Краеведение, изучение истории - попытка соединить культуру "до" и "после"

Возвратившись, не застал в живых Александра Александровича Корнилова . Дорогой друг Адя умер в 1925 году. Третья смерть в их рядах после Шуры Ольденбург и Федора . Но братство еще живо. Живо сердечной привязанностью и теплотой, нежной заботой друг о друге. Дух общности неустанно поддерживает самый неуемный - Шаховской . Энтузиаст по натуре, он никогда не замыкается в собственной жизни. Любая деятельность, к которой его влечет, всегда освящается у него высоким общим смыслом. Отдав дань борьбе с новым режимом и лишенный теперь всяких возможностей для деятельности, Шаховской ищет новую форму сопротивления. И как многие в те дни, находит ее в краеведении . В большом, опять "эпохальном" письме Корнилову в марте 1925 года, рассказывая о собраниях в научных обществах Москвы - островках свободной исторической мысли, - вспоминает "областной" отдел НЛО , где они увлекались "отечествоведением". Пишет о том, как неожиданно теперь предстает прошедшее, чего бы ни коснуться. Прошлое становится опорой, утешением и надеждой. Связывая с ним настоящее, упрочая нити, мы не даем захлопнуться двери и начать отсчет времени с момента революции, как хотели бы новые идеологи. Люди, бывшие на острие работы по переделке страны в более цивилизованное состояние, не могут стать ничем и никем. Шаховской призывает снова броситься в борьбу, только формы ее теперь иные. "Перекинуть мост между старой русской культурой и пореволюционной - ведь это наша коренная задача и первый долг" 4-19 , - пишет он Корнилову 9 марта 1925 года. Он находит теперь в этом смысл жизни, у него голова идет кругом, такие открываются здесь духоподъемные перспективы. Правильно писал Вернадский Петрункевичу: быт и дух - две области, неподвластные большевикам, что бы они ни делали, как бы ни насаждали надсмотр. Подспудными, катакомбными тропами способны идти наука, философия, религия и защитить существо духовной жизни в обстановке, когда нет никаких возможностей для полноценной политической борьбы, для сопротивления. Ищется пассивная форма устойчивости: после жестокого беспамятства разрушения, после перерыва плавности истории надо сохранять память о прошлом. Чтобы сгладить переход к "новой эре в истории человечества", надо, по крайней мере, хотя бы представить революцию частью истории России. Россия в мире - больше революции. Тогда историческая рана затянется, духовная ткань срастется. Они по сути дела возглавили уже поднявшееся среди образованных людей движение, негромкое и как бы незаметное, на самом деле вдохновляющее. "Никогда не было такой тяги к изучению старины, в частности, XVII века, как сейчас, - писал Дмитрий Иванович Вернадскому в 1926 году, - и изучение идет не отвлеченное, как у славянофилов сороковых годов, а самое доподлинное, по архитектурным памятникам, по произведениям искусства, затем - пока очень слабо - по литературным памятникам и по актам. Но всего этого накапливается такая масса (икон, рукописей, актов), что волей-неволей придется и за это взяться. И это не только в столицах. Нет, в губернских и уездных городах перед изумленным вниманием вырастают старинные памятники, как нечто новое, на что впервые открываются глаза, создаются музеи, появляются влюбленные в музейное дело, преданные до самозабвения делу изучения старины и окружающей действительности, толково во всем этом разбирающиеся люди" 5-19 . Братство с головой ушло в краеведение. Ученик Гревса, историк и литератор В. П. Анциферов писал в своих мемуарах о том подлинном энтузиазме петербургской и московской ученой интеллигенции, с каким она развернула разнообразнейшую деятельность. Сам Иван Михайлович работал в Экскурсионном институте , потом в Центральном бюро краеведения вместе с Ольденбургом . Он совершил несколько больших инспекционных и методических поездок по городам России: Северу, Поволжью, организуя местные общества краеведов. "Это подвижники: в старину спасали душу в монастырях, - говорил Иван Михайлович, - а теперь поддерживают живую душу краеведением". В Центральное бюро краеведения входило 1800 различных учреждений. Открывались музеи в бывших имениях и церквах, собирались общества изучения своего края. Выходили центральные и местные журналы. Возникли даже кладбищенские общества, охранявшие и бравшие на учет надгробные памятники. Некоторое время они сдерживали напор властей, рвавшихся покончить с "проклятым прошлым", превратить кладбища в парки и танцплощадки, а церкви в клубы и кинотеатры. Важны самые малозаметные, но осознанные действия. Такова и деятельность Шаховского в Москве в исторических обществах, в кооперативном издательстве Сабашниковых (выпустившем два тома сочинений Корнилова о Бакунине). Такова и малозаметная работа Ольденбурга, которого эмиграция дружно осуждала за соглашательство, но не знала, что он, например, один из создателей Центрального бюро краеведения в Академии наук. Шаховской, ушедший тогда в изучение декабристской истории, Чаадаева, Пушкина, наверное, лучше других понимал смысл нового подполья. Накануне приезда Вернадского он в день братства , перенеся его по новому стилю на 12 января, снова обратился ко всем с письмом, назвав его "Вызов старикам и молодым", и напомнил о братстве и о его теперешней задаче. Главное, писал он, что делать сегодня, - собирать и обрабатывать письма, воспоминания, составлять историю их дружеского кружка. Оформленная историография поможет выявить более глубокий смысл братства , чем кажется сейчас. Вернадский взял на себя в деле спасения культуры роль стратегическую. Почти сразу по приезде он выступает с новой инициативой в Академии наук - создать, точнее, восстановить созданную им было в 1922 году Комиссию по истории знаний . Как всегда, ставит вопрос предельно широко. Не только история русской, но и мировой культуры выражается лучше всего в знаниях. Их движение в глубинах культуры должна изучать комиссия. Открытие новой академической комиссии происходит 14 ноября 1926 года в домашнем рабочем кабинете инициатора. На это событие в Доме академиков собралось немало выдающихся соседей. И, конечно, Вернадский произносит речь - сильный выброс мысли в развитие науки о месте человеческого разума в природе, то есть о будущей ноосфере. Исходный тезис его речи: нет различия для естествоиспытателя в объектах природы - происходят ли эти явления в далекой галактике, в невидимом мире атома или в духовных переживаниях человека. Все они есть явления природы. Даже эфемерные, казалось бы, создания духа могущественным образом влияют на бытие природы. Неповторимые и неожиданные достижения знания поначалу возникают только у отдельного человека, они создаются только в личностной форме. Вот почему, говорит он, "в мире реально существуют только личности, создающие и высказывающие научную мысль, проявляющие научное творчество - духовную энергию. Ими созданные невесомые ценности - научная мысль и научное открытие - в дальнейшем меняют указанным раньше образом ход процессов биосферы, окружающей нас природы" 6-19 . Широкая натуралистическая точка зрения позволяет разглядеть здесь загадку появления в обществе творчески одаренных личностей - биологическое явление, существа которого мы не знаем. Независимо от общественных условий, иногда вопреки неблагоприятным обстоятельствам, иногда благодаря поощрению и воспитанию они приходят в мир. Их ум создает силу, меняющую окружающую природу. Так в конечном итоге знания зависят от появления одаренных личностей - несравнимых между собой сочетаний ума, характера, любознательности, духовных переживаний и творческих импульсов. Ритм их появления мы не улавливаем, ясно только, что явление личности в мир и ее творческие свершения есть закономерность истории, а остальное состоит из клубка случайностей. Как на небе в пустом разреженном пространстве среди обычных светил является сверхновая звезда и порождает новую галактику или созвездие, так после пустых промежутков истории внезапно появляется созвездие имен - скопление талантов. На протяжении каких-нибудь пятидесяти лет истории Древней Греции появились несколько десятков мыслителей и ученых, заложивших основы научного знания. Следующий всплеск талантливости приходится на XVII век. Таков и XIX век в русской литературе.

Взрывом научного творчества нужно называть такие периоды, в том числе и тот, который мы все еще сами переживаем, говорит Вернадский. Он носит не разрушающий, а созидающий характер. Нет сомнения, что он приведет к новым изменениям в окружающем. Взрыва мы не "слышим", потому что наша жизнь совпадает с ним по времени. Мы находимся внутри взрыва, в разворачивающейся почке человеческой цивилизации. За последние 25 лет подвергнуты переосмыслению самые фундаментальные составляющие наших знаний, заложенные еще в XVII веке и основанные на механике понятия об атоме, энергии, пространстве и времени. В них теперь входит новый элемент - человеческое измерение. "Напрасно стал бы человек пытаться научно строить мир, отказавшись от себя и стараясь найти какое-нибудь независимое от его природы понимание мира. Эта задача ему не по силам; она является и по существу иллюзией и может быть сравнена с классическими примерами таких иллюзий, как искания perpetuum mobile , философского камня, квадратуры круга. Наука не существует помимо человека, и есть его создание, как его созданием является слово, без которого не может быть науки. Находя правильности и законности в окружающем его мире, человек неизбежно сводит их к себе, к своему слову и к своему разуму. В научно выраженной истине всегда есть отражение - может быть, чрезвычайно сильное - духовной личности человека, его разума" 7-19 . Вернадский уже на своем опыте убедился, что научная истина - не логически построенное знание. Это только результат, но он может появиться только после созданного в глубине личности нравственного напряжения, создающего направление усилий. Оно называется старинным словом вдохновение.

Как 15 лет назад, в речи о радии перед теми же коллегами, он настойчиво подчеркивает признание за научной картиной мира статуса реальности. Действительны как измеряемые вещи, так и идеальные невесомые ценности, создающиеся человеком. В сущности, есть смысл в Платоновом учении, признававшем идеи более реальными, чем окружающий нас предметный мир. Философская интуиция Платона нашла отражение и в строгой науке. Одновременно с Вернадским Нильс Бор сформулировал "основной квантовый постулат" или относительность к средствам наблюдения. Результат измерения всегда зависит от построения эксперимента. Факт природы существует вместе с опытом его добывания. Внимательно следивший за новыми открытиями Вернадский видел, что и в физике никакой природы самой по себе не существует. Это иллюзия.

Невозможность освобождения от самого исследователя - реальность природы. Человек в нее входит, и она существует и объективно, и вместе с преобразующим ее человеком. Человек сразу и субъект, и объект. Неразрешимый тезис, похожий на тупик, кладущий как бы предел всякому дальнейшему познанию. Желая представить его как субъекта, мы очень хорошо понимаем его познающую способность, но отвлекаемся от деятельности. Представим в виде деятеля - упустим научную осознанность действия. Своего рода соотношение неопределенностей. Вернадский нашел из кажущегося тупика простой - колумбовый выход. Но о нем - ниже. Что же касается Комиссии по истории знаний (КИЗ) , то на том же первом заседании вслед за инициатором выступали П. П. Лазарев с докладом "Влияние московских физиков на создание научных школ" и химик М. А. Блох с докладом "О работе по изучению истории знаний в Германии". Академия как бы уже ждала образования такой комиссии. Та сразу пошла как-то широко и создала площадку встреч и обсуждений общих проблем за рамками своих "логий". Часто и собирались на квартире председателя, благо большинство докладчиков жили в том же доме или где-нибудь недалеко. Сюда приходили, разумеется, Гревс с Ольденбургом , Ферсман , а также Павлов , философ Радлов , географ и биолог Берг , языковед Марр , химик Хлопин .

Только в следующем, 1927 году комиссия собиралась девять раз. Стали издаваться ее труды. Комиссия явно превращалась в Институт по истории знаний , который и был создан через три года.

Ссылки: