг стремление Лысенко охаять генетику без всяких на то оснований и постарался объяснить, что неудачи Лысенко с выведением сортов, с работой по инцухту обусловлены именно тем, что Лысенко не взял на себя труда изучить генетику: "На Одесской станции ничего не получается с инцухтом. Но в этом еще большой беды нет. Надо разобраться в причинах неудачи, познакомиться с вопросами инцухта в литературе. Все же у генетиков и селекционеров есть чему поучиться ( 5_80 ). Особенно резко звучали фразы из заключительной части выступления Г.К. Мейстера: "... в статье "Возрождение сорта" Лысенко всю современную экспериментальную работу с хромосомами старается представить в смешном виде. Но, читая эти строки, действительно становится смешно, но не по поводу генетики, а по поводу того легкого отношения к науке, которое проявляется, притом без всякой застенчивости" ( 5_81 ). "... зачем же свои неудачи возводить в принцип и дезорганизовать селекционеров, наиболее опытные из которых все равно с вами, Лысенко, не согласятся ...
Нельзя, конечно, запретить Лысенко и Презенту писать о чем и как угодно, поскольку подобные статьи находят себе место в печати. Но совершенно непонятно, как в официальном органе НКЗ Союза могут помещаться статьи, дезорганизующие селекцию и семеноводство. Пора бросить дезорганизацию семеноводства . Пора добиться того, чтобы декреты о семеноводстве и правила, установленные для последнего, проводились земорганами в жизнь. Тогда исчезнет и вырождение сортов, наступит конец беспринципной демагогии, и поля наши покроются лучшими селекционными сортами, как это уже имело место в прошлом в некоторых наших краях и областях" ( 5_82 ). Академик М.М. Завадовский , привлеченный в это время к руководству ВАСХНИЛ (он исполнял обязанности вице-президента), отметил "низкий уровень, на котором ведут свои нападки Лысенко и Презент" ( 5_83 ).
"Язык Щедрина, к которому прибегает Презент, - сказал он, - используется тогда, когда нужно убить , а не тогда, когда хотят исправить" ( 5_84 ). (Это было заявлено очень смело: не следует забывать, что Сталин тоже говорил и писал в том же презрительно-саркастическом тоне и частенько прибегал к цитированию Салтыкова-Щедрина с теми же целями). Особенно важными были оценки, данные Михаилом Михайловичем Завадовским , крупным специалистом в области эмбриологии и индивидуального развития, несерьезному отношению многих генетиков к ошибкам Лысенко, видевшим в них несущественные и неопасные выкрутасы безграмотного агронома.
Завадовский звал генетиков к внимательному анализу именно генетических ошибок Лысенко, к предметному и детальному их разбору, к их публичному, а не кулуарному, как это нередко бывало, развенчанию. Он сказал:
"Генетик, видя в выступлениях своих оппонентов ворох нелепостей, готов пройти с миной пренебрежения к дискуссии, даже мимо того, к чему едва ли он должен и может относиться снисходительно" ( 5_85 ).
Н.И. Вавилов в своем докладе также указывал на недопонимание лысснкоистами основ науки, приводил примеры огромного вклада науки в практику, а генетики в особенности, в развитие селекции и, надеясь на благоразумие Лысенко и его сторонников, призвал в заключительном слове к тому, чтобы проявлять "побольше внимания к работе друг друга, побольше уважения друг к другу" ( 5_86 ).
Некоторые же специалисты, прилично разбиравшиеся в генетике, решили, что не объявить публично о своем признании правильности основных положений Лысенко в складывающихся обстоятельствах - уже небезопасно. Особенно отчетливо это прозвучало в выступлении родного брата М.М. Завадовского - Бориса Михайловича Завадовского , также академика ВАСХНИЛ, выразившегося весьма категорично:
"Я должен прежде всего выразить свое восхищение той силой, с которой академик Т.Д. Лысенко поставил ряд кардинальных вопросов ... Я считаю также необходимым разрушить миф - легенду о "вандалах", якобы поставивших своей задачей разрушить генетическую науку и не знающих ее ценности. Необходимо дать категорический отпор всем попыткам ... изобразить атаку тов. Лысенко на некоторые каноны классической генетики как проявление "невежества, незнания основ этой науки" ( 5_87 ). В согласии с таким заявлением Б.М. Завадовский не удержался от нападок на выступавших до него Н.И. Вавилова, А.С.Серебровского, Г. Меллера, своего брата Михаила Михайловича Завадовского и других.
Кое-кто из генетиков поступил иначе. Так, Н.П. Дубинин называл ошибки Лысенко заблуждениями и делал вид, что они временны и случайны, так как обусловлены чересчур большим доверием к Презенту , который, собственно, и ответственен за все ошибки своего патрона. Такими речами Дубинин оказывал дурную услугу своей науке, но еще более неприятным было то, что он укорил своих собратьев по науке (главным образом, своих учителей - Николая Константиновича Кольцова и Александра Сергеевича Серебровского ) за их "грубейшие реакционные ошибки ... подчас дискредитирующие науку" ( 5_88 ) и находил ошибки (как он выразился - "элементы лотсиантства") даже в вавиловском законе гомологических рядов.
Как показало время, эта позиция Дубинина не была быстро преходящим "грехом молодости". Уже в старости он опубликовал мемуарную книгу "Вечное движение" ( 5_89 ), написанную с неприкрытой целью унизить своих бывших учителей и возвысить себя в глазах читателей, из-за чего на книгу немедленно после ее выхода было написано много пародий, памфлетов, ходивших в Самиздате в СССР (одна из них была названа "Вечное выдвижение"), и из-за чего от Дубинина отшатнулись даже многие из тех, кто до этого сохранял к нему остатки уважения. В этой книге он снова вернулся к сессии ВАСХНИЛ 1936 года, и, давая оценку выступлениям се участников, повторил дифирамбы в адрес Лысенко, но раскритиковал генетиков: "Итак, доклады Н.И. Вавилова, А.С. Серебровского и Г.Г. Меллера на дискуссии не содержали новых идей ни в теории, ни в практике, не указывали путей прямого, быстрого внедрения науки в производство.
Выступления этих лидеров опирались на прошлое генетики. Другой характер имел доклад Т.Д. Лысенко ... Он атаковал своих противников с новых позиций, выдвинул несколько принципиальных идей в свете своей теории стадийного развития растений, указал на необходимость пересмотра научных основ селекции, развернуто ставил вопрос о связи науки с производством.
Очевидно, что в этих условиях общественное звучание позиции Т.Д. Лысенко было предпочтительным. Надежды на успех от применения науки в сельском хозяйстве начали связываться с его предложениями. Дискуссия значительно ослабила позиции Н.И. Вавилова и А.С.Серебровского" ( 5_90 ). Особенно отрицательным показалось Дубинину выступление на сессии Н.К. Кольцова , который обратился и к лысенкоистам и к их оппонентам с призывом более глубоко разбирать встающие перед ними задачи, повседневно учиться, стремиться к познанию истины, а не к жонглированию словами. В корне неправильным, по мнению Дубинина, было и то, что Кольцов не пощадил самого Вавилова, сказав ему следующее:
"Я обращаюсь к Николаю Ивановичу Вавилову, знаете ли вы генетику, как следует? Нет, не знаете ... Наш "Биологический журнал" вы читаете, конечно, плохо. Вы мало занимались дрозофилой, и если вам дать обычную студенческую зачетную задачу, определить тот пункт хромосомы, где лежит определенная мутация, то этой задачи вы, пожалуй, сразу не решите, так как студенческого курса генетики в свое время не проходили" ( 5_91 ).
Что касается лысенкоистов, то И.И. Презент, С.С. Перов, Д.А. Долгушин в решительных выражениях объявляли генетику наукой вредной, вовсе и не наукой, а буржуазным извращением научной мысли. Фактически они призывали расправиться не только с генетиками, но и вовсе запретить в СССР саму генетику - как вредительскую науку. Чтобы придать такому подходу видимость объективности, Презент утверждал:
Диктатура пролетариата и социализм не могут не поставить на очередь творческую дискуссию. Наша дискуссия ничего общего не имеет с теми дискуссиями, которые имеют место на Западе и в Америке" ( 5_92 ). Много времени он посвятил запугиванию Вавилова и дискредитации его как руководителя науки и обратился к генетикам со следующими словами: ...знамя дрозофилы, украшающее грудь многих генетиков, мы оставляем тем из генетиков, для которых дрозофила стала кумиром, заслоняющим от них всю замечательную радость построения обновленной советской науки, науки социализма" ( 5_93 ).
Долгушин призывал:
- отступить назад - забыть Менделя, его последователей, Моргана, кроссинговер...и другие премудрости генетики" ( 5_94 ) 5-8
Вполне понятно, что лысенкоисты, уже успевшие почувствовать заботливое отношение к ним верхов, отчетливо понимали, что под таким прикрытием им не грозят серьезные беды и даже не старались прислушиваться к вполне благожелательной и по форме и по содержанию критике. Конечно, участники сессии с нетерпением ждали выступления Трофима Денисовича. В его адрес уже столько раз звучала обоснованная критика, что без фактов и надлежащих объяснений отвергнуть ее, казалось, было невозможно. Но Лысенко продемонстрировал иное отношение к критике.
"Некоторые из дискуссирующих в журналах выступают в довольно приподнятых тонах, с нередкими на мой взгляд перегибами, со стремлением подтасовать факты в выгодном для себя направлении. Лично к себе я этого отнести не могу", - начал он ( 5_96 ). Он еще раз нелестно высказался в адрес Вавилова, осмеял как ошибочные утверждения, что сорта, выведенные с учетом законов генетики, весьма стабильны, чего нельзя сказать о продуктах свободного внутрисортового переопыления. И опять он не мог найти другой основы для обоснования своей правоты, как обвинений Вавилова в намеренном искажении истины ( 5_97 ).
Факты, противоречащие его теориям, Лысенко просто объявил ненужными: "Н.И. Вавилов в своем докладе заявил, что проводить внутрисортовое скрещивание не нужно, бесполезно ... Вавилов указал, что есть много примеров, говорящих о столетней и больше долговечности сортов пшеницы, ячменя и других культур-самоопылителей ... Пусть даже сортов- самоопылителей, живущих столетиями, будет во много раз больше, нежели количество, которое Н.И. Вавилов назвал в своем докладе, но ЭТИ ФАКТЫ СЕГОДНЯ УЖЕ НЕ НУЖНЫ" ( 5_98 ) [выделено лаюй - В.С] 5-9 . Он оспорил научные положения и самого Вавилова, начав с закона гомологических рядов в наследственной изменчивости. 171 "Изложенное мной - сказал Лысенко, - конечно, в корне противоречит и " закону" гомологических или параллельных рядов измсничивости Н.И. Вавилова . Этот "закон" в своей основе зиждится на генетической комбинаторике неизменных в длительном ряду поколений корпускул "вещества наследственности". Я не чувствую в себе достаточно силы, знаний и уменья, чтобы по-настоящему разбить этот "закон", не отвечающий действительности эволюционного процесса. Но в своих работах я все время наталкиваюсь на неприемлемость этого "закона": сама работа говорит, что нельзя мириться с этим "законом", если ты борешься за действенное, направленное овладение эволюцией растительных форм" ( 5_99 ) [выделено мной - В.С.]
Раззадорившись, Лысенко начал крушить всех и вся. Он обвинил Констанинова в злонамеренном обмане, Мейстера - в непонимании (даже в нежелании понять) истоков и масштабов его работы ( 5_101 ). По его словам, критики нарочито перевирали его высказывания, неправильно цитировали, замалчивали успехи. Он обвинил в этом и Карпеченко , и Сапегина , и Серебровского , и Меллера , и других (перечисляя по очереди каждого из "обидчиков" и сетуя на коварство и несправедливость по каждому пункту критики).
Из его слов вытекало, что все они и, в первую очередь, Вавилов наносят вред социалистическому строительству.
"Признать закон гомологических рядов - это значит отказаться от проблем управления природой растений", - сказал он ( 5_102 ). Такую определенность в отказе от главного вавиловского положения можно понять. Согласно закону гомологических рядов у близких видов и родов растений наследственные изменения - мутации генов должны были возникать преимущественно в одних и тех же гомологических участках хромосом. Тем самым вавиловский закон строго определял рамки изменчивости, исключал возможность легкого манипулирования наследственностью.
Лысенко же считал для себя непреложным тезис о прямом и скором воздействии среды на растения, уповал на то, что природу растений менять легко, что никаких генов нет и нечего преувеличивать поэтому консерватизм мифических наследственных структур. Это положение он считал краеугольным и, опираясь на него, декларировал возможность скорого решения тех практических задач, которые считал самыми важными для успеха социалистического строительства.
Лысенко сообщил на сессии о своих ближайших планах, в частности, о намерении быстро переделать все озимые зерновые культуры в яровые (не яровизировать, как он хотел раньше, а полностью наследственно преобразить, так воздействовав на наследственные свойства озимых, чтобы они навсегда превратились в яровые). Ранее Вавилов и его сотрудница Кузнецова , изучая генетическую природу озимости и яровости, пытались определить, какие и сколько генов управляют указанными свойствами. По мнению Лысенко, занявшись этим, "они упустили из рук хорошую работу" ( 5_103 ). Его рецепт был прост: вот если бы они отказались от представлений о наличии генов, то тогда "они легко могли бы придти к выводу, что озимые растения 8 известные моменты своей жизни, при известных условиях, могут превращаться, могут изменять свою наследственную природу яровости и наоборот, что мы довольно успешно экспериментально теперь и делаем. Приняв нашу точку зрения, и Н.И. Вавилов сможет переделывать природу озимых растений в яровые. Причем любой озимый сорт при любом количестве растений можно переделать в яровой" (5_104).
Вавилов, видимо, не очень веря в серьезность такой бравады, прямо из зала переспросил Лысенко: "Наследственность переделаете?" На что Лысенко с вызовом ответил: "Да, наследственность!" 5-10 172 и продолжил:
"К сожалению, генетическая концепция с ее неизменными генами в длительном ряде поколений, с ее непризнанием естественного и искусственного отбора все-таки владычествует в головах многих ученых" ( 5_106 ), не удержавшись опять от передержки: никто из генетиков, конечно, искусственный и естественный отбор тогда не отвергал. Эта дискуссия, по- видимому, была очень важна для Н.И. Вавилова в чисто личном плане. До этого он еще сохранял веру в то, что Лысенко неплохой практик, просто не разбирающийся в теории, к тому же окруженный самоуверенными политиканами типа Презента, и что, если хорошенько ему все объяснить, привести научно проверенные и неопровержимые факты правоты генетических выводов, то он, Лысенко, конечно же, все поймет и с радостью примет. Об этом рассказала 27 января 1983 года на заседании памяти Н.И. Вавилова член-корреспондент АМН СССР Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская . По ее словам, Николай Иванович неоднократно говорил своим ученикам и коллегам о необходимости терпеливо и целенаправленно объяснять Лысенко его заблуждения. Характерным было поведение Вавилова перед подготовкой сессии ВАСХНИЛ 1936 года . Вавилов поручил Герману Меллеру , работавшему тогда в вавилонском институте в Москве, подготовить вместе с Прокофьевой-Бельговской специальные микроскопические препараты, отражающие различные события из жизни хромосом с тем, чтобы показать перед началом сессии Лысенко. Помимо этого Вавилов требовал также сделать красочные картинки на листах бумаги с письменными пояснениями, чтобы любой человек, посмотрев в микроскоп и увидев препараты с настоящими хромосомами, а затем познакомившись со схематическими упрощенными картинками и прочтя пояснительный текст к ним, мог воочию убедиться в том, как это все точно соответствует представлениям генетиков. На приготовление препаратов клеток с нужными сочетаниями хромосом ушло много времени, но и Мёллер и работавшая с ним Прокофьева- Бельговская выполнили просьбу Вавилова: все было готово к сроку. В фойе здания, где проводилась сессия, установили столики с микроскопами, рядом с ними разложили картинки ... Первым пришел сам Николай Иванович и долго, придирчиво изучал препараты и пояснения, после чего удовлетворительно изрек: "Ну вот, наконец-то, все совершенно ясно. Теперь мы сможем им все объяснить!" Затем столь же придирчиво осмотрел экспозицию также пришедший заранее Николай Константинович Кольцов . И ему все очень понравилось. Лишь перед самым началом заседания в фойе появились Лысенко с Презентом и другие "мичуринцы". Конечно, Вавилову было неудобно сказать Лысенко - академику и директору института, что весь этот ликбез был устроен специально для него. Поэтому Николай Иванович, поздоровавшись, деликатно сообщил, что вот здесь его коллеги приготовили любопытные препараты хромосом с пояснениями, и пригласил познакомиться с ними.
Лысенко и Презент от осмотра не отказались: не сняв длиннополых плащей, они присаживались боком к микроскопам, бросали беглый взгляд на пояснительные картинки..и быстро переходили к следующим микроскопам. На весь осмотр не ушло и пяти минут. Дружно хмыкнув, лысенковская компания покинула фойе. Никакие препараты и доказательства их не смутили. Им заранее все было ясно. В полемике с генетиками они использовали другие аргументы и руководствовались другими целями. Самым печальным для генетиков, но абсолютно закономерным с позиций складывавшихся в стране тенденций, стало их поражение на сессии в глазах политиканов, практиков и вообще широкой толпы. Два главных докладчика - Н.И.Вавилов и А.С. Серебровский, первый из которых говорил, главным образом, о задачах генетики в приложении к растениям, а второй о том же в отношении животных, старались доказать, что успехи генетики неоспоримы, что, несмотря на свою сугубую теоретичность, она уже дала много практике и станет настоящей золотой жилой в будущем. Но будущее они не определяли завтрашним днем, трезво осознавая, что между раскрытием основных закономерностей и приложением их в селекции еще немало работы. За это и ухватились многие из стана Лысенко. Вот видите, говорили они, обращаясь к широким кругам и в данном зале, и за его стенами, генетики только обещают будущий прогресс, но не дают ничего для сегодняшнего и даже завтрашнего дня. А мы ждать не можем. Как сказал Цицин :
"... ведь в этом гвоздь спора, так как Т.Д. Лысенко доказывает, что генетика в современном состоянии своего развития отстает на несколько лет от быстро растущей, социалистической действительности" ( 5_107 ).
Эта же оценка содержалась и в других выступлениях лысенковцев. Они посчитали, что особенно удобно и безопасно напасть на третьего основного докладчика из лагеря генетиков - Германа Меллера , пытавшегося объяснить, что такое наследственная изменчивость (именно за открытие такой изменчивости он получил позже Нобелевскую премию ), как часто возникают изменения и как влиять на темпы изменчивости. И снова его слова были трансформированы лысенковцами в демагогическую форму: ждать от генетиков помощи социалистическому сельскому хозяйству нечего - не дождешься. Об этом же сказал Лысенко в своем "заключительном слове":
"Я благодарен проф. Меллеру за его блестящий доклад. Сегодня его заключительное слово было не менее блестящим. Меллер определенно поставил точку над i. Он четко и ясно сказал - гены мутируют лишь через десятки и сотни тысяч поколений. Влияния фенотипа на генотип нет ... В общем получается, что курица развивается из яйца, яйцо же развивается не из курицы, а непосредственно из бывшего яйца. Объяснения, которые дал проф. Меллер, для нас ясны и понятны. Проф. Меллер раскрыл свою позицию ... Основное заблуждение генетиков состоит в том, что они признают неизменность генов в длительном ряду поколений. Правда, они признают изменчивость гена через десятки и сотни тысяч поколений, но спасибо им за такую изменчивость. Мы, признавая изменчивость генотипа в процессе онтогенетического развития растений ... уже можем путем воспитания заставлять направленно изменяться природу растений в каждом поколении.
Я убежден, что в ближайшее время этот раздел работы у нас в Союзе быстро разрастется ... Это является делом нашей советской науки" ( 5_108 ).
Этот прокурорский тон, столь привычный в те годы, не имел никакого отношения к позиции Меллера, ибо ничего и ни от кого Меллер не скрывал, почему и заявлять, что он, Меллер, наконец-то, "раскрыл свою позицию", оснований не было. Равным образом похвальба Лысенко по поводу его успехов не имела под собой никакого реального основания, но она действовала зажигательно на многих, рождая надежду, что и на самом деле у лысенкоистов есть чудесные возможности воздействия на наследственные структуры.
Сессию закрывал на правах вице-президента ВАСХНИЛ Г.К. Мейстср . Однако его выступление коренным образом отличалось от того, что он сказал и написал ранее, когда обоснованно критиковал Лысенко за волюнтаризм в вопросах селекции растений. Теперь ни от прежнего тона, ни от оценки фактической ситуации в науке практически ничего не осталось.
Мейстер указал на ошибки и у генетиков, и у лысенкоистов, хотя и заявил, что генетика как наука не рассматривается руководством ВАСХНИЛ в виде лже-науки, как того хотелось лысенкоистам, и призвал генетиков не проявлять по этому поводу излишних волнений. Он сказал: "В защиту генетики выступил здесь наш молодой советский ученый, успевший стяжать себе славу за границей, H.П. Дубинин, но под влиянием охватившей его паники он совершенно неожиданно начал доказывать нам, что генетика свободна от формализма и строго материалистична. Я хотел бы указать Н.П. Дубинину, что его паника ни на чем не основана. На генетику как науку в Союзе ССР академия с.-х. наук им. В.И Ленина отнюдь не покушается ..." ( 5_109 ). На этом защита генетики кончалась, и Мейстер, отлично разбиравшийся в основах генетики, принялся критиковать и эту науку и работавших в ней специалистов. По его словам, генетики якобы преувеличивали во много раз стабильность генов, что они в целом далеки от практики, даже оторвались от нее, что вместо помощи сельскому хозяйству они подчас берутся внедрять не только ненужные, но даже вредные приемы, такие как искусственное осеменение животных, на широком использовании которого настаивал А.С. Серебровский . Критикуя Серебровского за это предложение, Мейстер перебрасывал мостик к другому его предложению - призыву заняться всерьез улучшением генофонда человека . Мейстеру это показалось кощунственным, и он строго отчитал Серебровского: "Исходя из успехов искусственного оплодотворения животных, он [Серебровский - В.С] те же меры использовал для улучшения населения СССР. Это чудовищное оскорбление советской женщины. Этого, несмотря на личное покаянное выступление тов. Серебровского, советская женщина никогда ему не простит. Мало того, несомненно, что память об этом переживет и самого Серебровского" ( 5_110 ).
Мейстер имел ввиду статью А.С.Серебровского "Антропогенетика и евгеника в социалистическом обществе" ( 5_111 ), в которой автор, воодушевясь сталинским принципом ведения хозяйства по пятилетним планам, предлагал ускорить выполнение этих планов с помощью выведения людей с лучшими генетическими свойствами. Ругая буржуазию за то, что она никогда не станет следовать рекомендациям евгеников ( евгеника - наука о наследственном здоровье человека и путях улучшения наследственности человека), и, сетуя на то, что рабочий класс в условиях капиталистического строя должен думать только о социальной революции (рабочий класс писал он, "справедливо видит в свержении капиталистического строя единственный радикальный способ уничтожения гнета и насилия. При капитализме ему не до евгеники" ( 5_112 ),
Серебровский предлагал такую программу: "Решение вопроса по организации отбора в человеческом обществе несомненно возможно будет только при социализме после окончательного разрушения семьи, перехода к социалистическому воспитанию и отделения любви от деторождения ... ." при сознательном отношении к делу деторождение может и должно быть отделено от любви уж по одному тому, что любовь является совершенно частным делом любящих, деторождение же является, а при социализме тем более должно явиться, делом общественным. Дети нужны для поддержания и развития общества, дети нужны здоровые, способные, активные, и общество в праве ставить вопрос о качестве продукции и в этой области производства" ( 5_113 ).
Серебровский действительно поместил в "Медико-биологическом журнале" "Письмо в редакцию" ( 5_114 ), в котором признал ошибочность трех своих прежних утверждений - реальности сокращения сроков выполнения пятилетки до 2-х лет при использовании евгенических мероприятий; утверждение, что разведка нефти, угля и металлов ничуть не более важное дело для жизни страны, чем изучение распространенности патологических генов: и заявление, что "биологически любовь представляет собой сумму безусловных и условных рефлексов". Последнее определение он заменил таким: "... в "любовь" входят, во-первых, наследственные и, во-вторых, приобретенные или не наследственные элементы, а также моменты идеологии" ( 5_115 ).
Негативно отозвался Г.К. Мейстер и о Н.И.Вавилове :
"Акад. Вавилов ... вместо критического отношения к своим ошибкам, в том числе и к ошибкам методологического порядка, увлекся перечислением бесконечных достижений Всесоюзного института растениеводства" ( 5_116 ).
Это обвинение и фактически, и с точки зрения морали было неверным. Как человек Н.И. Вавилов мог и должен был быть скромным, но как директор института он был не в праве замалчивать достижения своих сотрудников, тем более, что со всех точек зрения достижения эти были столь весомы, что люди, типа Презента или Лысенко, устроили бы вокруг них настоящий кошачий концерт. Не менее несправедливым был выпад Мейстера против закона гомологических рядов Вавилова, когда он сказал: "Ясен антидарвинистический характер этих положений тов. Вавилова" ( 5_117 ). Заключительное слово Мейстера было напечатано в "Правде", и слова осуждения Вавилова и генетиков приобретали в связи с этим характер завершенный и обоснованный.
Прослушав все замечания в свой адрес, Лысенко в "Заключительном слове" вообще отверг их все без разбора. К тому же он сделал еще один шаг вперед в обвинении генетиков: "Обнаружилось также, что основная масса "чистых генетиков" (говоря языком Серебровского), особенно лидеры генетики, оказались во многих случаях безграмотными в биологических явлениях" ( 5_118 ).
Несомненно, что Лысенко, ведя полемику на этой сессии, уже прекрасно осознавал, в каких сферах его ждет полная поддержка. Его спору с генетиками, спору, в общем, сугубо профессиональному, была придана особая - ПОЛИТИЧЕСКАЯ острота. Вопрос этот понимался верхами шире, он вычленялся из рамок научных диспутов и переводился в иную плоскость, как выводилась и вся наука из-под контроля самих ученых. Дискуссии было придано такое важное значение, что о ее ходе оповещались все жители страны через центральную прессу ( 5_119 ).
Причем материалы публиковались избирательно: взгляды критиков Лысенко излагались столь скупо, что нельзя было ничего понять, а доклад Лысенко со всеми его выпадами против генетиков и генетики в целом опубликовали и "Известия" (на следующий день после доклада) и - немаловажная деталь, иллюстрирующая то, как власти следили за формированием нужного общественного мнения по данному вопросу, - одновременно "Совхозная газета" и "Сиалистическое земледелие" ( 5-120 ).
А Вавилов еще продолжал верить, что есть пути для вразумления Лысенко, что главное препятствие на пути получения им добротных научных данных - его слабая методологическая подготовка и отсутствие глубоких знаний. Уже после посмертной реабилитации Вавилова стали известными некоторые материалы, подкрепляющие эту точку зрения. Так, было обнародовано заключение Н.И. Вавилова по статье Г.А. Машталлера , подготовленной им для журнала "Природа". В этой статье, озаглавленной "Учение Т.Д. Лысенко и современная генетика", автор описывал дискуссию, имевшую место на сессии ВАСХНИЛ 1936 года, представляя ее как полную победу Лысенко над его оппонентами. Статью прислали из редакции на отзыв Вавилову, и он еще раз продемонстрировал, что ни в коем разе не рассматривает всю деятельность Лысенко как неверную и опасную для науки, а видит в ней лишь отдельные ошибочные стороны:
"Сущность дискуссии весьма своеобразно понята автором. Острота состояла в том, что ряд экспериментальных положений академика Лысенко вызвал большие сомнения и вызывает таковые. Опыт доказателен только тогда, когда его можно повторить и получить определенные результаты. Ряд экспериментальных положений, выдвигаемых школой академика Лысенко, к сожалению, на основе всего огромного опыта современной генетики, требует дальнейших точных доказательств. Если доказательства эти будут, то тем самым значительно уменьшится острота дискуссии" ( 5_121 ) [выделено мной - В.С].
Конечно, можно увидеть в этом высказывании и другое - нежелание Вавилова открытым текстом выражать суть своих мыслей, а, играя в политическую игру, навязанную властями, отмечать лишь какие-то мелочи, но многие из знавших Вавилова склонны считать, что именно так он и думал, как писал. После этого отзыва статья Г.А. Машталлера в журнале "Природа" не была опубликована. Пока еще авторитет Вавилова в академических кругах был высок.
Ссылки: