 |
Яковлев Александр Евгеньич
Дядя Татьяны Яковлевой Александр был известным путешественником и успешным художником, и он познакомил Татьяну с людьми искусства - писателем Жаном Кокто и композитором Сергеем Прокофьевым (с которым накануне первой встречи с Маяковским она играла в четыре руки Брамса).
Мужик был высокий, элегантный, атлетического сложения, с небольшой, изящно подстриженной и густой, я бы даже сказал, тугой почти по-ассирийски бородкой и смелыми глазами. Он был художник, и звали его Саша, Александр Евгеньич Яковлев. Было ему, пожалуй, под сорок, когда-то учился он в Академии художеств в Петербурге , в мастерской Кардовского, где подружился с Васей Шухаевым , с Борисом Григорьевым , с пасторским сыном Вальтером Локкенбергом и будущим ленинописцем Исааком Бродским , вместе с которыми еще в юные годы писал импрессионистские пейзажи на волжском берегу. Был Саша красив, талантлив, удачлив, рано стал рисовать для модных журналов, участвовал в выставках, на выставке мир искусников заслужил похвалу самого Бенуа, бродил с другом Васей по Италии, бывал в Испании, на Майорке, расписывал особняки и церкви, петербургский богемный кабак "Привал комедиантов", уже начал успешно преподавать, жизнь била ключом... Катастрофа революции и большевистского путча застали Сашу в командировке на Дальнем Востоке (он честно собирал там материал, готовясь расписывать Казанский вокзал в Москве), потом в Пекине, Монголии и Японии, откуда как умный человек вернулся он уже прямо в Париж, в 1919 году. В межвоенные годы он выставлялся в Шанхае и в Лондоне, в Амстердаме, в Брюсселе, в американском Питсбурге, в Уилмингтоне, в Нью-Йорке и Вашингтоне, в Белграде и Копенгагене...
Написал портретов без счету, делал стенные росписи в Париже, помог перебраться в Париж другу Шухаеву с женой. Были у Саши не только трудолюбие, красота и талант, но было у него также огромное обаяние и был он человек светский. Даже не знаю, нравится ли мне это последнее качество, но то, что оно означает терпимость и что оно в общении удобно и приятно, это уж точно. Светский - это значит и не советский, и не антисоветский, а Сашу любили многие, всякие люди. Портреты его, писанные сангиной, и пейзажи его, и всякие этнографические зарисовки имели устойчивый успех. Люди завистливые называют это коммерческим успехом, но в уточнении этом нет ничего принижающего, а до вечности нам еще всем надо дожить.
Снимавший тогда виллу Ла Фезандри известный парижский издатель Люсьен Вожель к Саше благоволил, издавал альбомы его репродукций. Да что там Вожель, один из великих автомобильных Ситроенов обхаживал Сашу, уговаривая, чтоб он отправился в ситроеновскую экспедицию по странам Африки, и Саша поехал - пересек Сахару, Судан, Нигер, Чад, Мозамбик, Мадагаскар, написал групповой портрет участников экспедиции, привез три сотни африканских рисунков, провел африканскую выставку, продал все чохом за сто тыщ и получил французский орден Почетного легиона. А друг-издатель Люсьен Вожель выпустил хорошим тиражом новый Сашин африканский альбом... При этом, что странно, чтили невозвращенца Сашу и советские власти - в 1928 году участвовал он (в качестве француза) в московской выставке и даже имел в тот же год персональную выставку в стенах родной Академии художеств в Петербурге, который, впрочем, назывался тогда уже вполне неродственно - Ленинград.
Была у Саши и жена-актриса, вдобавок певица, Белла Казарова, но она скончалась, бедняжка, безвременно, в 1926-м. Понятно, что Саша горевал... Но понятно и то, что у такого-то богемного красавца везунчика не одна жена свет в окошке, были у него и умопомрачительные увлечения, и славные мужские победы. Говорят, долгий был у него безумный роман с Анной Павловой - на зависть сотне тысяч поклонников этой русской звезды балета. Да и другие случались с ним знаменитые случаи - про все рассказать, так и романа-эпопеи не хватит, а мы пишем только маленькую документальную повесть и уже, кстати, упомянули одну черноокую одалиску на террасной кушетке в воскресном Фезандри. Брюнетку звали Генриета, Генриета Паскар, по мужу могла бы зваться мадам Либерман или даже миссис Семен Либерман. Женщина вполне соблазнительная и романтическая, с нашей историей и с прочими завсегдатаями Фезандри тесно связанная.
Начнем с их с Сашей знакомства. Увидела она Сашу впервые в парижском ресторане Прюнье (в том, что был на улице Дюфи), издали увидела и сразу поняла: это он. Здесь я должен вам объяснить, что в ресторан Прюнье бог знает кто не перся. В ресторане Прюнье поесть многого стоило, но всегда находились люди в Париже, которые твердо знали: "Мы за ценой не постоим". Таким был, скажем, граф-писатель Алексей Николаич Толстой (насчет его графства не стихнут споры, но писательством и аппетитом он был еще и до эмиграции славен).
Прелестная его предпоследняя (третья) жена-поэтесса Наталья Крандиевская даже новеллу сочинила про то, как сидит она, бедненькая, новогодним вечером в эмигрантском Париже на рю Ренуар, подшивает непривычными пальчиками платье нижней соседки по дому и надеется, что вот заплатит ей соседка (небось о жене нищего Бальмонта идет речь) что ни то за портновский труд и поведет она на эти деньги своего Алексея к Прюнье, где возьмет себе лангуста, а ему дюжину его любимых маленьких устриц "кольчестер".
Впрочем, граф Толстой и сам, вскоре убедившись, что такие трудности у них начинаются с питанием у Прюнье, решил вернуться в Россию и там задорого продаться большевикам. Так что с судьбами русской литературы ресторан Прюнье, как видите, тоже имеет связь. Впрочем, у Генриеты Паскар (точнее, у мужа ее, торговца лесом Семена Либермана ) в описываемую нами пору никаких денежных трудностей не было, и Генриета беспечно зашла к Прюнье пообедать вместе с сыном-подростком, худеньким Алексом . Тут-то она и увидела в дальнем конце зала красивого человека с бородкой и отправила ему через официанта прелестную записку: "Вы мне нравитесь". Сына она при этом нисколечко не стеснялась, как, впрочем, и мужа (дело житейское). Саша Яковлев пересел за Генриетин стол, а по завершении веселой беседы даже перебрался в личный будуар Генриеты в квартире Либерманов на рю Фредерик-ле-Плэ. Так все началось.
Когда Саша представил Генриету своему покровителю Вожелю , у нее почти сразу начался роман с этим издателем, которому очень нравились брюнетки. Конечно, прочие во-желевские брюнетки (по большей части они были армянки) встретили появление Генриеты в Фезандри не слишком дружелюбно, но ее нелегко было смутить и сбить с толку. А барственный, тороватый и щедрый Вожель никого не хотел обидеть. Прежние его пассии нашли пристанище и заработок в его журнале моды "Жарден де мод", а юного Алекса , едва окончившего один курс в Академии изящных искусств, Вожель пристроил в свой новый иллюстрированный журнал "Вю", где Алекс многому научился и как фотограф, и как иллюстратор, и как график (приходится признать, что позднее, за океаном, вставший на ноги Алекс не так щедро благодетельствовал стареющего Вожеля). Журнал "Вю" испытал сильное влияние авангардной русской фотографии, фотомонтажа и графики, влияние Родченко и влияние русских конструктивистов. Недаром же Вожель оказался в 1925 году на высоком посту комиссара советского павильона на Всемирной выставке декоративного искусства. С уверенностью можно сказать, что недаром. Впрочем, подробнее об этом я расскажу дальше, а пока хотелось бы только добавить, что симпатичный Саша вел себя как хороший друг не только по отношению к Вожелю, но и по отношению к однокашнику Василию Шухаеву , которого ввел в фезандрийский круг и которому помогал доставать работу.
Ссылки: