 |
Томская колония полит-ссыльных, общее впечатление
За время нашего пребывания на заводе, благодаря сравнительно редким встречам, впечатления от томских товарищей тонули в мелочах заводской жизни. С переездом же в Томск и наша жизнь входит в общее с ними течение. Хотя каждая семья ссыльных жила отдельно, имела свою особую физиономию, свой быт, но характер ее, как по внешней окраске, так и по внутреннему содержанию приблизительно был общий.
Следует сказать, что воспоминания о томской колонии полит-ссыльных того времени представляют собой такой большой материал, что содержание его в предлагаемой статье полностью исчерпать невозможно, и из того, что подскажет моя память и что действительно пережито, буду писать кратко, избегая партийной полемики, счетов, споров. Конечно, для истории революционного движения необходимы и абстрактные словопрения, особенно, когда вопросы касаются выработки программ, но я хочу говорить только о жизни сосланных, где революционные дела не заслоняют самого человека. Следовательно, не приходится говорить и о геройских подвигах, может быть совершенных тем или иным членом этой колонии, будучи на революционном посту: пишущими историю революционного движения они наверное отмечены.
Я буду говорить только о том, какое впечатление человек производил там, в ссылке. Выявлять образы друзей-товарищей из тумана далекого прошлого - дело трудное, но будем надеяться, что кто-нибудь из живших в то время в Томске дополнит, добавит, даст более яркое освещение того периода.
Томск , столица Западной Сибири, в то время представлял самый интересный пункт для высылаемых в Сибирь, и настолько большой культурный центр, что полит-ссыльные терялись в нем, не чувствовали себя "белыми воронами".
фото С.В. Мокиевский-Зубок, с фото 1876 г.
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
Хотя в те годы их было свыше сорока человек ( Ф.В. Волховский , А.С. Хоржевская , П.Е. Попович с женой, А.А. Кропоткин с женой, братья Морозы: Мороз Иван и Мороз Максимилиан , С.Л. Чудновский , М.Н. Присецкая , А.Э. Языков с женой, [ Степан Васильевич] Зубок-Мокиевский , Н.Д. Субботина , сестры Корниловы : Любовь и Александра, Млодецкий , Ольховский , М. Вл. Девель , Н.А. Преображенский , Н.О. Баранова , П.Э. Шульц , П.Ф. Николаев-каракозовец с женой, Н. Кузнецов , Ковальский, С.А. Жебунев , [ Иван Андреевич] Злобин , [ Антимоз Евдович] Гамкрелидзе , М.В. Булгаков , [ Василий Апполонович] Стаховский , [ Евгения Александровна] Верзилова , А.М. Колюжный с женой, Чернявский Иван Николаевич и Чернявская Александра Владимировна , [поляк Владислав] Козловский и жена его Е.Д. Субботина , Любовец, В.П. Александров и жена его Л.В. Николаевская, Рублевы, Лебедевы, К.В. Станюкович с женой, Ульяновы , Снегирев , Кобылянский и другие).
Многие из них являлись желательными помощниками местным культурным работникам.
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
фото А.Е. Гамкрелидзе, 1886 г.
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
фото Д.Г. Любовцев (Легеня-Любовец), 1875 г.
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
фото Л.В. Николаевская-Александрова, 1870-е
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
Конечно, Томск, как и столица Восточной Сибири, Иркутск , имели свою деятельную интеллигенцию, своих сибирских патриотов, которые стремились поднять развитие населения, открывая библиотеки, устраивая лекции, организуя газеты и прочее. И таким путем будили жизнь Сибири, служившей искони местом проклятия, местом ссылки отверженных обществом и неудобных для правительства России. Такие культурные деятели, как П. Ив. Макушин , Н.М. Ядринцев , Г.П. Потанин , научные работы которого известны не только в России, своей неиссякаемой энергией и самоотвержением заслужили долгую память потомков этой обширной холодной страны.
Но этих работников было мало и полит-ссыльные , особенно в больших городах Сибири, всегда имели работу: люди с медицинским образованием, например в Томске, имели частную практику, а иные работали и в местной амбулатории (А. Ив. Карнилова, М.С. Мороз). С педагогическим образованием, в изобилии частные уроки.
Хотя, как педагогическая, так и медицинская деятельность законом ссылки запрещалась, но с течением времени на это нарушение администрация смотрела сквозь пальцы. Помню, как однажды обратился к мужу с усиленной просьбой "подогнать" сына-гимназиста полицеймейстер.
Литературные силы, как Ф.В. Волховский , С.Л. Чудновский и др. принимали деятельное участие в издаваемой тогда в Томске "Сибирской газете". Сотрудничали ссыльные и в Государственном Географическом обществе, вообще где требовались люди большого образования и развития, благодаря чему и работа шла продуктивнее, интереснее. Сотрудники "Газеты", например, давали массу материала, освещающего все уголки Сибири, что достигалось благодаря сношениям с ссыльными во всех городах и местечках. Зная, что смешное убивает врага вернее рассуждений, на страницах "Газеты" часто в юмористическом виде изображались расправы с обывателями сибирских сатрапов от заседателей до губернаторов, Конечно, величая этих героев вымышленными именами.
Царапала "Газета" и тобольского губернатора Лысогорского , и иркутского [генерал-губернатора] Анучина , за что, конечно, несла и кару.
Томский губернатор , в первое время Мерцалов , напротив, позволял себе иногда либеральничать с видными ссыльными, как А.А. Кропоткин , Волховский , говоря, что и он вскормлен одним с ними "молоком", одной и той же прогрессивной литературой, и снисходительнее относился к местной газете. Редактор ее Адрианов старался уже блюсти осторожность и сдерживать горячих сотрудников. Вообще "Сибирская газета" в то время стояла на страже общественной совести и ее язычка опасались не только воротилы-капиталисты.
фото А.В. Адрианов Позднее в 1885 году принял в ней участие высланный в Томск К.М. Станюкович , художник-бытописатель жизни на море. Повесть его "Не герой" тянулась фельетонами в "Газете" несколько месяцев. Главы этой повести автор, очевидно, писал экспромтом, небрежно, пред сдачей их в типографию. Однажды Волховский спрашивает Станюковича: "Что в следующем номере думает предпринять ваш "Не герой"? "Еще не знаю. Вот вечером поговорю с ним", - отвечает серьезно Станюкович.
" Константина Михайловича следовало бы сослать не в Томск, а куда-либо к морю", - смеется кто-то из товарищей, намекая на то, что изображаемая им жизнь на суше не так увлекательна.
Вспоминая томскую колонию полит-ссыльных, невольно удивляешься ее интересному составу. Правда, наряду с выдающимися по образованию, по нравственному облику были люди и маленькие : к революционному движению вообще примыкали люди разных слоев и рангов, как по образовательному, так и социальному цензу, но едва ли в других местах ссылки можно было встретить такой состав. Причем разница в образовании, в развитии не мешала членам ее относиться друг к другу бережно, просто, как равный к равному.
Кажется, А.П. Чехов сказал, что для русской молодежи высшим курсом, пополняющим образование, служит тюрьма и ссылка. С этим нельзя не согласиться, особенно живя в такой колонии, какая была в Томске. Этот курс не узко специальный, а всесторонне пополняющий недочеты развития у недостающих его.
Нечего говорить, что в нашей колонии не было каких-либо осложнений, ссор, что так часто переживалось в других местах ссылки, где без работы, без новых впечатлений ссыльные кипели в собственном соку, благодаря чему часто мелочи приводили к крупным недоразумениям. К томской колонии, напротив, обращались с других мест с просьбой помочь разобраться, водворить мир.
С удивлением и вопросами встречали нас в квартире Языковых, увидя, что приехали мы со всем "барахлом", как говорят сибиряки.
- Вчера на холмах Степановки так понравилась быть с вами, что сегодня же решили повторить это удовольствие, - смеется Ульянов, и в кратких словах передает, что случилось.
- Это хорошо, что вы так круто успокоили беспокойного?, - говорит А.Э. Языков .
- Вот сюда, в эту комнату. Располагайтесь, как вам удобней!, - приветливо встречали хозяева, помогая перетаскивать с телеги узлы и узелки. И мы сразу попали точно в родную семью, которой только и недоставало [после] нашего приезда.
С первого дня жизнь городской ссыльной братии захватила и нас. Кажется, в этот день в томскую пересыльную тюрьму прибыла большая партия политических, состоящая из каторжан, поселенцев и частью административных, по преимуществу южан. Это было лето 1883 года. Невольно вспоминается волнение и тревога следовавших за каторжанином Звонкевичем жены и дочери, которого вместе с Поповым отделили от партии и поместили в местной централке, чтобы обрить им полголовы, как неспокойным членам партии. Эта мера до прибытия на место к политическим редко применялась. Все мы крайне возмутились этой дикой операцией и решили искать защиты от такого издевательства. Но получили ответ, что с пересылаемыми на восток поступят только по закону.
В это время томским губернатором был Ив. Ив. Красовский , добродушнейший старик, бывший инспектор московского университета. Благодаря Красовскому история с бритьем уладилась благополучно: каторжан не тронули до Иркутска.
фото И.И. Красовский Томский губернатор (1883-85)
Много проходило политических на восток в 1883 году: после убийства Александра II , 1-го марта 1881 года, воцарившийся Александр III чистил Россию от крамолы, благодаря чему не только в Петербурге, но по всем городам и весям хватали заподозренных и спешили удалить "куда Макар телят не гонял". В таком придорожном пункте, как Томск , с вместительной пересыльной тюрьмой, где партии в ожидании приказов для дальнейшего пути иногда задерживались неделями, местной колонии ссыльных было много забот, чтобы как-нибудь и чем-нибудь оказать помощь идущим в Якутскую область и другие восточные суровые места, так как в большинстве публика шла неимущая.
Немало было и таких, которые отправлялись в холодный край в той легкой одежде, в которой их арестовали. И, надо сказать, наша колония в этом отношении принимала горячее участие: помимо кассы взаимопомощи, средства которой шли на поддержку товарищей в местах, где нет заработка, на посылки с оказией карийцам и прочим, еще усердно хлопотали о теплой одежде, обуви, белье, и вообще обирали себя добросовестно.
В смысле снабжения одеждой неистощимой была Надежда Дмитриевна Субботина (Субботины: дочери судились по "делу пятидесяти" , мать по процессу 193-х ), по мужу Зубок-Мокиевская: точно она владела неиссякаемыми складами, и когда являлась нужда в одеянии, особенно для детей, прежде всего, обращались к Надежде Дмитриевне.
фото Софья Александровна Иовская-Субботина, 1874 г.
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
фото Мария Дмитриевна Субботина, 1876 г.
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
фото Евгения Дмитриевна Субботина-Козловская, 1875 г. (из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
фото Надежда Дмитриевна Субботина-Мокиевская, 1874 г.
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
Такие альтруисты, как Маруся Присецкая , С.А. Жебунев , А.И. Корнилова и другие, получавшие на свое содержание от родных, из дома, считали преступлением позволить себе какую-либо роскошь в смысле удобств жизни. И, конечно, наша касса имела значение в смысле оказания существенной помощи главным образом благодаря этим ее членам, особенно взносам А.И. Корниловой. Довольствуясь маленьким жалованием, получаемым в амбулаторной лечебнице, Корнилова все значительные суммы, посылаемые ей каждый месяц богатым отцом, тратила на нужды других.
фото А.И. Корнилова-Мороз, 1877 г.
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка") Даже томские бедняки подвалов и чердаков, куда ее приглашали, как городскую акушерку, долго помнили скромно одетую в старенькое платье с белым передником девушку, приходившую к ним, с запасами белья для больной и ребенка и с необходимой пищей для них. Невольно вспоминается характерная для этой ригористки сценка, однажды ее сестра Любовь Ивановна, С.Л. Чудновский и я лакомились земляникой с молоком. Дело было в июле, когда эта "роскошь" пустяков стоила. В это время входит Александра Ивановна. Увидев, чем мы занимаемся, от негодования она не сразу нашлась, что сказать, только ее большие глаза метали молнии.
- Прячьте скорее под стол! - смеется Чудновский.
- Вы еще смеетесь, - негодует Александра Ивановна , - можно ли позволить себе такую роскошь, когда в пересыльной партии многие идут на восток только в казенных халатах?. Мы с Чудновским сдерживали свои улыбки, а Любовь Ивановну, такую же альтруистку, слова сестры привели в уныние, она искренне огорчилась своим поведением:
- Ах, Сашенька, что же мне делать, если я такая слабая и не могу так жить, как ты. Да и какая я социалистка, у меня вон на дворе своя корова, - и ее чудные лучистые глаза подернулись печалью. От этих слов, сказанных с таким искренним огорчением, мы все вместе с обвинительницей залились смехом: такой доброй, мягкой души товарища, какой была Любовь Ивановна Корнилова , редко встретишь (сестры Корниловы: Александра и Любовь Ивановны в Томск переведены в 1883 году после трех лет ссылки в Пермской губернии, см. 5-6 выпуск 40- го тома Энциклопедического словаря, там же см. и автобиографию А. Ив. Корниловой-Мороз).
И, конечно, никто и никогда не мог заподозрить ее в эгоизме. Компрометирующая же ее корова была в сущности кормилицей многих ребят нашей колонии, кроме своей семьи в пять человек. И все помыслы Любовь Ивановны в тот период, как и ее сестры, были направлены на то, как бы смягчить суровое положение товарищей в ссылке.
фото Л.И. Корнилова-Сердюкова, 1878 г.
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
Каждый год весной в магазине Михайлова бывала распродажа разных материй. Пользуясь небольшой скидкой, А.И. Корнилова закупала теплого и крепкого материала для холодных мест ссылки, а затем мы с увлечением кроили, шили и устраивали посылки для восточных товарищей. Помню как заботливо готовили блузы и рубашки для одиннадцати солдат, высланных в Якутскую область за сношение с Нечаевым в Петропавловской крепости, как рассчитывали на высоких и средних ростом. И все это делалось с радостью : точно иначе жить и нельзя было.
Сравнительно недавно за дружеской беседой о прошлом, я прошу Александру Ивановну рассказать самое счастливое из ее жизни. Ее лицо сразу просветлело. "Самый счастливый день моей жизни? Да это, когда бежал из военного госпиталя П.А. Кропоткин . Когда он благополучно проехал в Финляндию". И она, помолодевшая, сияющая рассказывает подробности, как все произошло.
Осенью 1883 года мы перебрались поближе к уроку, за который нам давали такой обильный обед, что мне не приходилось стряпать, и очень удобно устроились в светелке третьего этажа в доме молоканки , над самой Томью. Три дома молоканки на берегу Томи и в то же время в нескольких шагах от центра, библиотеки, почты и прочего привлекали нашу публику, и всегда 4-5 квартир в них были заняты "политиками". Да, кажется, и сама хозяйка имела слабость к этой незаконной публике, как дочь своего отца, пострадавшего за религиозные убеждения: ее не пугали частые посещения полиции и обыски.
Само собой в домах молоканки создался центр, куда часто заходила наша публика, рассеянная по территории города. Впрочем, был еще людный уголок для нашей братии на Воскресенской горе, в доме Орловых . Об этом доме следует сказать несколько слов.
Непривлекательный по внешнему виду, развалистый дом Орловых в конце пятидесятых годов XIX века принадлежал временно невольному жителю Томска Михаилу Александровичу Бакунину , когда его, после усиленных просьб знаменитой родни, Александр II выпустил из Шлиссельбургской крепости.
Вот в этом самом доме, в квартире Языковых проживала наша размашистая молодежь, Млодецкий , Шульц , Ольховский , куда часто заходили "сочувствующие души" разделить время изгнания, надзора. Надо прибавить, что и сами хозяева этого дома, Орловы , были больше, чем сочувствующие революционному движению: двое из их семьи были привлечены при разгроме "Сибирского пути", организованного для бежавших с далекого востока, пути с целой сетью адресов, пряток по заимкам и прочим местам и высланы на восток ( Орлов и зять его Юферов ).
Хозяйкой этой квартиры со сложной семьей была Ольга Николаевна Языкова-Прохорова . В семидесятых годах она была начальницей Костромской женской семинарии , которую закрыли за ее крамольный дух. Крамолу в то время усердно распространял в Костроме Зайчневский (имя Зайчневского встречается во многих статьях о революционном движении. См. исторический сборник "О минувшем" за 1909 год), деятельным учеником которого был А.Э. Языков , ставший мужем Ольги Николаевны.
Их сын Александр родился в 1874 г., в Петербурге. Его отец, дворянин Языков Александр Эрастович (1847-89) отбывал заключение в Тверской тюрьме в 1881-м, потом отбывал ссылку в Томске в 1883-85 годах. Значит, родители привезли в Томск и малолетнего Сашу? Остальные двое детей - от первого брака О.Н. Прохоровой. С полным самоотвержением, как хозяйка, Ольга Николаевна заботилась о всей компании, относясь ко всем с дружеским вниманием. Она как-то особенно умела утешить, успокоить огорченного. Хотя на ее долю жизнь скупо отпускала радости. Как человек большого образования, всегда стремящийся к книге, привыкший к быту обеспеченного интеллигента, она безусловно страдала от нудных мелочей, которые отрывали ее от умственных интересов.
Трогательно было видеть, как она своими близорукими глазами при чрезмерной рассеянности, без хозяйственного навыка старалась "вытягивать из пятаков рубли", или соображать, кому и из чего переделать для своих троих ребят. И кроме всей этих забот, она была и главной добытчицей для семьи : у нее, как владеющей европейскими языками и опытом учительницы, всегда были в изобилии уроки. Однажды зимой встречаю ее на улице без шапки.
- Что с вами? ? спрашиваю.
- Как что, спешу на урок, опоздала!.
- Почему же с открытой головой?
- Ах, вот почему так холодно, ну ничего, добегу!. С трудом заставляю ее покрыться оказавшимся у меня шарфом. Для себя у нее меньше всего оставалось времени и внимания.
Были, конечно, обязательные работы и у мужчин их компании, но они, как вообще мужчины, считали себя вправе располагать внеслужебным временем по своему усмотрению: они считали себя свободными от затяжных, липких домашних дел, которым несть конца, особенно когда в семье есть дети.
Александр Эрастович Языков был человеком широкой русской натуры с эгоистически барскими наклонностями, которых не спрячешь и в самых наидемократических условиях. Всегда находчивый, остроумный, с легкой язвительной критикой ко всему окружающему, со снисходительным отношением к человеческим слабостям, он привлекал к себе молодежь, особенно мужскую. Благодаря таким хозяевам, эта квартира всегда была нараспашку, всё и все в ней встречались приветливо, всегда приходили "вовремя". Для бесед, да еще с таким собеседником, каким был Александр Эрастович, жизнь давала много материала, особенно в восьмидесятые годы, когда на смену идеализма, народничества нарождалась проблема материализма. Вести, письма из России, "оказии", новые журналы, все встречалось с захватывающим интересом.
Нечего и говорить, что статьи Салтыкова-Щедрина, где сатирой облекались вопросы самодержавной политики, всесторонне осмеивались русские порядки того времени, доставляли публике минуты здорового, удовлетворяющего смеха. Много юмора творила молодежь и из своего пережитого по тюрьмам, на революционном пути. Насчет прекрасного будущего с увлечением строились разные утопии по имеющимся данным, а больше на "песке" и немало занимали публику.
А то затянет бывало "Эрастыч" протяжный мотив своим раскатистым голосом:
За Уралом, братцы, за рекой шайка собиралась
Эй, эй! знай гуляй! шайка собиралась... подхватывает компания, стараясь заглушить, зашевелившееся негодование против неволи. И с особенным смаком заканчивают песню словами:
Сладко выпьем, вкусно заедим, всего горе забудем, а на столе остывший самовар, крошки весового хлеба и остатки сахара для "прикуски". Иногда, правда бывала на столе и бутылочка, селедка и черный хлеб, но публика в ребяческом довольном настроении находила источник веселья в самой себе.
Заражались иногда настроением молодежи и серьезные, старшие члены колонии, Чудновский, Волховский и другие. Даже скептически относящийся к "Воскресенской горе" и постоянно занятый каким-нибудь изобретением Михаил Владимирович Девель , или, как его за глаза называли "у нас в Тамбове", так как он весьма часто, защищая то или иное положение в споре, закреплял его фактами из своей революционной деятельности в Тамбове. Как талантливый агроном-практик, он занимал там значительное место в Земельном банке, был членом- оценщиком, пользовался доверием. Но, как революционер воспользовался своим положением и немало водворил по губернии революционного элемента в виде волостных писарей, землемеров, фельдшериц и прочих, которые в свою очередь не дремали и вели пропаганду социалистических идей, где только удавалось. Многие из революционной братии побывали "у нас в Тамбове ", был там Гартман , были сестры Фигнер Всегда деятельный Михаил Владимирович, не любил предаваться мечтаниям о воздушных планах, что он называл "большим тараканом", а всюду искал хотя небольшого, но практического дела: лучше маленькая рыбка, чем большой таракан - говорил он. Отбывая первые годы ссылки в Нарыме, Михаил Владимирович с успехом фабриковал там сальные свечи, мыло, исполнял малярные и печные работы, применял и ко многому другому свою энергию, так как по его специальности, по агрономии, работы не имелось. Будучи в Томске, он надумал делать, между прочим, чернила: город большой, учреждений со "входящими" и "исходящими" достаточно, следовательно, мысль на месте производить чернила имела свое основание.
Надо сказать, что первая наша квартира по переселении с завода, недалеко от университетского парка, представляла собою одну комнату с небольшим закутком и подвальную темную, как колодец, кухню с открывающимся в нее люком, который представлял опасность для мальчика, и мы ею не пользовались. А приспособил ее Девель для своей лаборатории, где занялся производством чернил. Помню, что эта стряпня много поглощала сажи или чего-то черного, так как результаты часто отпечатывались на руках Михаила Владимировича. Но коварные чернила плохо оставляли след свой на бумаге, а вместе с водой, вопреки физическому закону, испарялись в пространстве, какого-то элемента в них не хватало, и фабрика закрылась. И досталось же фабриканту за эту "маленькую рыбку" от "Эрастыча" и других насмешников.
У живших в доме молоканки с их частыми посетителями тон жизни был серьезнее, более деловой, особенно когда в большой квартире этого дома поселилась А.И. Корнилова с М.Н. Присецкой . Конечно, и здесь жизнь проходила в разных тонах. Переживали и здесь минуты беззаветного молодого веселья, которое найдет возможность проявить себя в диких местах северо-востока. Здесь устраивали вечера с докладами в память того или иного революционного события. Переживали и горькие минуты с думами и соображениями, как помочь в несчастных случаях товарищам в захолустных местах.
Нечего и говорить, как изощрялись в шифровании писем, особенно при сношении с Карой, подшивать в подоплеку блузы, рубашки или в головной убор предварительно смятые кредитки для товарищей, решающих бежать с дороги и прочее, и прочее. Вообще много воспоминаний связано с этой квартирой (изредка пользовались для общих собраний большой комнатой в ремесленном училище, где смотрителем был муж Любови Ивановны Корниловой, Соловьев. Училище это построено и материально поддерживалось частным лицом, всесильным богатеем Королевым , который имел в Томске свыше десяти домов и во всех больших сооружениях, как театр, собор и прочее, принимал самое деятельное участие. Ему и нельзя иначе - говорили обывательницы - еще в молодости предсказано цыганкой, что жить ему до тех пор, пока будет строиться.
Кстати, в нашу бытность там с этим строителем на закате его дней судьба сыграла милостивую шутку в подтверждение, что "любви все возрасты покорны": очень полюбилась ему умная живая девушка С., у ног которой он с радостью сложил бы все свои богатства. Но, увы! должен был понять, что не все богатством возьмешь).
Компанией около этой квартиры главным образом велись дела кассы, сношения с ссыльными других мест. Некоторыми поддерживалась связь и с действующими в России. Тут же собиралась наша публика для встречи возвращающихся с востока, отбывших срок ссылки. Праздновали приезд бывших каторжан, путем амнистий получивших право на жительство в Томске, как например А.М. Колюжный , П.Ф. Николаев .
фото А.М. Калюжный (Колюжный),в 1870-х
(из собр. Музея "Каторга и Ссылка")
Ссылки: