"Голос народа" на экскурсиях по Петербургу и его окрестностям

После сей небольшой преамбулы можно наконец передать микрофон (символический) публике, которая наполняла в ту пору наши музеи и автобусы. Это позволит нам услышать, так сказать, голос народа и припомнить, какие вопросы задавались нам, экскурсоводам, что мучило людей, удивляло их, трогало или ставило в тупик, как они себя вели, что их смешило, что утомляло, какова была степень их наивности или, наоборот, искушенности. Кем, собственно, в те годы были наши слушатели?.. С удовлетворением, даже с некоторым самодовольством замечу, что, возможно, моя первая профессия - геология толкнула меня на попытку создать некий стратиграфический разрез нашего общества поздне-брежневской эпохи, а именно: от "четвертинки" (верхнего и новейшего слоя) крупных городов спуститься в "докембрий" (древнейший и глубинный) нашей удаленной провинции.

Итак - записи 1973 - 1988 годов. Один из самых распространенных вопросов, который задает публика в петровских музеях (и в Летнем дворце в Летнем саду, и в Домике Петра Первого на Петроградской) - кто такая Екатерина Вторая: "С Екатериной Первой нам все ясно после вашего рассказа, а вот кто такая была Екатерина Вторая?!." Публика пребывает в наивной уверенности, что раз царь Петр был женат дважды, то значит, отсюда и номера: первая жена - Екатерина Первая, а вторая - Екатерина Вторая.

Однажды подходит ко мне после экскурсии средних лет мужчина - крепкий, коренастый, с лицом, вырубленным грубо и незамысловато, но вполне порядочным. Он (пониженным голосом): Скажите, эта Екатерина была... Гхм... Неустойчивая... (Красноречивое движение пальцев, густо краснеет...) Или то была Екатерина Вторая?.. Я. Обе были неустойчивыми. Краснеет, как бурак, и удаляется. Вопрос, который мне обещали все мои друзья, когда я поступала на работу в петровские музеи, и который я все же считала невозможным и чересчур анекдотичным - он был-таки мне сегодня задан около Домика Петра Первого. Спросила молодая женщина с вполне осмысленным, милым лицом. Она: Скажите, это окно Петр прорубил в Европу? (Указывает в направлении Домика, видя мое замешательство, - исправляется.) У этого окна он встал и сказал: Здесь будет город заложен назло надменному соседу?.. Я: А чьи это слова: "Здесь будет город заложен..."? Она (подумав): Пушкина... Я: Ну так?.. Замешательство. Позднее этот вопрос я получала еще несколько раз. Может быть, его задают люди из провинции?.. Но, к сожалению, слишком часто приходится выслушивать самые наивные, а порой - прямо-таки неприличные вопросы именно от ленинградцев, петербуржцев. Вот несколько примеров: Веду автобусную экскурсию. На проезде показываю издали место дуэли Пушкина и Дантеса. Рассказываю о том, что каждый год 10 февраля, в день смерти Пушкина, в его последней квартире на Мойке, 12, давно превращенной в музей, проходит траурная панихида в память кончины поэта. Кончается экскурсия, группа выходит из автобуса, а наш фотограф, веселый, румяный, красивый мальчик, останавливается на ступеньке. Он: Да, чуть не забыл спросить - а кто служит панихиду?.. Я: Да все больше научные сотрудники, наши коллеги - музейщики... Кто-то из группы: Гражданская ведь панихида... Интересно, он слышал о том, что у нас церковь отделена oт государства?.. Или не слышал? Или еще вот такой эпизод... Веду автобусную экскурсию по городу для иностранцев - музейных работников. Было это в 1977 году, 16-18 мая, во время международного съезда музейщиков ICOM . Город заполонили иностранцы, везде слышна английская, французская, испанская речь. Прямо-таки - международный фестиваль! Петербург не удивишь обилием иностранцев, но на этот раз их было побольше, чем хозяев, и все такие интеллигентные родные лица музейщиков! Свой свояка и т. д... Сразу оговорюсь - все экскурсии шли под перевод, и девочек, которых готовили в переводчицы (как правило, приглашались именно молодые особы от 20 до 30 лет), тщательно при подготовке просеивали и муштровали соответствующие органы. Экскурсоводам, даже владеющим языком (ко мне, увы, это не относилось!), вмешиваться в работу переводчицы, входить в незапланированный контакт с иностранной группой не разрешалось. Не дай Бог - о чем-нибудь не о том заговорят!.. И, к несчастью, не все переводчицы справлялись с материалом. Моей коллеге, например, никак не удавалось перевести на английский словосочетание "военный переворот". Тут уж даже моего запаса английского хватило, чтобы выпутаться из этой истории! Кроме обычного маршрута по городу в наши обязанности входило каждый раз завозить гостей в Домик Петра Первого и проводить там коротенькую экскурсию, а ночами, благо они были в эту пору белыми, проводить для гостей петровские ассамблеи в Летнем саду и в Летнем дворце Петра. Город на этом зарабатывал валюту! И вот как-то на подъезде к музею группа что-то спрашивает у переводчицы о Петре и о Домике. Та наклоняется ко мне с вопросом: "Он (Петр) что, родился в этом домике?.." Я отшатываюсь: "Девочка, милая, когда царь Петр основывал Петербург, ему было уже за тридцать, рождаться ему было поздно!.. Да и почему бы ему рождаться в "домике", он не был сказочным персонажем или простым крестьянином, он был русским царем и родился, как положено, в Кремле!.." А ведь она что-то кончала... Наверное, университет!.. А вот и еще этюд - в дополнение к двум предыдущим... Очень жаркий летний день. Стою с указкой в дверях Домика. Вбегает молодой человек в белой распахнутой рубахе. Пот катится градом по лицу бедняги. Видит меня. Он: Я только хочу спросить... Мне нужен Домик Пушкина!.. Я: Это - Домик Петра. Он: Я знаю, а мне - Домик Пушкина. Я: Квартира Пушкина на Мойке, 12, отсюда очень близко, через Неву по Кировскому мосту и направо... Он: Нет, не "квартира" - Домик. У нас там съемки. Я опаздываю... Я: Может быть, Домик Китаевой в городе Пушкине? Он: Нет, здесь... (припоминая) Где-то на набережной Макарова?.. Я: Может быть, вам нужен Пушкинский Дом ?!. Он: А что там?.. Я: Институт русской литературы Академии наук и Литературный музей . Он (с облегчением): Точно, он. А как туда попасть?.. Ничего себе - "Домик Пушкина"!.. Что же спрашивать с приезжих?! Группа казахов из Алма-Аты. Экскурсия по Домику. Тщательно обговариваю вещи, рассказываю небылицы. Очень внимательно слушают, на лицах восхищение. Затем один выступает вперед, широким жестом показывает на экспонаты, петровские приборы, книги, посуду, одежду. Он: А ты нам отсюда ничего не подаришь?!. Я: Как можно, это же музей... Он: А я не для себя прошу. Я - директор школы!.. Друг степей...

Приходит в Домик группа украинских бабок - красивые, мясистые, налитые, улыбающиеся. С удовольствием выслушивают экскурсию. После: Они: Де-евочки... А хде здесь махонький домик, што Петр своей фаворитке подарил?.. Замешательство среди экскурсоводов: Домик?.. Фаворитке?.. Нет, здесь такого нет... Они: А нам экскурсовод на автобусной экскурсии показывала... Я: Не может быть... А что за экскурсия у вас была?.. Они: По Ленинским местам. Я: А что же это коллегу вдруг потянуло на такой экскурсии вам о фаворитках Петра рассказывать?.. И вдруг меня осенило!.. Я: А может быть, она вам показала особняк, который царь Николай Второй подарил своей фаворитке - балерине Матильде Кшесинской ?!. Он, действительно, здесь рядом, на плошади... Они: Ох, правда, правда... Простите, девочки... Мы подпутали... Остается добавить, что "махонький домик, фаворитке подаренный" мало того, что находился на площади Революции, как тогда называлась Троицкая площадь, но еще в нем работал в советское время сперва Музей С. М. Кирова (это было во времена моего детства), а затем - Музей революции!.. Не перечислить анекдотов, которые рождены советскими переименованиями!.. Это особая тема. Я больше всего люблю из серии таких анекдотов - московский. А именно... Знаменитая Библиотека иностранной литературы в Москве некоторое время в 1950-х годах находилась на Варварке. Как известно, Варварка в советские времена была по какой-то неясной ассоциации переименована в улицу Степана Разина. Так вот - однажды в библиотеку пришло письмо, на конверте которого был написан адрес: "Библиотека иностранной литературы им. Степана Разина"! Но и наш брат, экскурсовод, бывает не многим грамотней своего экскурсанта!.. Читает нам как-то лекцию наша коллега (это было на курсах, которые я посещала). Коллега была человеком грамотным, специалистом в своей области, но в тот вечер ее одолел насморк, и речь ее была не всегда четкой. И когда она, перечисляя постройки в Петербурге и окрестностях, быстрой скороговоркой произнесла с простудным прононсом: "...дома Бирона, Остермана, Левенвольде, - и прибавила: Понятно?" - моя сокурсница раздраженно откликнулась: "Нет, совершенно непонятно!.. Вы произнесли кучу незнакомых географических названий, а мы не знаем, что это и где!.." На что наша ученая коллега с простудным прононсом справедливо заметила: "Девушки, вы ведь здесь все с высшим образованием собрались, если не ошибаюсь. Как я понимаю, вы обязаны кое-что по нашей теме уже знать?!." Друзья попросили показать итальянке-славистке Петербург петровского времени. Когда мы оказались в районе Смольного, выяснилось, что она попала в этот уголок Петербурга впервые и не только не видела никогда Кикиных палат (памятник собственно петровской эпохи), но и о существовании знаменитых более поздних ансамблей - растреллиевского монастыря, Таврического дворца, Смольного института (классического ансамбля Кваренги) - не подозревала. И вообще не слышала о том, какую роль сыграли эти здания в нашей истории, в том числе и в революционной. Тем более ей было неизвестно, что именно из Смольного осуществлялось и тогдашнее партийное, увы, не столько руководство, сколько угнетение всех сфер существования нашего города. И в первую очередь - угнетение культуры!.. Показываю ей на медленном проезде издали пресловутый "штаб Октября", и она восхищенно произносит: "О-о-о!.. А там перед ним - памятник Пушкину?.." Н-н-да... Нужен им Пушкин!.. Как же!.. У нас был тогда на слуху зловещий анекдот : в Смольном, в кабинете Романова (такую фамилию носил наш тогдашний отец города!) на стене висит лозунг: "Души прекрасные порывы!". Труден русский язык для иностранца: душа-души-душить... Петровские палаты и палач... Попробуй тут разобраться!.. Группа из Боржоми... Я давно заметила, что какая бы самая неподготовленная группа не приезжала - из Закавказья, из Средней Азии, пусть это люди, едва понимающие по-русски, пусть странно одеты, пусть, громко перекрикиваясь на языке своего родного аула, они врываются в Гостиный двор, сметая на своем пути все препятствия, но... такие категории, как жизнь и смерть, для них не пустые слова. Понимание этих категорий каким-то образом в них воспитано. Отмечаю с печалью, что не могу сказать того же о большинстве своих соотечественников. Да, так вот - Боржоми... Кажется, это они торгуют у нас гвоздиками и помидорами, у каждого из них как будто даже чуть знакомое лицо, лицо человека с рынка, но... Вот они входят на Пискаревское кладбище . Я произношу: "Перед вами братские могилы..." И - мужчины все как один снимают шапки (в любую погоду!). И люди меняются, что-то вечное ложится на лица пожилых мужчин - как у тех стариков возле рембрандтовского блудного сына. Женщины от мала до велика сразу - как плакальщицы - утирают глаза, тяжело вздыхают, что-то горестное шепчут... А наши группы (из российской провинции) часто приходят сюда, чтобы поставить крестик. Были, мол, видели!.. Попробуй сказать им, что вот в вашем расписании накладка произошла, времени у вас на экскурсию в обрез, может быть, исключим Пискаревское кладбище (очень много времени уходит на проезд!), посмотрим лучше город, погуляем дольше на остановках в центре - какое там! Возмутятся, обидятся, жалобу напишут... А на кладбище - полное равнодушие или ханжество. Иной раз идут за тобой и обсуждают магазины, покупки. А ведь не просто мимо братских могил проходят, можно сказать - по могилам ступают. Ведь аллеи, дорожки, что расчерчены сейчас - расчерчены по единому братскому полю блокадных захоронений... Глубоко падение нравственное русского народа . Гораздо глубже, по моим наблюдениям, чем у всех остальных наций нашего отечества. Ханжество, суета, озлобленность... А с другой стороны... Как-то беру экскурсию "Архитектор Трезини" от Балтийского вокзала. Экскурсия заказана для рабочих гигантского завода, который выпускает краны и всякие тяжелые погрузочные машины и поднимает свои корпуса рядом с вокзалом, почти нависая над ним. Мой шикарный красный новенький "икарус" поджидал меня у круглого привокзального садика. В садике, как обычно, на одних скамеечках сидели, одеревенев в объятиях, девочки и мальчики, а с других скамеек на них пялялись глазастые старушки. Влезаю в свой "икарус" и застаю такую сцену: за широкой, невозмутимой спиной водителя в первом ряду сидят две женщины с простыми и славными лицами. В руках у них толстые общие тетради - это они приготовились записывать экскурсию! (Очень трогательно, как будто им завтра сдавать "Трезини" нашему методсовету!). А перед ними стоит организатор экскурсий (крупные предприятия могли себе позволить в те времена выделять специальную ставку на такую должность!) - энергичная и тоже симпатичная гражданочка. Только в данный момент она ругательски ругала тех двоих с общими тетрадями. Ругала за то, что, кроме них, никто больше на экскурсию не пришел!.. "Ни одной экскурсии больше не отдам в цеха, ни одной! Все - итээрам! Вот как собираются из цехов! Посмотрите-ка! Нужна им, что ли, экскурсия?!" Извиняется за своих сослуживцев, обращаясь ко мне, и оформляет полную стоимость экскурсии, то есть как будто она уже проведена (момент наибольшего везения для экскурсовода - и наряд в руках, и работать не надо).

Редко, но случается. Сажусь оформлять документы водителю, тетеньки с тетрадями исчезают из машины... Поднимаю глаза - а в автобусе народ. Что за чудо! Все места заняты, тетеньки - энтузиастки уже сидят на своих местах - и раскрытые тетради на коленях!.. И тут до меня доходит, что, пока я возилась с бумагами, они привели в автобус... садик! Тот самый круглый садик перед вокзалом! Мальчики и девочки, не меняя позы, переместились в мягкие кресла "икаруса", и глазастые старушки тут как тут... Тогда-то мне и пришло на память восклицание незабвенной памяти Антонины Николаевны Изергиной : "Дайте мне любого человека с Дворцовой площади, и я докажу ему, что Сезанн - великий художник!" Водитель (а у нас на "икарусах" работали всегда очень норовистые водители!) уже готов был выступить с протестом, но я решительно взяла микрофон. Девочки и мальчики отреагировали на мой голос, как на дудочку Гамельского крысолова: разомкнули объятия, замерли с буквой "О" на устах и ходили за мной от одного трезиниевского объекта до другого как сомнамбулы. Старушкам тоже я угодила. "Ох, спасибо, милая! Ты нас по всем церквам и монастырям провезла, все рассказала так складно..." А энтузиастки с первого ряда строчили без устали в свои общие тетради, не пропуская ни малейшей подробности... Как живется тебе в новые времена, мой доперестроечный экскурсант?!. P. S. Кстати, на Менделеевской линии у здания Двенадцати коллегий (один из объектов экскурсии) я встретила в тот весенний вечер Эльгу Липецкую с Емельяном Николаевичем и Люду Комм . Они гуляли, проходили мимо и, рассмотрев меня за стеклами "икаруса", постучали в окно... Когда нас вызывали на "Обзорную" к Варшавскому вокзалу, мы понимали, что пришел поезд из провинции. Поезд! Соответственно, и нас собиралось автобусов 12-15. На сей раз - это был Азербайджан, Баку! Войдя в свой автобус, я застала в нем тринадцать азербайджанцев, почти не понимающих по-русски.... Широка была страна моя родная!.. "Дорогие друзья! - обратилась я к ним. - Может быть, вас отвезти в центр города к нашим магазинам?.." "Не нада магазин! - откликается седой аксакал - Кто хотел магазин - ушел. Мы хотим экскурсию! Я переводить могу..." Везу. Объясняю. Мой "аксакал" в особенно патетических местах громко выкрикивает нечто по-азербайджански, переводит остальным. Въезжаем на Исаакиевскую площадь. Я, конечно, на собор показываю. Но тут происходит осечка! Дело в том, что напротив, в Манеже была открыта в ту пору выставка Ильи Глазунова, и, как всегда, длиннющая очередь перед входом! И не просто очередь, а густая толпа, чуть не опоясывающая западную половину окружности Исаакиевской площади! Ну и конечно - с милиционерами и штакетником, все как полагается! Мои азербайджанцы вскочили со своих мест, кинулись к окнам, к дверям, разволновались, загалдели, чуть из автобуса на ходу не повыскакивали. Впали в крайнее возбуждение. С трудом мне удалось их успокоить. Но вот когда я им объяснила, что плохого ничего не случилось - ни войны, ни восстания, ни пожара, что ничего особенного не происходит, что эта очередь, эта толпа стоит не в магазин, а в музей, что эти люди хотят посмотреть картины... Всего- навсего! Вот тут экскурсии пришел конец. Мои кавказские братья попадали со своих сидений от хохота, они что-то выкрикивали, обращаясь друг к другу, цокали языками, качали головами... Нормальная реакция. А вот еще одна "нормальная реакция". И тоже - на Глазунова! Я не припомню, что это был за год (хотя установить дату можно легко), когда нам в Петербурге впервые показали Глазунова. Выставка была в Доме офицеров на Литейном. Не собираюсь вдаваться в анализ творчества этого художника, скажу только, что "покидая выставку" чувствовала себя глубоко оскорбленной за то, что нас так "опустили" (хоть я и с отвращением употребляю этот современный термин, но для той ситуации точнее слова не подыщешь!). Именно потому я и запомнила анекдот, рассказанный моей подругой в ту же пору, через несколько дней. Она, выйдя из Дома офицеров с той же выставки и с теми же примерно чувствами, что и я, села в трамвай и, погруженная в свои нерадостные размышления, не сразу заметила, что трамвай вскоре остановился и что-то слишком долго не двигается... Когда она очнулась и посмотрела по сторонам, то оказалось, что трамвай стоит в центре Литейного, окруженный густой толпой народа. "Почему мы стоим?! - вскрикнула она. - Что- нибудь случилось?! Откуда такая толпа!?" - "Глазунова хоронят..." - ответил ей кто-то из пассажиров. "Как?! - воскликнула она, не в силах сдержать некоторого ликования и чувства отмщения. - Он уже умер?!." ...Все-таки, видимо, требуется разъяснить, что в тот день и час переносили (и перевозили) прибывший из Парижа прах композитора Александра Константиновича Глазунова в Алсксандро-Невскую лавру. Процессия медленно двигалась по Литейному. Транспорт долго и безнадежно стоял. Да не оскорбится дух милейшего и благороднейшего Александра Константиновича таким совпадением... Дети на экскурсии - у них всегда неожиданная реакция на увиденное и услышанное. Иногда эта реакция погружает в большое уныние. Показываю плафон в Детской комнате Летнего дворца Петра Первого: играющие амуры с различными атрибутами в руках. Объясняю символику - и вдруг в группе дружный хохот. "В чем дело, ребята?!" - "Они все голенькие!.." Другой раз показываю портрет Екатерины. Произношу: "Дамы теперь, по строгому указу царя Петра, должны были являться на праздники и ассамблеи во французских туалетах..." - опять гомерический смех. "Что вас рассмешило, ребята?!." - "Туалеты - ха-ха-ха!! Туалеты!.." - "Ребята! Разве вы не слышали таких выражений: "У нее шикарные туалеты!.. Она все деньги тратит на туалеты!.. И так далее..." - "Нет. Не слышали". И при этом настроены дети очень агрессивно. Объясняю: туалетная комната - это совершенно не обязательно уборная, или - только уборная, в современном смысле этого слова, наиболее сейчас распространенном. Так называлось помещение, где человек переодевался, приводил себя в порядок, умывался и т. д... В ответ хохот! "Да и кроме того - слово "уборная" имело и имеет другое значение! Имеет даже и сейчас - например, "театральная уборная", где актер накладывает грим и переодевается для выхода на сцену..." Ничего не помогает. Еще большее веселье... В городке Юрьевце на Волге, откуда родом архитекторы братья Веснины и Андрей Тарковский , первое здание, которое встречает вас у пристани, - "Детский сад им. 14-летия Октября"!.. Дожил до 1985-го... Домик Петра Первого. Сижу у музейного стола вместо контролера (коллега отошла выпить чашку чая в так называемую "сторожку"). "Сторожка" находилась тут же, рядом с Домиком на территории музея и была единственным местом, где зимой можно было согреться (в музее было холодновато), можно было выпить чашку чая горячего, можно было почитать, если уж совсем пустынно, холодно, день будний и экскурсантов нет на горизонте, а свое время отдежурить полагается. Я, например, почти все свои знания, связанные с петровской эпохой, приобрела или в Публичке, или в "сторожке"... Правда, в "сторожке" иногда бывало людно, порой туда набивалось пять-шесть милиционеров!.. Это был бич нашего района. Милиционеров здесь была прорва, по пять человек на один квадратный метр! Объяснялось это тем, что рядом находился дом "сто колонн", в котором проживал сам "хозяин" города, знаменитый Первый секретарь обкома КПСС Ленинграда - Романов ... Надо же, и фамилию царскую имел!.. Однофамильцем был с нашим героем... А непосредственно над нами возвышалось так называемое "дворянское гнездо" , элитный дом, построенный в конце 60-х годов. Пока его строили, рабочие нам говорили, проходя мимо: "Вот, построим наш дом, и снесем вашу хибарку!"

Но элитному дому мы прощали многое, ибо - во-первых, там поселилась прорва интересных людей, прежде всего, конечно, актеров, режиссеров и прочих, а во-вторых, - весь его застекленный первый этаж занимали магазин и очень уютное кафе. Полезные заведения! Стены и в магазине и в кафе были украшены керамикой, стилизованной под петровские изразцы, что роднило "дворянское гнездо" с нашим музеем-"хибаркой". Рисунки, сложенные изразцами, изображали сцены из петровской истории. Конечно, не обошлось и без Петровской ассамблеи, которая тематически так кстати пришлась для просторного кафе. Нет, с "дворянским гнездом" мы вполне сдружились, но вот нагловатую "охрану" Романова я с трудом выносила. Когда им нечего было делать, они заваливались к нам в "сторожку". Им нравилась наша молоденькая Наташа-контролер. Вообще, у нас проводить время было веселее, чем дежурить на морозе у парадной "хозяина". Застав эту милицейскую гурьбу в тесной "сторожке", я обычно произносила: "Ребята, пока вы тут гостите у нашего Романова, у вас того Романова не украдут?!" На некоторых это действовало, они исчезали. Я видела иногда их, этих молодцев, издали, когда они "давали отмашечку", то есть - запирали движение по Троицкому мосту и Каменноостровскому проспекту, ибо ожидалось прибытие шефа. Транспорт надолго вставал, пропуская эскорт Романова. Сколько при этом было на их лицах наглости, холопьей вседозволенности и презрения к прочему люду, который, законсервированный на полчаса в остановившихся и запертых автобусах и трамваях, томился в духоте, нервничая, опаздывая куда-то, близкий к предельному отчаянью и к инфарктам!.. Так вот, сижу я как-то на месте контролера у входа в музей... Должна пояснить, что мы, экскурсоводы, находились не на ставке (то есть зарплата наша зависела от посещаемости музея, от количества экскурсантов), так что иногда бывало "густо", а иногда и "пусто", особенно не в сезон, в плохую погоду и т. д. Тогда дорог был каждый экскурсант с билетом. Тем более, что мы себя не очень- то жалели, все равно - экскурсия не экскурсия, заплатят - не заплатят, а с пришедшими пообщаешься, на вопросы ответишь, самое главное разъяснишь. Но вот наглых экскурсантов мы не любили, тем более, что наглыми бывали, как правило, люди богатые и сановные. Так вот - сижу я у дверей, и вдруг появляется процессия. В центре ее - какой-то высокий военный чин дружеской державы (как выяснилось через несколько минут - Монголии) в окружении наших "зеленых" (охраны и большого количества кагэбэшников) - все как один в нашивках и звездах!.. Проходят, разумеется, мимо - даже не взглянув на меня. Я (нарочито громко): Ваши билеты, товарищи!.. Один из "зеленых" останавливается и, круто развернувшись на каблуках, оборачивается ко мне. Я замираю - передо мной стоит... герой Гайдара! Косая сажень в плечах, стройный, высокий, породистый, ярко-зеленые глаза сияют... Он: Это - министр Монголии. Наверное, вы пропустите министра без билета?!. Я (распахнув свои глаза навстречу его зеленым): Ну, если у министра не хватает денег на билет, придется проявить любезность и пропустить его без билета!.. Он (минутная пауза - что за ней: вызвать директора музея, записать фамилию, просто забрать - решил свести на шутку): Вы не лишены чувства юмора!.. Я (пялясь в зеленые глаза): Это мне очень помогает в подобных ситуациях. Тем временем вся компания - человек пять- шесть - вываливается из музея, и один из "зеленых" говорит министру, успевшему заглянуть в Домик: "Вот в такой хибарке он и жил..." Экономные господа!.. Продолжая тему "министров" и прочих экскурсантов "с претензиями", вспомню еще один эпизод. Единство времени и места, обязательные для классической трагедии, мне придется нарушить, ибо начало действия относится к вечеру первого дня и происходит в Домике Петра, а окончание - к утру следующего дня, и на этот раз разворачивается на противоположном берегу Невы, во Дворце того же императора. Итак... Близился конец рабочего дня, и мы выжидали, когда подберется достаточное количество народа для заключительной экскурсии в Домике. В музее гуляла небольшая компания молодых, но достаточно энергичных и горластых особ женского пола, которым не терпелось услышать экскурсию, ибо сами себя они не могли занять: экспонаты рассматривать не умели и не любили, даже заглянуть внутрь Домика ленились. Их надо было развлекать байками. В сторонке от них держался немолодой интеллигентный гражданин - он-то как раз с интересом изучал экспозицию. Дамы громко выражали недовольство, при этом одна из них произнесла: "Позволили бы мы такое у себя за прилавком!.." Ага! Торговые работники!.. Ну погодите, милочки!.. Я вошла в музей и сказала: "Добрый вечер, друзья, кто заинтересован в экскурсии - прошу ко мне. Не следует возмущаться - ведь мы специально предоставляем Вам возможность сперва рассмотреть экспонаты, прочитать различные документы - во время экскурсии у вас не будет на это времени. И, послушайте мой совет, не признавайтесь, да еще так громко, что вы принадлежите к сфере торговли, а то как бы вас публика не побила, припомнив ваши подвиги за прилавком!.." Притихли... Проглотили... А вскоре и забыли обо всем, увлеченные экскурсией... Расставались мы друзьями. На следующее утро прихожу в Летний сад во Дворец Петра - да еще и загодя, что у меня далеко не всегда получалось. Организатор экскурсий меня встречает фразой: "Елена Андреевна! Вот, кстати! Пока не начался наплыв публики, проведите посла - вот господин переводчик дожидается!.." Из тени выступает вчерашний одинокий экскурсант мужского пола... "Здравствуйте!.. Я вчера вас слушал в Домике перед закрытием... Вы еще так здорово поставили на место торговых работников... А у меня, знаете ли, посол Бирмы..." (или еще более экзотическое и запредельное что-то было названо - может быть, Таиланд?.. Не вспомню уже теперь!..) Но... гость с Востока, причем дальнего... Я наблюдала за послом, пока вчерашний знакомец тихо переводил ему мой рассказ о царе Петре. Иногда, выслушав перевод, гость быстро поднимал на меня глаза и тут же опускал, точнее - прикрывал их снова... Загадочной Шамбалой веяло на меня, когда я встречалась с его взглядом. Что ему наш Петр?!. Выходит как-то из Дворца группа иностранцев. Прощаются.

Они: Вы очен харашо говорите по-русски...

Я (вот так комплимент!): Спасибо!

Они: Так харашо, што мы все понял...

Я: Это мне заменяет знание иностранных языков.

Пауза. Дошло. Рассмеялись. Дворец Петра. Стоит в группе экскурсантов очень экзотический старик - высокий, седой, богатырского сложения, благородной осанки, но... шляпу не снял (!). Выходим после экскурсии в Летний сад. Он подходит ко мне, протягивает руку (!) и держит речь (весьма громогласно): "От всей Украинской Академии наук... Я - академик из Киева... Очень благодарю, очень. Прекрасная экскурсия. Я в Ленинграде жил, учился здесь в Политехническом институте... Но, знаете, в студенческие годы все некогда... И по музеям ходить некогда... Много занимался. (Понятно, академиком стал!) Вот хотел спросить вас - а Екатерина Вторая, она, собственно, кто? (Выслушал.) Она попрогрессивней, кажется, была?.. И вот еще один вопрос - где Петр похоронен?!." (Дорого, однако, платят те, кто становятся украинскими академиками!)

Около 9-го июня, дня рождения Петра Первого. Учительница привела детей на экскурсию. Задает вопрос: "Мы на могиле Петра в Петропавловской крепости были. Много цветов - вся могила засыпана... Это что же - родственники приносят?.." Кстати - о цветах на могиле Петра... Я пришла работать в петровские музеи после юбилея. Накануне, в 1972 году было отмечено 300-летие Петра. Если быть точным - оно не было отмечено, ибо власти городские запретили его отмечать (мы же в Ленинграде живем, при чем тут Петр!..). Официально, от города на могилу Петра в Петропавловском соборе не было положено ни одного цветочка!.. Но горожане самостоятельно отпраздновали юбилей. Стихийно! Народ тек и тек целый день в Петропавловскую крепость, и могила Петра оказалась в конце дня засыпана цветами!.. Когда я, придя в Летний дворец Петра следующей весной, в разговоре с Г. М. Татарской обронила: "Но я ведь еще не видела вашей юбилейной экспозиции!.." - последовал горестный ответ: "Какая юбилейная экспозиция! Нам запретили хотя бы намеком отметить трехсотлетие Петра!.." Ну да... Конечно... Как же я не догадалась!.. У нас ведь свой Романов в Смольном!.. Дворец Петра. На экскурсии в группе девочка 16-18 лет. Таджичка (а может быть, киргизка) с бабушкой (а может быть, с пожилой мамой... тогда самая младшенькая, небось...). Старшая - в национальном костюме, младшая одета вполне современно. Слушают очень внимательно, выражение лиц осмысленное, обмениваются значительными взглядами, иногда легонько подталкивают друг друга локтями, у младшей - глазенки горят. При переходе из одной комнаты дворца в другую младшая оказалась в заднем ряду: сквозь чьи-то локти, плечи, головы я ловила горящий взгляд ее умных узких глазок. Она боялась пропустить хоть слово из экскурсии! А когда кто-то перед ней поднял руку, поправляя прическу и заслонив меня, она изящным движением протянула тоненькую смуглую ручку и отстранила заслон. И опять - воспаленное удивлением личико, горящие глазки... Дворец Петра. Аида Шерешевская , взглянув на приближающуюся к музею школьную группу, взмолилась: "Только не детей!.." Я (покорно вставая со скамейки): От школьного завуча это слышать особенно весело!.. Аида: Я все утро промаялась! Читала на курсах (Для подготовки в вуз!) тему "Война и мир"... Меня спросили: "Почему Лев Толстой не создал в романе образ народною героя Ивана Сусанина!.." Домик Петра. Группа казахов. Кое-кто из стариков - в национальных костюмах. Стоят, внимательно слушают, цокают громко языками - очень удивляются. Но лица - осмысленные, спокойные, значительные. А вот как выглядит самонадеянный питерский экскурсант в провинциальном музее... В Овстуге, в имении Тютчева коллеги показали нам запись в Книге отзывов. Ее оставил один из наших земляков, преисполненный столичной гордости и мягкого снисхождения к скромным провинциальным музейным муравьям. Он написал благодарность сотрудникам музея, похвалил за очень "подробный и проникновенный рассказ о поэте Федоре Тютчеве". Но при этом позволил себе горестное замечание: "Жаль только, - пишет наш земляк, - что девушка-экскурсовод перепутала место захоронения поэта. Она сказала, что "Тютчев похоронен на Новодевичьем кладбище в Петербурге", а всем известно, что Новодевичье кладбище - в Москве". Подвел нас земляк. Надо было сперва поговорить по душам с экскурсоводом (хоть музей и провинциальный!), спросить о Новодевичьих монастырях, а потом уж хвататься за Книгу отзывов!.. Впрочем, может быть, ему не приходило в голову, что кладбище Новодевичье названо по монастырю, а Новодевичьих монастырей, разумеется, было в России немало. В том числе - ив Москве, и в Петербурге... Я привожу примеры анекдотичных высказываний представителей публики, но сколько не менее сногсшибательных оговорок делаем мы, экскурсоводы! Моя приятельница шепнула мне при встрече наших групп у Смольного, что она только что, излагая материал у памятника Ленину на площади Финляндского вокзала и глубоко задумавшись о своих делах, машинально произнесла: "Он стоит, гордо откинув свою кудрявую голову". А году этак в 1975-м погожим осенним вечером во время моего дежурства в Домике побывала Галина Сергеевна Уланова ... Нет, не в гостях и не на экскурсии, а вот как было дело... Заканчиваю разговор с очередной группой, народ расходится, задает вопросы, а в дверях появляется моложавая, спортивного облика дама в брючках и с очень знакомым лицом (потом уже я сообразила, что это одна из балерин Мариинского театра!). Дама делает мне загадочные знаки. Музей пустеет, я подхожу к ней, и она начинает сбивчиво объяснять: "Мы здесь с Галиной Сергеевной Улановой... Мы объезжаем места в Петербурге, связанные с ее детством. Она интересуется - где икона, которая была раньше в Домике?.." Икона действительно была. Знаменитый "Спас Нерукотворный", писанный, по преданию, Симоном Ушаковым (!). Считалось, что эта небольшая, но очень чтимая царем Петром икона XVII века была подарена ему матерью, царицей Натальей Кирилловной . Сохранились свидетельства, что Петр при жизни не расставался с иконой, возил с собой в походы. После кончины царя Петра икона так и осталась в Домике. Тут, может быть, следует напомнить малоизвестный факт - п ервый футляр над Домиком был построен по его указу! Именно сам царь Петр в конце своей жизни (когда Домик давно уже стоял без употребления) позаботился о том, чтобы это его первое походное жилье было сохранено как первый дом города, так сказать - в память о том, с чего начиналось строительство Петербурга! Мало того - именно по указу царя Петра был сооружен первый футляр над Домиком, чтобы защитить его от непогоды и сохранить для потомков. Это не предание, а факт, подтвержденный документально и археологически. Был найден в архиве соответствующий указ царя Петра (у нас в экспозиции музея демонстрировалась копия этого указа). Футляры над Домиком, разумеется, не раз перестраивались. Гравюры с их изображениями в архивах также сохранились, а во время реставрации музея в начале 1970-х археологи нашли остатки их фундаментов. Икона также сохранялась в Домике и до поры до времени не только мирно соседствовала с музеем, но была главным живым экспонатом его, центром притяжения. Дело в том, что столь чтимый царем Петром "Спас Нерукотворный" со временем стал очень популярен и очень любим петербургским людом. О петровской иконе были написаны специальные исследования. В связи с неиссякаемым паломничеством к ней одну из комнаток Домика, а именно - ту, в которой находилась икона, превратили в часовню! И самое удивительное, что работала здесь часовня аж до тридцатых годов XX века! Позднее ее все-таки упразднили... У Дмитрия Мережковского в одной из его поэм находим трогательное описание и часовни в Домике Петра, и народного поклонения "Спасу":

Там образ Спаса чудотворный:

Лик Византийский, - древний, черный...

Тарелку с деньгами дьячок

В часовне держит. Поп усталый

Поет молебны - старичок

Седой, под ризой обветшалой.

Огни таинственных лампад

И свечи яркие горят...

Полно страданья неземного.

Чело Христа еще темней -

Среди оклада золотого,

Среди блистающих камней,

Остался Он таким же строгим,

Простым и бедным, и убогим.

Мужик, и дама в соболях,

И баба с Охты отдаленной

Здесь рядом молятся. В очах

У многих слезы. Благовонный

Струится ладан. Лик Христа

Лобзают грешные уста... Все вышесказанное я коротенько поведала гостье, объяснила, что икона передана была церкви, после того как в Домике открылся музей в 1930-х годах, и сейчас ее можно увидеть в Преображенском соборе. "Ах, я не очень знаю, где это... Впрочем, пока народ разошелся... Галина Сергеевна! Галина Сергеевна! Идите сюда, здесь пусто!.." И в музей вошла Уланова . Она была в скромном голубовато- сером плаще, без всякого грима на лице, легкая, статная, совсем не старая, полная сдержанного интеллигентного доброжелательства. Я сказала, что "счастлива ее видеть...". Она очень искренне и просто отозвалась: "Спасибо!" - и объяснила, что в Домик ее приводила мама, прежде чем отдать в балетную школу... К петровскому "Спасу" приводила, благословить... Я была потрясена не только явлением будничной, не танцующей Улановой, но еще и тем, что вижу одного из реальных посетителей часовни, которые целовали петровский "Спас"! Но все-таки я не удержалась и рассказала, что икона оказалась не петровского времени и к тому же очень подновленная, записанная... "Ну и бог с ней, что не петровская!.." - отмахнулась Уланова. "А нам очень жалко, что не подлинная..." - проскулила я. "Ах, да, простите, вам-то, конечно, это не все равно!.. - И добавила: - Здесь все изменилось, в моем детстве было все по-другому..." Я расспросила, что именно не так, и рассказала ей немного о реставрации, которая только что закончилась, про то, что докопались до петровского слоя и нашли очень интересные материалы в архиве. Она все очень мило рассматривала, просто, с любопытством, и, прощаясь, протянула мне руку. У меня осталось чувство какого-то дружеского духовного единства с ней после прощания. Вот она, петербургская интеллигенция... Дворец Петра. Поток детских групп. Хорошо, конечно, что детей возят, водят, просвещают - особенно, если это дети из глухой провинции. Я-то знаю, каково там просвещение! Но, Боже! Дети выглядят как после тяжелого бедствия - наводнения, землетрясения или еще чего-нибудь пострашнее: лица черные от дорожной грязи и тупые от крайней усталости. Полное безмолвие. Никакой реакции на рассказ. Все попытки расшевелить, заинтересовать, хотя бы, наконец, удивить чем-нибудь - все впустую! Ни печи в изразцах, ни токарные станки царя Петра, ни изумительный "ветровой прибор" - ничто не производит на них впечатления! Но вот мимо проводят группу иностранцев (коллега попросила разрешения обогнать меня, ее группа куда-то опаздывала). Дети расступились, оживились, расхихикались, тычут пальцами непристойно, чуть ли не дергают иностранцев за фалды - удивление, но при этом и агрессивное возбуждение!.. А иностранцы на этот раз выглядели вполне пристойно, совсем не экстравагантно, как это иногда случается. Не в шортах!.. Зато детишки реагировали на их проход как индейцы, увидевшие впервые белого человека. Только - с какого необитаемого острова эти наши индейцы?!. Так почему ж они к нам не возвращаются?!. На дворе 1980 год. Получаю наряд на автобусную экскурсию "Шаляпин в Петербурге" с посещением последней квартиры Ф. И. Шаляпина (музей на Пермской улице) и концертом звукозаписей там же. Экскурсанты, как это ни странно, из Усть-Каменогорска . Провинция. Имени Шаляпина не слышали (!). Тем сильнее, конечно, впечатление от экскурсии. Слушали - как волшебную сказку. Когда услышали записи - были потрясены, особенно - исполнением "Вниз по матушке по Волге" и "Дубинушки". Рассматривали фотографии и портреты, в том числе жен шаляпинских, детей от первого брака, от второго... Но вот прелестная наивность, исходящая из недр нашей провинции! После конца экскурсии - разговор о том, как Шаляпин уехал во время Гражданской войны, как пел в чужих краях и тосковал по России, как не решился вернуться назад, и прочее. Вздох из недр группы: "Да, две жены, столько детей, а теперь... никого. Никого не осталось..."- "Почему же никого?!. Живы и сейчас. Двое детей от первого брака, двое от второго..." Крайнее изумление: "Живы?!" - "Живы",- отвечаю я утвердительно. "Живы?!. А почему ж они сюда не переезжают?!." Но не всегда реакция бывает столь миролюбивой. Порой публику возмущает роскошество квартиры. Им бы легче было, если бы Шаляпин жил в двух комнатах (да еще в пятиэтажке!) с двумя женами и со всеми детьми. Обзорная экскурсия. Выходим из автобуса - веду смотреть Смольный монастырь, а потом и сам Смольный ... Лето 1984-го на дворе. Группа из города Темрюка. Темрюк... Тамань... Лермонтов... Печорин... Разговор за спиной двух мужчин: "Ты пойдешь за ней?.." - "Чего я там не видел?!." Пауза. Первый голос (задумчиво): "Нет, я пойду... это все-таки лучше, чем ходить по Эрмитажу... (Пауза.) Если я еще когда-нибудь приеду в Ленинград, я в Эрмитаж ни за что не пойду!.." За мной поспешает, чуть отставая, женщина из этой же группы. Разговорились. Их город на две трети болен туберкулезом ... Я вскидываюсь: "Как это может быть?! Помилуйте! Такой климат, юг, море!.." Отвечает: "От пьянства... Пьют и не закусывают..." Женщина эта - работник одного из диспансеров. Знает статистику. Другой раз примерно такой же расклад и группа детей - тоже с юга, чуть ли не из того же Темрюка. Учительница рассказывает, что на уроке "военной подготовки" взорвалась граната. Настоящая оказалась. Боевая. "Теракт! Подкинули!.." Я спрашиваю: "Почему же обязательно теракт?! Скорее всего, халатность наших военных, которые и придумали эту дурацкую "военную подготовку" для детишек. А сами пьют по-черному, не в силах отличить заряженную гранату от использованной!.." Посмотрела на меня - как на врага.

Декабрь 1984-го. Автобусная экскурсия для педагогов Института культуры... Да-с! Это бывший Библиотечный институт . Когда - то там получали очень приличное образование. И педагоги были прекрасные! Объяснялось это просто: те из знаменитых профессоров, кого в университет не брали по каким-нибудь анкетным соображениям, - скрывались в скромном Библиотечном институте. Там читали лекции Борис Яковлевич Бухштаб , Виктор Андроникович Мануйлов ... Ну, это в прошлом. А теперь, значит, вся культура им подвластна... Всей культуре берутся обучить за те же четырс-пять лет... Ну-ну! И место прекрасное занимает институт - два сросшихся дворца (один принадлежал Салтыкову , другой - Бецкому ) на берегу Невы. И окна смотрят - на Неву и Кировский (теперь Троицкий) мост, на памятник Суворову и в Летний сад, на Марсово поле, а дальнозоркие видят издали - и Михайловский замок, и Михайловский сад, и Русский музей... Мойка, Лебяжья канавка - не перечислить все. Дух захватывает! Так вот, удостоилась я высокой чести вести группу педагогов этого почтенного вуза, как выяснилось в ходе экскурсии - с кафедры музыкальной культуры. Тема у нас была: "Мир искусства" , то есть "Культура рубежа XIX-XX веков". Я сразу предупредила, что экскурсию придется сделать сугубо лекционной, ибо организаторы, к сожалению, умудрились заказать ее в неудачный день: выходной в Музее-квартире художника Исаака Бродского на Михайловской площади. А экскурсия предполагает посещение этого музея, ибо хозяин был страстным коллекционером и собрал очень неплохую коллекцию картин мирискусников, которые и будут героями нашей экскурсии. Ограничимся, увы, репродукциями. Тут мои слушатели меня утешили и в самом начале объявили: "Вы нам вообще можете подробно не рассказывать, здесь в автобусе собрались очень образованные люди, мы уж такое видели!" Ну что ж, приятно будет поговорить со знающими людьми, хотя печально, что интеллигентность у нас выражается прежде всего в заносчивости. Тут же Бог и наказал моих экскурсантов: когда я произнесла незамысловатую фразу: "В 1893 году умер Петр Ильич Чайковский..." - в автобусе поднялся самый беспардонный спор - в 1893-м или в 1894-м?!. Господа! Мы все часто проходим по Малой Морской (пардон!., по улице Гоголя!). Там доска на доме 13/8, на которой черным по белому написано, что в этом доме 25 октября 1893... Не ходим. Не смотрим!.. Рассказывая о художниках- мирискусниках, я показывала репродукции с очень знаменитых картин, и получила вопрос в конце экскурсии: "Скажите, те картины, о которых вы рассказывали, - они все хранятся в Музее-квартире Бродского?!." И у меня на языке тоже вертелся вопрос, который я, конечно, не решилась произнести: "А, простите, уважаемые, вы когда-нибудь бывали в Русском музее или в Третьяковской галерее?!. Именно там эти картины хранятся и (слава Всевышнему!) давно уже выставлены для всеобщего обозрения... (Не в запасниках, не на валы намотаны!) Пройти и не заметить их чрезвычайно трудно. Вот моему поколению приходилось тяжелее. В моем детстве и отрочестве экспозиция Русского музея кончалась на передвижниках, и только в единственной маленькой комнатке на первом этаже, из которой несколько ступенек вели чуть наверх в зал огромных картин Сурикова и Репина, были тесно развешены пять-шесть картин и портретов Серова!.. И это были единственные полотна, которыми были представлены тогда мирискусники! Не то сейчас! Но..." Не ходим. Не смотрим. Объяснила, что "Квартира Бродского нами облюбована для этой экскурсии по двум причинам: во-первых, в нее легко войти, там всегда свободно, вход бесплатный, во-вторых, собранные там прекрасные картины дополняют впечатление от просмотра главных и знаменитых полотен этой эпохи, которые хранятся в Третьяковке и в Русском музее и, надеюсь, хорошо известны нашим экскурсантам..." Уф-ф! Это - педагоги. А вот их студенты... Звонят в Летний сад милые девичьи голоса: "Здравствуйте! Мы прочли объявление, что вы открываете курсы экскурсоводов на летний сезон..." - "Совершенно верно, открываем!" - "А... Где вы находитесь?... Как найти ваш Летний сад." - "Так... - Некоторая заминка на нашем конце провода. - Простите, девочки, а вы, собственно, откуда? Что вы кончали? Какое у вас образование?.." - "Мы студенты Института культуры!.." - "Так, милые девочки, окна вашего Института культуры смотрят в Летний сад!.. Мы же с вами соседи!... Вы этого не подозреваете?.." Яблочко от яблоньки... 6 февраля 1984. Из подслушанного разговора экскурсантов о Людмиле Гурченко: "Все играет, все ей подспудно!" 27 января 1985. Автобусная экскурсия "Рерих в Петербурге и в Изваре" для Петродворцового часового завода. Во-первых, жуткий мороз, а парк автобусный прислал холодные машины. Во-вторых, экскурсия для рабочего класса - но с этим я как раз обычно справлялась легко, ибо умею объяснить все сложности популярно, если бы не в-третьих... А в-третьих - поскольку начинать пришлось не в Петербурге, а в Петергофе, то и первую остановку пришлось делать в Изваре (не бороздить же четыре раза одну и ту же дорогу!), то есть начинать с конца, а потом уже в Петербурге возвращаться к детству Рериха , к гимназии Карла Ивановича Мая, к обществу "Мир искусства" и прочему. Неудачно получилось и с заездом после Извары в Гатчину на обед, ибо там мои экскурсанты благополучно перепились (что, учитывая мороз, может быть, и простительно отчасти). Они очень обиделись на то, что я, сдуру, отказалась с ними выпить (мне еще предстояло вести экскурсию в городе, да и группа была малоприятной!). И все это оказалось в самом начале разговора о "Рерихе в Петербурге". Впереди еще предстояло почти полдня работать с народом, а народ был уже пьян, раздражен и всю дорогу горланил песни. На городских остановках, правда, мои экскурсанты затихли, заслушались, но агрессивности в них не поубавилось, и в конце экскурсии они засыпали меня вопросами, смысл которых сводился к тому, что "Рерих - не наш человек!": "Вот вы говорите - Рерих увлекся Востоком, это ведь не патриотично!?." Или: "Вы говорите, что Рерих крупный ученый и общественный деятель, - а он участвовал в каких-нибудь революционных обществах, в рабочих кружках?!." Или: "А кто вам сказал, что Май (подразумевался Карл Иванович Май , гимназию которого кончали многие мирискусники, в том числе Н. К. Рерих) - великий педагог?.." - "Ну, я не утверждала, что великий, не та категория - очень талантливый, очень любимый... Безусловно, выдающийся!" - "Ну хотя бы и выдающийся!.. Не Ушинский же!.." А между тем - почитали бы Ушинского! Думаю, не все бы им понравилось!.. Не все было бы им подспудно... Экскурсию вела на пределе нервного напряжения. Заплатила двумя бессонными ночами: после экскурсии и после того как узнала, что написали жалобу. Самолюбие было уязвлено. Но директор (М. Г. Чарная) даже и не сказала мне о том, что пришла жалоба (я узнала от третьих лиц), а дипломатично отписала, что "на этого экскурсовода жалоб пока ни разу не приходило, так что, простите, но, скорее всего, группа сама виновата в конфликте...".

А между прочим, в одной Книге отзывов (кажется, в Петергофе!) я прочла запись, сделанную явно "простонародным" почерком и с ошибками: "Спасибо русским царям за то, что они построили такие роскошные дворцы! Сейчас уж нам таких ни в жись не построить!" Самокритично, но, может быть, не совсем справедливо по отношению к "нам" - "мы" же все-таки отстроили эти дворцы заново после войны. Не могу без слез вспоминать рассказ, услышанный от старшей коллеги (она была сотрудницей Петергофа ): "Все музейные вещи, все, что успели вывезти из пригородных дворцов в первые недели войны, - складировано было в Исаакиевском соборе . Каждый музей имел свой отсек. Как только выдавался промежуток между бомбежками, затишье - мы выносили поочередно экспонаты на улицу, проветривали, прожаривали на солнце, перетряхивали. А позднее, когда началось наступление, каждый из нас, - рассказывала она, - ожидал с трепетом, когда освободят его пригород... И вот, получив первые известия, что из Петергофа выбили немцев, я, вскочив на попутный грузовик с военными, помчалась в родной музей. Меня подбросили к воротам Верхнего парка, и я до сих пор помню, как они крикнули мне на прощанье: "До скорого! До того дня, когда забьют петергофские фонтаны!.."" Видимо, было в те годы некое сплочение общества в едином порыве, вопреки сталинскому бесчинству. Было! Я и сама это помню, хоть и крохой была... Может быть, не такое скорбно-светлое, как после войны 1812 года, но было. Потому и встали из руин дворцы, построенные русскими царями. 25.08.85. Экскурсия для объединения "Скороход". Полный автобус хорошеньких девушек и молодых женщин. Войдя в автобус и поздоровавшись с ними, тихонько говорю водителю, молодому и тоже вполне симпатичному человеку: "Какие красивые девушки, славные - и почему они такую некрасивую обувь делают?!." Реакция мгновенная - сперва сочувственная ухмылка на лице водителя, а затем: "А может, это итээры виноваты!.." Растет непримиримая оппозиция: рабочий класс-итээры , рабочий человек - интеллигент. Зияет, разверзается пропасть между этими двумя категориями общества. Ненависть к ученым, к научно-исследовательским институтам. Несколько месяцев тому назад выслушала пламенную речь одного водителя против НИИ ! Он был готов все научно-исследовательские заведения обвинить в разорении страны. А заодно, конечно, и евреев ! И вообще: "Собрать все книги бы - да сжечь!", оставить только работящий, непьющий пролетариат!.. Только откуда его взять?!. Часто слышу разговоры абсолютно на уровне XVIII века, или прямо-таки выражения гоголевских героев на память приходят - "англичанка гадит"... Надо сказать, что сама интеллигенция очень этому поспособствовала, сама себя высекла: вспоминаются некоторые романы Стругацких, все эти шуточки относительно НИИчаго и НИИкаго, или, скажем, Рязанов со своим "Служебным романом" - все внесли свою лепту. И хотя я хорошо знаю цену многим из таких НИИ, отчасти и в экскурсоводы подалась из такого НИИ, для того чтобы конкретным делом заниматься, но все-таки интеллигенция не заслужила этой пропасти! И, кстати, существует эта пропасть только у нас! Как и сама интеллигенция, между прочим... Тоже чисто русское изобретение. Могли бы получить патент. Несколько раз мне попадался водитель (работал на "икарусе" некий господин), который помешан был на убеждении, что "все воруют" (что было во многом и справедливо!). Неудобство некоторое состояло в том, что он стремился поделиться этим своим невеселым наблюдением со всеми окружающими, с каждым встречным, постоянно искал аудиторию. И потому - как только я отговаривала какой-то фрагмент экскурсии и наступала пауза на проезде (надо же и публике отдохнуть от потока информации!), инициативу перехватывал водитель. Завладев микрофоном, он, крутя свободной рукой руль, а другой сжимая микрофон, обрушивал на публику страстный и нескончаемый монолог о том, что "и тот проворовался, и этого за руку схватили, и на таком-то предприятии, и на стройке, и в каком-то универмаге"! Заткнуть его было невозможно - тоже весьма распространенный род "благородного помешательства" в брежневскую эпоху. 3.10.85. Разговор двух продавщиц в универмаге: "Сегодня будет очередная серия "Моцарта"..." - "Ты будешь смотреть?!." - "Надо же посмотреть, чем дело кончится..." - "Я знаю, его отравят". 1986. Вела подряд две автобусные экскурсии "Рерих в Петербурге и в Изваре". И обе - для фабрично-заводских групп, не знающих имени Рериха. Начинались обе экскурсии с одного и того же вопроса: "Ой, а что это за фамилия такая - Рерих?!. Не русская, что ли?.." В интонации - явная агрессивность! Но мы с Рерихом оба раза одерживали победу, и через десять-двенадцать часов экскурсии - вечером, при въезде в Петербург я получала вопрос: "Скажите, пожалуйста, а как ваша фамилия? Мы хотим благодарность написать... И какие темы еще вы водите?!." И когда я, предвкушая реакцию, выпаливала: "А моя фамилия - Кумпан!..", из того же угла автобуса откликались: "Ой, а что за фамилия такая - Кумпан?!. Не русская, что ли?.." И на мой ответ, произнесенный не без запальчивости: "Да, только вы здесь русские! Но и нас много в Петербурге- Ленинграде - Блоков, Рерихов, Кумпанов... Вот еще Берггольц была!.. Может быть, помните ее..." Миролюбиво замолкали. Как-то раз, выслушав недоумения по поводу моей фамилии, я пояснила: "Молдавское слово... кумпан по-молдавски - колодезный журавль..." - "О-о-о!.. Вы из молдаван?!." - "Да, возможно, только изрядно обрусевших... Скорее всего, из тех, кто еще при Петре Первом пришли сюда, в Петербург вместе с Кантемиром ! Слышали о нем?! Был такой молдавский господарь?.." - "О-о-о! Вот вы откуда!.." Кстати, возможно, что действительно так и было, тогда и пришли, ибо уж очень много поколений Кумпанов насчитывается в Петербурге-Ленинграде. Мои дед, отец и дядя, хотя и связаны были с Васильевским, с островом иностранцев, похоронены на Серафимовском кладбище. Но многие Кумианы, в прошлом, видимо, обитатели острова, лежат в земле Смоленского кладбища. Если быть точным - лежали! А теперь эту территорию занял завод Козицкого. Последний раз я видела плиты, уже снятые с уничтоженных за давностью могил многочисленных Кумпанов. прислоненными к стене завода, жадно продвинувшегося на места их упокоения... Думаю, что там же лежат и Кумпаны-блокадники. Меня, разумеется, всегда норовят назвать "Кумпан". И ударение в моей фамилии на первом слоге - тоже непривычно, считают, что это я для маскировки изобрела... И деда Семена Васильевича , профессора Горного института (его портрет красуется среди ведущих ученых этого старинного вуза), недавно тут помянули в газете как одного из открывателей и разведчиков угольного месторождения на Кузбасе - и тоже обозвали "Кумпан". Вот он - великий интернационализм нашего народа! Опять веду экскурсию "Рерих в Петербурге и Изваре". Рассказываю об усадьбе: мол, имение уже не родовое, а купленное у прежних владельцев па рубеже XIX-XX веков, но хозяйство у Рерихов было натуральное. Пахали, сеяли. Обходим усадьбу, показываю: скотный двор, конный двор, молочня, мельница, пруды для разведения рыбы, форельная башня и прочее... После осмотра усадьбы, дома и музея нагоняет меня одна из экскурсанток и бормочет под нос, поспешая за мной: "Надо же! Как далеко от города жили! Как трудно! Как далеко им было продукты из города возить (!)". Вот он, наш выморочный быт... Сугубо городской! Без хоть какой-либо ответственности за землю и без понятия - как на земле можно и нужно жить. Так въелся в поры этот выморочный быт, что люди, как ни стараются, не могут выскочить из своей шкуры! Откуда взять воображение, чтобы представить другое существование!..

Экскурсанты из провинции едут в туристском автобусе по Невскому и переговариваются. Я даю короткие справки на проезде (так у нас называется этот жанр). Подъезжаем к памятнику Екатерине Второй на площади у Александринки. Не успела еще закончить предыдущее предложение и дух перевести, вдруг слышу, один экскурсант другого спрашивает: "А это что за памятник?" - а тот словоохотливо поясняет: "Да какая-то братская могила... Мать-Родина..." Едва успела вмешаться и объяснить, что это Екатерина Вторая, а вокруг постамента целый хоровод героев ее царствования. Это - "сподвижники, друзья Екатерины", как написал о них Пушкин... Все понятно. Экскурсанты с туристских поездов... Они проехали всю страну, и в каждом городе им показывают братские могилы, вечные огни и матерей-родин. И памятники эти - не всегда шедевры... В Киеве, например, взгромоздили стометровую громадину над Днепром (не дай бог обвалится и гору за собой стащит!). Киевляне - художники ее тут же прозвали - Матъ- уродина! А вот - более агрессивный вариант: прибегаю к столовой на Петроградской стороне, где кормятся экскурсионные группы. У меня очередная обзорная экскурсия по городу. Нахожу свой автобус - и застаю в нем скандал. Экскурсанты - горластые, разгоряченные, рассвирепевшие, "доедают" своего групповода, молоденькую хорошенькую девушку, - у той уже слезы на глазах! Кидаюсь на помощь коллеге: "В чем дело, дорогие друзья! Чем вы расстроены? Кто вас, наших дорогих гостей, обидел?.." Коллега, бросив на меня благодарный взгляд, смывается. С ближайшего сиденья подает голос огромных размеров бабка (щеки пылают, глаза залиты гневом и непримиримостью!): "Нам обещали Петродворец показать, а заменяли - Павловском!" - "Ну и что?! - произношу я. - А вы и обиделись! Павловск еще лучше!.." - "Не нада, не нада... - кричит бабка. - Я первый раз за всю жизнь приехала в Ленинград. Я хочу посмотреть, как жили цари! Мне хоть один царский дворец - да покажи!.. А иначе я в правительство напишу!" - "Да ведь в Павловске, - растолковываю я, - тоже царский дворец, там царь Павел жил... Еще неизвестно, где красивее дворец - в Петергофе или в Павловске. Там Мария Федоровна, жена Павла, таких красот понастроила!.. Да и вообще, если хотите посмотреть царский дворец, так и далеко ездить не нужно. Вон, на том берегу Невы Летний дворец Петра Первого - приходите ко мне туда, когда случится перерыв между запланированными экскурсиями! Я вам покажу спальню Петра, спальню Екатерины... Их одежду... Трон Петра!.." Автобус замер, а бабка-скандалистка так и застыла с открытым ртом... "Ну ведь никто ничего толком не расскажет, не объяснит..." - уже миролюбиво проворчала она. У меня есть экскурсия "Театральный Петербург", на которой я читаю-стихи: "Волшебный край! Там в стары годы..." и т. д. Заметила, что детские группы (школьники от пятого до десятого класса) не имеют представления, о ком говорится в этих стихах, кто такой "сатиры смелый властелин... Фонвизин, друг свободы". С некоторых пор задаю вопрос: "Ребята, кто такой - "Фонвизин, друг свободы", о ком это Пушкин так написал?.." Гробовое молчание... "Ребята, вы разве не читали комедию "Недоросль", не знаком вам такой герой - Митрофанушка?!." Никакого просвета! "Ребята, да ведь вы и есть те самые недоросли!.." Ропот смущения и - никаких проблесков. Вот так. А почем мы знали?!. Глубоко въевшееся мнение, ставшее убеждением нашей публики, даже твердым правилом, восходящим к понятию: законы можно не выполнять, если в каком-то частном случае они оборачиваются несправедливостью - можно их презреть. Правда, и у Герцена есть восклицание: "Такие законы да еще и выполнять!.." Разговор с водителем. Он пересказывает сцену из телевизионного фильма "Ярослав Мудрый"'. Случайно и я видела эту сцену по ТВ: наемный воин пытается добиться расположения девушки, она отказывает, зовет на помощь, воина хватают, ведут к Ярославу и требуют смерти наемника. Ярослав выходит к народу и объясняет, что по принятым законам за это преступление полагается воина выслать за пределы страны, а не убивать. Разъяренный народ требует казни. Ярослав, со словами: "Будем чтить принятые нами законы!" - удаляется, не согласившись с народом. И вот мой водитель, молодой человек XX века, сидя за рулем современного "икаруса", с возмущением восклицает: "Вот ведь когда уже укоренилась несправедливость! Весь народ требует, общее мнение, а он - нет, будем выполнять законы... Надо же!.." Уверенность в беззаконии законов и в законности самосуда. Каменный век!.. На одной из последних обзорных экскурсий по городу, которую мне довелось вести уже в начале 1988 года, когда к власти пришел Михаил Горбачев и зашатался трон под нашим питерским властителем Романовым, - мне был задан вопрос экскурсантами из провинции: "Скажите, правду говорят, что Романов впал в немилость и его снимают за то, что он свою любовницу Сенчину (была такая звезда эстрады) катал по Неве на крейсере "Аврора"?" (!). Я представила себе картинку: старая развалюха "Аврора" несется по невским волнам, а на ее палубе влюбленная парочка!.. И вспомнила я старый анекдот, точнее - быль еще конца 1960-х годов (если меня не подводит память). Правил тогда в Ленинграде жесткой рукой Фрол Козлов (какие только фигуры не возникали на петербургском чиновничьем Олимпе!), а в Союзе писателей бушевал какой-то мне лично неведомый Вильям Козлов , который предъявлял какие-то претензии к секции прозы, но та твердо держала оборону и отказывала ему. И тогда прозвучало прелестное mot Ридика Грачева : "Потому-то мы и живем так бестолково в Питере, что на политическом Олимпе у нас Фрол Шекспир, а на писательском - Вильям Козлов!" Однажды позвонили в Музей (Летний сад, Летний дворец и Домик Петра Первого) из Министерства внутренних дел и заказали экскурсию по Домику Петра. Сделано это было официально и очень серьезно. Похоже было - для какого-то начальства заказывают, чуть ли не для своего министра!.. По такому поводу Галя Татарская сама прибежала из Летнего сада в Домик провести экскурсию - чтобы уж точно обошлось без накладок. И действительно, пришла группа - все в нашивках и орденах, а на погонах - звезды, звезды... В это время по музею бродило несколько экскурсантов - любителей все подробно рассмотреть после экскурсии, но и они вскоре вышли. Билетерша отлучилась. Музей опустел... И тогда от группы милиционеров отделился какой-то "серьезный чин" и строго вымолвил, подойдя ко мне: "Теперь никого в музей не пускать. Пусть подождут на улице!" Кого они боятся, защитнички наши? Покушения, что ли... А на улице был в тот зимний день нешуточный мороз. И вдруг подходят две молодые дамы с детьми. Дамы веселые, красивые, богатые (я сразу отгадала в них обитательниц дома напротив, "дворянского гнезда"), в элегантных распахнутых шубах, без головных уборов, с вьющимися локонами но плечам, и с замечательно красивыми девочками 5-6 лет. Ну, не держать же такую ангельскую компанию на морозе! Я, разумеется, их впустила. Они ходят, смотрят... И вдруг подходит ко мне "серьезный чин" и, еле сдерживая негодование, произносит: "У вас в Музее - пьяные женщины!.."- "Ну да?!. - в свою очередь удивилась я. - Что вы говорите?!. Ну, раз так - это уже по вашей части, надо полагать!.. Вам и действовать..."

Но все-таки я обошла музей и увидела вполне невинную сцену: мои дворянки, заглядывая в окна так называемой "Столовой" царя Петра, рассматривают посуду, кружки, бокалы петровские на столе, поднимают своих девчонок, подхватив их под животы, чтобы им виднее было, - и при этом звонко хохочут... Вполне возможно, подумала я, что, встретившись сегодня поутру, эти две приятельницы и выпили по рюмочке какого-нибудь хорошего фирменного коньяка, а потом, наболтавшись вдоволь о своих женских делах, вышли прогуляться и культурно развлечь детей в музее, тем более что легендарный Домик царя Петра, этакая сказка для детей - под их окнами. А тут наших блюстителей порядка некстати принесло!.. И, как ни странно, эта невинная сцена в музее их, блюстителей, крайне возмутила. Подойдя к дамам, я тихонько произнесла: "Простите, ради бога, если можно - потише, а то наши милиционеры - они сегодня у нас в гостях чуть ли не всем личным составом - нервничают..." Дамы, проглатывая хохоток, извинились: "Ой, простите нас... Хотя, право же, что может быть здоровее смеха. Ш-ш-ш!.. Молчим, молчим... Мы просто взглянули на эти бокалы на столе и подумали - вероятно, и царь Петр выпивал!.. И тоже - с утра пораньше!.." И, подхватив под животы своих девчонок, они со звонким хохотом выкатились из музея! "Вот! Видели!.." - укоризненно произнес "серьезный чин". Я в ответ только развела руками. Думаю, что наши блюстители порядка вынесли в то утро из общения с народом следующее убеждение: "Да, пьют. Преимущественно - с утра. И премущественно - интеллигентные женщины с маленькими детьми!.." Домик Петра. С некоторых пор заладили звонить к нам в "сторожку". Спрашивают - Петра Алексеевича!.. Нас эта ситуация забавляет, и мы всячески изголяемся: "Петра Алексеевича?.. Нет его у нас, к сожалению, давно нету..." - "А где он?!"- "В Петропавловской крепости..." На том конце провода обморочное молчание. Затем затрудненное: "А что он там делает?!" - "Как что Делает - похоронен!.." Обрыв... Грузины во Дворце Петра в Летнем саду. Приходя в петровские музеи, грузины всегда начинают разговор о том, что Петр Первый , по их сведениям, был грузином, что он похож на грузина (при дворе, по преданию, был один из грузинских царевичей) и не похож на своего отца, царя Алексея Михайловича Романова. Я возражаю, что на отца, может быть, и не очень похож царь Петр, но на мать свою, отнюдь не грузинку, а Нарышкину Наталью Кирилловну , чрезвычайно похож, если судить по оставшимся свидетельствам и по описаниям ее внешности. Тогда мои оппоненты переходят на более деликатную тему - мол, отец Петра, царь Алексей Михайлович, был недетоспособным. "Кто вам это сказал? Откуда вы это взяли?!." - " Шагинян так и пишет: недетоспособный царь Алексей Михайлович/" - "Вот вы и спросите при случае у Мариэтты Сергеевны - что она имеет в виду?!. У царя Алексея Михайловича было тринадцать детей! Тринадцать!.. Десять от первой жены, Милославской, и трое от Нарышкиной. Если бы один Петр - можно было бы еще что-то предположить... А тринадцать... Как-то очень трудно представить, что каждый раз подворачивался какой-нибудь грузинский царевич!.." И вот еще один из вопросов, который чрезвычайно часто нам задавался в ту пору (1973-1988) в петровских музеях: "А кем были потомки Петра?!. Какими они были и кто они? Или у него не осталось потомков?!." Вопрос этот, подчеркну, не относился к реальной, конкретно петровской истории. Нас спрашивали не о безвыходной ситуации с престолонаследием, которая сложилась сразу же после кончины Петра и неоднократно потрясала русский престол в течение следующих ста лет (об этом, кстати, мы сами подробно рассказывали в Летнем дворце в конце экскурсии!). Граждан волновало другое. Наше общество к тому времени уже привыкло, что вопрос о "потомках" чрезвычайно интересен. Все толковали и страстно спорили о потомках Пушкина, о потомках декабристов, вникая во все тонкости и подробности. Из рук в руки передавались какие-либо газетные или журнальные публикации, а книги, посвещенные этим проблемам, становились бестселлером. В Географическом обществе работал генеалогический кружок , и мы с коллегой посещали не раз его заседания. Правда, кружок был несколько замаскирован подо что-то другое, не вызывающее подозрений! Но... Пушкин и декабристы - более открытые темы, а вот кто же были потомками царя Петра! Я обычно отвечала: "Потомками Петра были русские государи..." Иногда просили перечислить всех Романовых - от первого до последнего монарха, иногда, причем и весьма интеллигентные люди, просили пояснить, кто такие были Анна Иоанновна и (особенно закодированная фигура!) Анна Леопольдовна . И очень часто, когда перечисление упиралось в последнего государя и его семью, - в толпе замирал незаданный вопрос... И тогда я произносила: "Но ведь вы, наверное, знаете и без моей подсказки, что произошло с последним нашим государем и с его семьей?!." Скорбные кивки, тяжелые вздохи, виноватое молчание... Мне доставляло большое утешение следить за постепенным падением экстремизма в нашей публике. Я находила в моих слушателях все большее сочувствие к ужасной судьбе последних российских монархов. Постепенно, год от году все заметнее публика мягчала, становилась все более терпимой и преисполнялась горестным сочувствием к несчастным, а к содеянному - раскаянием. Идеологический фактор скукоживался, как потерявший упругость воздушный шарик. И, наконец, однажды я ощутила себя почти счастливой, когда, окруженная толпой вышедших из музея экскурсантов, я получила вопрос молодого папы, в ногах которого стояли, уцепившись за его руку, мальчики-погодки: "Но почему мы сделали это?! Ведь там были дети! Среди них были вот такие..." Я только и смогла ответить, проглатывая комок: "Таких маленьких, как ваши, там не было..." Среди всего прочего, чем заполнено было мое существование в ту "музейную" пору, запомнились мне и наводнения , которые приносили немалый урон нашим родным музеям - и Домику, и Дворцу! Случались они обычно поздней осенью. У нас, музейщиков, был свой календарь: каждый год в Музее Достоевского открывались конференции, приуроченные к дню рождения писателя, то есть - к 11 ноября. И каждый год в эту же пору случалось очередное наводнение в Петербурге. Мы так и говорили коллегам: "У вас - конференция, а у нас - наводнение!" И действительно, мы старались, подменяя друг друга, улучить время и поприсутствовать на конференции в Музее Достоевского. Ну хотя бы на избранных докладах!.. Время было удобное, глухое. Народу - после шквала ноябрьских праздников и осенних школьных каникул - становилось в эту мрачную, темную пору в музее немного. Закрывался на всю зиму Дворец Петра в Летнем саду, оставался один Домик; словом, наступало время, благоприятное для отлучек. Но почти всегда наше пребывание на конференции "у Федора Михайловича" обрывалось - внезапно, но стереотипно: выходила коллега, прерывала, извинившись, идущий своим чередом доклад и произносила: "Сотрудников музеев Петра Первого просят срочно вернуться на работу - вас затопляет!.." И мы срывались со своих мест и под сочувственный шорох конференции покидали зал. Наводнения в Питере!.. Я помню с детства этот жесткий, неумолимый ветер, который начинал непримиримо упираться тебе в грудь и давил, давил, пока не перехватывал дыхание! От него невозможно было увернуться, он вцеплялся в тебя мертвой хваткой, в какую бы сторону ты не поворачивал. В мозгу разбивались со звоном, как стекла незакрытых окон, рассыпающиеся строфы "Медного всадника".

Все время тянуло подойти к парапету и заглянуть - высоко ли поднялась вода. Ступени и пандусы уже везде были залиты - у Горного института, у Сфинксов, на Стрелке. Затопляло подвалы - вечно сообщалось потом о каких-нибудь затопленных ценных грузах. В подвалах Эрмитажа, помню, как-то раз плавали бесценные вещи Пушкинского музея, временно складированные гуда, пока музей подготавливался к очередному переезду. Среди них называли простреленную на дуэли, со следами крови жилетку Пушкина... Но едва ли не каждое наводнение мне помнится и какими-нибудь анекдотами. То выплывает из мрака памяти остановка седьмого автобуса на набережной (еще не у филфака, а у торца здания Двенадцати коллегий), где человек восемь ожидали автобус "семерку" и вздрагивали от каждого удара волны в парапет. А Нева - вот уж действительно без преувеличения - "металась, как больной", а "семерка" все не шла и не шла, и вдруг волна, как спортсмен через штангу, перепрыгнула через парапет и кинулась на нас. Мгновение - и мы все повисли на ограде скверика, разбитого вдоль здания Двенадцати коллегий! И тут же из мрака вынырнула наша "семерка" и, как амфибия, подплыла к остановке... Другой раз, помню, бежала я из Экскурсионного бюро на родной Васильевский по Николаевскому мосту и с тоской думала (ну совсем как "Евгений бедный"!), что подвалы и полуподвалы уже, надо полагать, затоплены, и мое любимое кафе в низке на набережной напротив моста тоже, видимо, не скоро теперь откроется. Подбегаю и вижу - в окнах свет, двери распахнуты... Я осторожно спускаюсь по ступенькам - в кафе ни души, пол залит водой, но проложены мостки, и мальчик за кофейным аппаратом спокойно протирает посуду. Увидев меня, - наполняет традиционную чашечку и снимает с верхушки вазы сочник. Я забираюсь на высокую табуретку, зябко подбираю промокшие ноги - и мы улыбаемся друг другу, как пассажиры лайнера, уцелевшие после катастрофы. Что же касается петровских Домика и Дворца, то на их страдания во время наводнений было тяжело смотреть. Вот уж действительно "с Божией стихией царям не совладеть". Оживал засыпанный еще в восемнадцатом веке петровский гаванец у Летнего дворца. Стихия как бы напоминала, что она не забыла свои былые емкости и засыпать, утромбовывать их камнем и землей - тщетно, человеку не удастся победить ее в этой неравной борьбе! Заливало первый этаж во Дворце, вода выбивала люки и вваливалась в комнаты снизу, а сотрудники, бывало, "ныряли" в эти люки. Гасло электричество, и в темноте совсем уж трудно было ориентироваться и что-то предпринимать. Наша работа, собственно, состояла в том, чтобы все, что подъемно, переместить: во Дворце - на второй этаж, а в Домике - на чердак. Признаюсь, что нашему женскому коллективу таскать петровскую мебель по узкой крутой лестнице на второй этаж Дворца было нелегко. Я до сих пор помню, как мы трудились над драгоценным петровским столом из грушевого дерева, поднимая его наверх! Помню и особенно разрушительное наводнение в семидесятых годах, когда разбушевавшаяся вода вымыла клинкерный кирпич вокруг Домика и неожиданно обнаружился некий подземный ход, ведущий к Неве... В него тут же провалилась наша смотрительница и оказалась по пояс в черной, сумасшедшей воде! К Домику долго нельзя было подойти - даже в высоких резиновых сапогах, напоминающих внешне петровские ботфорты... Ну, а что же наши автобусные маршруты?!. О многих из них я вспоминаю с гордостью. Долгие годы (1970-1980-е) в Городском экскурсионном бюро наши две секции (искусствоведческая и архитектурно-градостроительная) разрабатывали экскурсии, связанные с архитектурой, живописью и вообще культурой как таковой начала XX века, с предреволюционной эпохой модерна . Тема эта была не то что запрещенной в то время, но еще мало открытой широкой публике. И как-то не очень спешили ее открывать!.. Тому было несколько причин. Обруганной и до поры до времени не рекомендованной к показу, отвергнутой даже талантливыми специалистами, грамотными искусствоведами оказалась вся в целом архитектура второй половины XIX века, а тем более - искусство более поздней эпохи, предреволюционной! Впрочем, об этой отвергнутости надо бы написать отдельно. Хотелось бы мне когда-нибудь прочесть исследование, посвященное сему феномену, ибо за ним стояло не всегда простое и тупое невежество, слепота и непробиваемое упрямство современников, как это бывает в большинстве подобных случаев (хотя имело место, конечно, и все перечисленное!). Тут, скорее, мы столкнулись с примером трогательного донкихотства, безоглядного упрямства и бескомпромиссной преданности целого поколения (а может быть, и не одного!) идеалам высокою классического искусства, а также и связанной с этими идеалами определенной системой мышления. Сказанное относится ко множеству историков искусства очень высокой пробы, которые пенили более всего гармонию раннего классицизма и, безоглядно плененные этим великим стилем, не хотели отступиться от него. Поиски нового большого стиля в искусстве (каким и стал в результате недолгой борьбы - и, увы, на короткое время - модерн ) казались им безрезультативными, варварскими, тупиковыми и не случайно потерпевшими вскоре фиаско в России, справедливо перечеркнутыми революцией. И так называемый "исторический" стиль, и сменивший его модерн казались им преступными в самой своей сути. Приведу такой пример.

Мне случалось в 1970-1980-е годы возить с собой на экскурсии людей, воспитанных в группе Н. П. Анциферова . Их, прошедших сталинские лагеря и ссылки, оставались тогда уже единицы. Они проявляли редкую благожелательность, сохраняли здравый смысл и полны были молодым задором, неутомимостью и любознательностью, как и в те времена пред- и после- революционные, когда они следовали за своим любимым учителем по бескрайним просторам России, фиксируя и осматривая памятники, оставшиеся (в силу очередной великой "перестройки") опасно бесхозными. Я не уставала любоваться глубоко скрытым духовным оптимизмом представителей этой уходящей расы (выражение Марины Цветаевой), который они пронесли через всю жизнь. Но убедить этих донкихотов, что модерн - великий стиль в истории культуры, прежде всего, в истории архитектуры и прикладного искусства, стиль - трагически оборванный войной и революцией, было очень трудно. Еще одно горестное подтверждение этому феномену я получила позднее, когда на рубеже XXI века посетила Александровский дворец в Царском Селе. В нем тогда только что открылся музей, пусть не во всем здании, но хотя бы в нескольких комнатах из тех, которые занимала семья последнего императора. Отсюда их увезли на Урал... Я увидела наконец сохранившийся, к счастью, знаменитый "мельцеровский" кабинет последнего государя , знакомый мне по фотографиям. Увидела и "отрубленную" лестницу из кабинета на половину государыни (она шла через корридор, точнее, над ним, но остался только обрывок ее в кабинете) и еще кое-что из разрозненных фрагментов прежнего убранства в остальных комнатах. На мои вопросы (заданные коллеге-экскурсоводу уже в приватном разговоре): когда, собственно, и кем были уничтожены интерьеры комнат последнего императора - я получила убивший меня ответ. Оказывается, основной урон мельцеровским интерьерам был нанесен не в послереволюционные годы, и не в годы гитлеровской оккупации (тогда дворцу удалось выжить!), и даже не во второй половине XX века, когда дворец принадлежал военному ведомству. Основной урон был нанесен в 1940-х годах, когда к 150-летию со дня рождения А. С. Пушкина готовилась великолепная, громадная юбилейная выставка (которая, собственно, и превратилась чуть позже в экспозицию Пушкинского музея нашего города) и местом размещения ее был выбран именно Александровский дворец.

И все, казалось бы, задумано было удачно! Для выставки специально было выбрано столь дорогое Пушкину место - Царское Село и Александровский дворец, построенный в классическом стиле. И подготавливали интерьеры дворца для выставки очень образованные люди, вовсе не невежи - архитекторы, художники, историки. Более того - это были чудом уцелевшие и выжившие представители того блестящего поколения питерских искусствоведов двадцатых годов, которыми должна гордиться наша культура! Но у этих достойных специалистов, к несчастью, был один серьезный недостаток: они воспитали в себе сознание (может быть, в чем-то и справедливое), что последний государь и столь любимый им архитектор Мельцер испортили своими переделками великолепное классическое здание Кваренги , этот редкостной красоты памятник русской архитектуры XVIII века. И они недрогнувшей рукой уничтожали мельцеровские интерьеры, снимали их, ощущая, вероятно, великую справедливость ими содеянного. Странно мне это было услышать. Странно и поучительно. Ведь я, по сути дела, была почти что свидетелем этого варварства. Не буквально, конечно. Я была еще маленькой девочкой и ничего-то такого не знала и не ведала. Но я была среди первых экскурсантов той Пушкинской выставки... Я помню, как наш пятый класс привезли в Царское Село, я впервые попала в Александровский сад (до этого я была только в Лицее, это тоже было великое открытие, но об этом где-нибудь в другом месте). Стоял чудный солнечный октябрьский день и, дожидаясь своей очереди на экскурсию (весь берег пруда был засыпан детскими группами), мы долго играли в парке. И многие годы потом, проходя мимо закрытого для посетителей Александровского дворца, я возвращалась памятью к нашей веселой беготне на берегу пруда и гладила стволы старых дубов, свидетелей моего первого свидания с Александровским дворцом и парком. Так вот, все сказанное мне припомнилось в доказательство того, что если у специалистов не дрогнула рука (впрочем, кто его знает, может быть, все-таки и дрогнула хотя бы слегка) разрушить, стереть со стен творение не угодившего им своим вкусом собрата, то что же удивляться тому, что для следующих поколений искусство исторического стиля и модерна оказалось отвергнутым, забытым и запертым на замок! И откуда было рядовому интеллигенту, тем более не гуманитарию, узнать о нем? И какие надо было приложить немалые усилия, чтобы утолить свое любопытство в этом вопросе! Скажу больше: в пору моего детства и юности под явным и скрытым запретом находились все деятели искусства , начиная со второй половины девятнадцатого века (и особая неприязнь ощущалась к началу двадцатого): архитекторы после Росси, художники после передвижников, музыканты после "Могучей кучки", писатели после Льва Толстого... Все- кроме нескольких, да и те были разрешены с оговорками и в искаженно-фальсифицированной трактовке. Понятно, что и Петербург середины и конца девятнадцатого и начала двадцатого веков знали тогда еще немногие. Это сейчас каждому любознательному известно, где "дом Бенуа" и что с ним связано. Теперь "Музей семьи Бенуа" открыт в Петергофе! Также известно теперь всем любознательным, что такое "Сумасшедший корабль" и где находится дом, который так окрестили?!. И почему?! И где находится Фонтанный дом или "Бродячая собака" ? И что с ними связано - чья жизнь, чьи судьбы... Если еще в 1970-1980-х годах единицы владели этими секретами, то нынче - горы литературы валяются на прилавках. Читай себе на здоровье! Правда, должна заметить, большая часть этой литературы (а также и телевизионных передач) весьма легковесна... Ей-богу, наши экскурсии были посерьезней! Так вот - когда мы в начале 1970-х с трудом выводили на свет Божий эти темы, узнать обо всем перечисленном рядовому слушателю было негде. Разве что - на наших экскурсиях, ибо вообще жанр устного рассказа всегда проще проходил через цензуру, чем нечто написанное и претендующее на публикацию.

Надо заметить, что и у нас через методсоветы все эти наши затейливые темы проходили с большим трудом, они считались не совсем идеологически выдержанными, и в нашем Бюро порой случались из-за этого скандалы - но зато у публики экскурсии эти имели огромный успех. Каюсь, они порой грешили лекционностыо. Жанр есть жанр, у каждого жанра свои законы, и мы обязаны были заботиться о видовом ряде, публике надо было показывать, для этого она и села в автобус. А у нас, к сожалению, за исключением тех счастливых случаев, когда речь шла именно об архитектуре, экскурсия частенько превращалась в лекцию на колесах. Но публика нам этот грех прощала, ибо пуще, чем в хлебе, нуждалась в информации. Более того - уже минут через пятнадцать в автобусе начиналось шуршание записными книжечками, просили друг у друга ручки и карандашики и... начинался ликбез! Часто героями наших экскурсий наряду с архитекторами и художниками становились писатели, театральные деятели, композиторы, философы (надо же показать публике, где была "Башня" Вячеслава Иванова !..). Постепенно мы от середины XIX и рубежа XIX-XX веков продвинулись к двадцатым годам, к русскому авангарду... Как правило, первые наши экскурсии такого типа посвящались целой эпохе, и тогда героями их бывали не отдельные личности, а группы, кружки, общества, объединения писателей, музыкантов, художников. Публика шалела от неизвестных названий: мирискусники , обериуты . Бубновый валет , Бродячая собака , ФЭКСы , Татлинская башня и прочих, замирала, ахала, услышав стихи Пастернака или Хармса и Заболоцкого! На таких экскурсиях давался обзор политической жизни России и основных исторических событий, на фоне которых развивались новые направления в искусстве, в литературе и философии, освещались оппозиция направлений и причины возникновения новых стилей, рождения новых форм, приводились фрагменты из дискуссий и споров минувших эпох. И все это, разумеется, привязывалось к определенным адресам в Петербурге. Иногда мы делали экскурсии монографические, посвященные, например - Александру Блоку, семье Бенуа, Николаю Рериху или... Дмитрию Шостаковичу! Я упомянула, что заказчиком наших экскурсий по преимуществу была питерская интеллигенция, чаще всего - сотрудники различных НИИ. С ними мы не только находили общий язык, мы были их любимчиками. Нас, смею предположить, потребляли тогда с тем же энтузиазмом, что и самиздат, тамиздат и радио "Свободу". Мы входили в джентльменский набор уважающего себя рядового питерского диссидента. Я и по сей день, хоть и редко бываю в родном городе, иногда сталкиваюсь со своими бывшими экскурсантами. Они окликают меня, и очень приятно бывает услышать после короткой беседы, ахов, вздохов, воспоминаний - брошенное на прощанье: "Наши все вас помнят!.." Но бывали в нашей практике и неприятные моменты. Однажды я получила наряд на экскурсию "Искусство Петербурга рубежа XIX-XX веков", взглянула на адрес заказчика - и у меня душа ушла в пятки: в наряде стоял адрес.. Большого дома ! Нет, не того, что на Литейном... Указывался адрес дома на другой стороне улицы Чайковского (но кто же не знал в Питере, что там располагаются службы того же ведомства!). Неприятная ситуация. Похоже, домой я не вернусь! Прихожу к началу экскурсии, заглядываю в автобус с опаской - лица чрезвычайно интеллигентные... Редко встретишь таких интеллектуалов, да еще целый автобус. Что за черт!... Слушали очень внимательно. Любопытно... Какой-нибудь ихний НИИ?!. Приятная неожиданность, но лучше держать ухо востро...

Вообще странно, что у нас все эти экскурсии "повышенной опасности" проходили, как правило, благополучно. Я помню только один случай из своей практики, когда несколько человек из доставшейся мне группы возмутились и подняли скандал. Группа явно принадлежала военному ведомству. Скорее всего - это был какой- нибудь НИИ Министерства обороны, ибо хотя одеты все были в цивильное платье, но военная косточка чувствовалась. Так вот, два-три человека (небось, Первый отдел!) взорвались и стали кричать, что все мои герои, о которых я с таким уважением рассказывала, - предатели и преступники, ибо покинули свою Родину, уехали за границу, и т. п. На что я твердо ответила, что отъезд за границу, да еще в таких экстремальных условиях, в какие попали наши соотечественники в 1917-1920-х годах, считается преступлением, увы, только в нашем государстве. И в этом мы сами виноваты. А люди, о которых я рассказываю, будучи выкинутыми за границу, прославили нашу страну и нашу культуру во всем мире, за что им поясной поклон. Скушали. Последствий худых не было. Вторая тема, поднятая нашими двумя секциями и тоже воспринимавшаяся двояко (большей частью экскурсантов с живейшим интересом, а некоторыми слоями публики с агрессивным возмущением), посвящена была старинным усадьбам под Петербургом . Старинным и забытым... Усадьбам, которым удалось пережить революции и войны, - но что с ними было делать советской власти, на что использовать, кем заселять?!. Мы их разыскивали по всей России, но, конечно, прежде всего облазили и прощупали все вокруг Петербурга. В редких случаях в усадебных комплексах бывали открыты музеи, но случалось это лишь тогда, когда статус их поднимался до Михайловского, Ясной Поляны, Тархан. Менее известные из них, которые нам удавалось разыскать, имели куда более плачевную судьбу (даже имя Пушкина не становилось им охранной грамотой!). Мы заставали их, как правило, уже разграбленными, испоганенными, пугающими руинами. Некоторым из усадеб, можно сказать, все-таки повезло: они были слегка реконструированы, перестроены внутри и заняты больницами, санаториями, домами отдыха, богадельнями... Частенько в них находили приют научно-исследовательские институты (разумеется - закрытые, глухо засекреченные!). Последний случай был не самым плохим вариантом. Тогда можно было считать, что усадьбы спасены, в них поселялись все-таки интеллигентные люди. Их ремонтировали и берегли. Иногда даже изучали их историю! Эти, вынесенные за пределы городов секретные учреждения, хоть и бывали порой обнесены колючей проволокой и к их территориям запрещалось приближаться, но они сохраняли усадебные комплексы. И не только само здание, но и усадебные парки, пруды, хозяйственные постройки. Поддерживали и ремонтировали, то есть, как правило, понимали ценность и уникальность своего жилья, смирялись с некоторыми неудобствами при его эксплуатации. Иногда нам удавалось договориться (статус экскурсовода-ленинградца побеждал) и нас пускали внутрь - и не только на территорию, разрешали осмотреть интерьеры усадебного дома. Так выглядели самые благополучные варианты. В остальном же - увы!... Объехав не только нашу область, но и почти всю Россию, а также Украину и Белоруссию, мы чаще всего заставали усадьбы и храмы в безнадежном состоянии. Бесценные творения Джакомо Кваренги и Карла Ивановича Росси , неповторимые создания Ивана Егоровича Старова и исполненные особой фантазии постройки Николая Александровича Львова (всегда обжигавшие своей оригинальностью!) - лежали в руинах, испоганенные и разграбленные. А порой мы находили их варварски искалеченными и занятыми какими-нибудь заводиками, мелкими предприятиями или бездарными машинно-тракторными станциями. И всегда эти прелестные строения XVIII-XIX веков находились на грани разрушения, исчезновения. Я помню, как под Калугой, в знаменитой усадьбе княгини Наталии Петровны Голицыной , пушкинской "пиковой дамы", мы еще издали увидели усадебный липовый парк, который оказался при ближайшем рассмотрении липовыми джунглями (без всякого преувеличения!), продраться через них было невозможно. Из чудесного павильончика восемнадцатого века торчал зад бульдозера, а относительно флигеля помещичьего дома в путеводителе было написано: "сохранился в общих объемах". И это, увы, именно так и было. Так вот, занявшись изучением усадебных памятников сперва XVIII-XIX веков (а затем продвинувшись и в начало "), мы сделали цикл экскурсий "Старинные усадьбы Ленинградской области". Таких маршрутов насчитывалось у нас пять-шесть. И этот цикл тоже был чрезвычайно популярен среди питерской интеллигенции. Примыкали к "Усадьбам" темы монографические, посвященные кому-либо из крупных архитекторов. При этом выбиралась фигура не слишком известная, то есть - не навязшая в ушах у петербуржцев: скажем, не только Растрелли , но и Ринальди , не только Росси , но и Воронихин или Н. А. Львов . Мы тщательно продумывали также - что и как, и с какой стороны будем показывать, чтобы не повторяться и не вторгаться в епархию своих коллег, а дополнять уже хорошо известные сведения новыми деталями. Обычно мы долго спорили, выбирали и "примеривались" перед тем как, наконец, отыскивали место, с которого будем показывать объект. Скажем, первый маршрут "Старинных усадеб" у нас начинался в Павловске. Но мы не входили во дворец и в собственно парк, мы показывали ансамбль издали, из Мариенталя , от возвышавшегося на берегу пруда обелиска, на котором читали: "Павловское начато строится..." и т.д. И однажды после экскурсии ко мне подошла супружеская пара, которая призналась, что больше всего я их удивила... Мариснталем (!), что они двадцать лет (!) жили в Павловске и считали, что они все о нем знают, но в Мариенталь никогда не заходили и не имели представления об этом уголке парка... Иногда наши экскурсии бывали короткие (3-3,5 часа) и только по городу, но по выходным дням шли шести- и двенадцатичасовые. Тогда к обзору собственно петербургских построек облюбованного нами мастера прибавлялся и какой-нибудь из его пригородных шедевров, порой достаточно удаленный. Иногда это бывали известные дворцы Павловска, Гатчины, Ораниенбаума, а иногда совершенно незнакомые петербуржцам и достаточно удаленные усадьбы или дачи. Начиналась такая экскурсия ранним субботне-воскресным утром в городе, а заканчивалась под покровом белой ночи где-нибудь за городом. Зимой, разумеется, хоть и была в этих экскурсиях своя прелесть, но заканчивать их приходилось в кромешной мгле. Очень часто пригородные дачи и усадьбы, которые мы открывали экскурсантам, не только были хороши сами но себе, но таили память о своих хозяевах. Горжусь тем, что мы первыми, еще до всякого шума, до всякой спекуляции этим именем - показали петербуржцам воспетую Владимиром Набоковым , столь горько любимую им усадьбу Рождествено ! Мы входили с экскурсантами в его дом, действительно неповторимый по красоте, гармонии пропорций и поэтичности. Он стоял на высокой горе над Оредежыо . Оттуда открывался вид на другую гору, такую же крутую, отделенную ручьем, притоком Оредежи. Там, на соседней горе, находилось кладбище с родными Набокову могилами, с церковью и часовней. Мы вводили экскурсантов в дом Набоковых, еще не сгоревший по недосмотру энтузиастов- набоковедов, а сохранившийся, чудом переживший революцию, войну и прочие испытания. Тот самый, реальный, а не воспроизведенный!.. Не новодел!

Удивительна порой бывала слепота советской власти!.. К счастью!.. Этому обстоятельству мы и обязаны тем, что дом Набоковых не только не был уничтожен и сожжен, но в нем работал музей!..

Непримиримая ненависть знаменитого писателя к установившемуся в России режиму была хорошо известна, он ее не скрывал! Достаточно было перелистать его книги, которые уже завезены были, к счастью, в нашу страну и прочитаны теми, кто привык следить за тамиздатовской литературой и знал, где ее взять. Думаю, эти книги были хорошо известны и соответствующим органам. Однако в старом усадебном доме писателя работал краеведческий районный музей!.. Правда, это был музей из числа тех, в которых показывают все скопом - как мы, экскурсоводы, шутили: "от Петра и до метра". В данном случае это не было преувеличением. Действительно Петру Первому было уделено определенное место в экспозиции, ибо Рождествено связано с именем этого государя. Имение было подарено в начале XVIII века несчастному царевичу Алексею ... Сохранялся в Рождествене и кусочек бывшего усадебного парка, во всяком случае из окна дома видна была липовая аллея, уходящая вглубь... А если вы опускали глаза - то в застекленной витрине под этим же окном вы обнаруживали старый семейный альбом и в нем - фотографию, на которой был запечатлен великий писатель в сравнительно еще нежном возрасте на старинном высоком трехколесном велосипеде. И катил он (в сопровождении матери и тетки) на этой технической новинке начала века как раз по той самой аллее, которую вы могли и до сих пор видеть за окном... Старушка-смотрительница - ярко-голубоглазая комсомолка 1920-х годов - радушно принимала посетителей и показывала с большим энтузиазмом все экспонаты музея, в том числе и фото великого писателя, произнося при этом (уж буквально на голубом глазу): "А это хозяева усадьбы!.:" И куда ты смотрела, советская власть, ау!.. Не дает ответа. Дом Набокова... Чудный, незабываемый сон... Любопытно, что великий писатель, будучи также и великим снобом и знатоком искусств, много путешествовавший и повидавший много знаменитых памятников, ни разу не высказал, насколько я знаю, предположения, кто же строил этот, столь любимый им дом в Рождествено?! А между тем - дом строился явно по образцу одной из палладианских вилл. И я даже, как мне кажется, видела прообраз этого дома в Италии, под Виченцей, где мне посчастливилось побывать, как только раскрылись двери нашей советской темницы! Из Виченцы был родом Андреа Палладио . Там он жил и там, в основном, и создал все свои шедевры. Вилла, которую я имею в виду (и которую, я думаю, видел и создатель дома в Рождествено), - одна из самых знаменитых творений великого мастера, но она построена им из камня и по размерам гораздо крупнее и грандиознее, чем набоковский дом в Рождествено, а холм, на котором она стоит, не так обрывист и крут, как гора над Оредежью. Мне кажется, что дом в Рождествено строил в восемнадцатом веке один из русских архитекторов-палладианцев... И чрезвычайно талантливый архитектор! Но кто именно? Их было у нас несколько... Они изучали и даже переводили на русский язык трактаты Палладио. Об этом свидетельствуют рукописи, сохранившиеся в библиотеке Петербургской Академии художеств. Одну из них я там видела в 1960-х годах. Ну а кончалась экскурсия в Рождествено тем, что я читала своим дорогим итээрам стихи Набокова на берегу реки Оредежь... Стихи об этом доме. В них поминалось и Рождествено, и соседнее Батово... Случалось, что экскурсию заказывали наши коллеги, специалисты. Чаще всего это бывали эрмитажники или сотрудники загородных дворцов-музеев - Павловска, Петергофа, иногда реставраторы или сотрудники ГИОПа - Государственной инспекции охраны памятников . Вести для них экскурсию было, разумеется, делом чрезвычайно ответственным, но зато на коллегах можно было выверить текст, выудить ошибки и оговорки, тут же и навести нужную справку, посоветоваться, что-то исправить, что-то отшлифовать, а главное, вволю поговорить о своих догадках, сомнениях и послушать специалистов, знатоков. Однажды я возила на экскурсию по усадьбам коллег из Павловска. "Икарус" был полон, и непосредственно рядом со мной попросила разрешения сесть немолодая дама (хотя это и не полагалось, я возражать не стала). Поясню, что обычно экскурсовод занимал спаренное место на первом ряду, располагаясь на обоих сиденьях, ибо частенько необходимо было разложить картинки для демонстрации или заглянуть в картотеку, а иногда просто хотелось, чтобы публика на тебя не смотрела. Мы тоже нуждались хоть в некотором отдыхе без свидетелей - ведь экскурсия длилась двенадцать часов!.. Обычно интересы экскурсовода защищал и водитель (мало кто из них любил излишнюю близость экскурсантов), но в тот раз я не стала спорить и становиться в позу - и не проиграла! Дама оказалась заместителем директора Павловского дворца, правой рукой хранителя! Мы с ней разговорились, и я узнала множество интересных подробностей и полезных сплетен. Расстались мы друзьями. Другой раз, помню, я вела экскурсию "Рерих в Петербурге и в Изваре" для... востоковедов Эрмитажа! Я влезла в автобус и, поприветствовав коллег, спросила: кто поведет экскурсию - я или они?!. Разумеется, будучи людьми воспитанными и любезными, они меня всячески ободрили... Разговаривать с ними было замечательно интересно. Кстати, они подправили некоторые мои ошибки, я у них порасспросила кое о чем мало понятном мне в биографии Рериха, они мне растолковали некоторые подробности в отношениях семейства Рерихов с Востоком, с Индией и Тибетом, а также остававшиеся для меня темными подробности рериховских экспедиций. Отношения с коллегами - это особая тема для разговора... Я очень любила ежедневный музейный быт, его повседневность и маленькие секреты, как правило, скрытые от глаз публики. Когда в Летнем саду в плохую погоду становилось безлюдно, особенно осенью, и не было желающих посетить Дворец Петра, можно было наконец спокойно погулять по музею в одиночестве. Иногда я брала в Летний сад свою семилетнюю дочку Лидочку . Ей тоже очень нравилось ходить по пустым комнатам Дворца и рассматривать без всяких помех старинные вещицы, приборы и галантные сценки, изображенные на петровских изразцах. Наши смотрительницы были к ней благосклонны, позволяли взобраться на трон Петра и погладить поручни, выполненные в виде человеческих рук, или покрасоваться на троне Екатерины Первой. В такую "глухую пору листопада" я любила без помех рассматривать вещи. Любила, когда не было экскурсионной работы, увязываться за нашим хранителем Ниной Сергеевной Ереминой , которая, пользуясь наконец наступившей пустотой в музее, являлась во Дворец и, позванивая связкой ключей, начинала перетряхивать шкафы, открывать петровские сундуки, проверять посуду, переворачивать мебель. При этом Нина Сергеевна была не просто хорошим специалистом, но любила и умела про каждую вещь замечательно подробно и со вкусом рассказывать, входя в мельчайшие подробности. У каждого из хранителей была узкая специализация. Нина Сергеевна особенно хорошо знала ткани. О них она могла говорить часами. После работы она частенько обходила комиссионки, с ними у нее была договоренность "отслеживать старинные вещи", которые могли быть полезны музею. Случались и анекдоты. У нас как-то украли медузу Горгону (отвинтили с ограды садовой со стороны Мойки!). Вообще, всяческий вандализм процветал уже в 1970-е годы!..

Нам не раз били скульптуру, поджигали павильоны и прочее... И вот наша Нина Сергеевна заходит как-то перед закрытием в комиссионку на Невском и видит... нашу медузу!.. Ее не только приняли на комиссию, но уже вывесили на продажу, да еще и цену поставили - 500 рублей! Ай да специалисты по антиквариату!.. Иногда я напрашивалась в компанию к нашим хранителям, когда они посещали коллекционеров. Это тоже была замечательная публика - питерские коллекционеры! Порой их грабили варварски, они выдерживали налеты бандитов (причем, как правило, грабили по наводке: бандитов сопровождал некто в маске и указывал на самые ценные вещи, пока хозяева, прикрученные веревками к стульям, сидели с кляпом во pтy), но пыл коллекционерский не могли победить даже такие испытания! Так вот как-то мне рассказал Даниил Александрович Гранин , что некое уважаемое семейство коллекционеров готово расстаться с несколькими петровскими гравюрами и подыскивает достойных покупателей. Я, в свою очередь, рассказала об этом в музее, и наши обе хранительницы, прихватив меня в награду за "доносительство", отправились по указанному адресу. Хозяйкой гравюр была вдова одного крупного историка, профессора. Стены квартиры были увешаны чудесной живописью конца XIX века и первой трети XX. Меня особенно пленили полотна Петрова-Водкина. На мои ахи и всплески хозяйка рассказала, что в свое время, в позднетридцатых и в самом начале пятидесятых "всю эту живопись", то есть Петрова-Водкина и художников его круга, было приобрести просто, она почти ничего не стоила. Она вспомнила, как они пришли к вдове и дочке художника в тот самый дом на Каменноостровском, где сейчас красуется мемориальная доска памяти Петрова- Водкина, и поднялись в бывшую его квартиру на верхний этаж без лифта. Вдова показывала картины и трогательно-униженно благодарила пришедших, принимая совсем небольшие деньги за купленные полотна. А дочка даже и не удостоила посетителей своим вниманием. Она пришла со смены (работала она вагоновожатой на каком-то трамвайном маршруте!) и, не снимая замасленной робы и кирзовых сапог, угрюмо жарила картошку на большой сковороде в кухне... Горько все это было слушать! Вообще мы с удовольствием и даже с жадностью учились. В компании экскурсоводов Летнего дворца было несколько коллег - эрмитажников. Все они были хранителями определенных коллекций: Маша Малченко (Мария Даниловна) отвечала за эрмитажную коллекцию русской металлической посуды, Володя Матвеев (в просторечии - Вавака) хранил петровскую "технику" - токарные станки, кареты и прочее, Гена Леонов, востоковед, индолог, был хранителем восточной коллекции Н. К. Рериха и т. д. Надо сказать, что наши эрмитажные коллеги получали в те времена мизерную зарплату и подрабатывали у нас то лекциями, а то и экскурсиями. В новые времена судьба их изменилась. Гена Леонов эмигрировал... Маша Малченко стала хранителем петровского Зимнего дворца , остатки которого раскопали в конце 1980-х годов в нижних этажах здания Эрмитажного театра со стороны Зимней канавки. После реставрации эти помещения превратили в музей, один из отделов Эрмитажа. О том, что Зимний дворец царя Петра находился на этом самом месте, известно было давно. Я помню, как однажды, еще где-то в начале 1970-х годов я провожала Владислава Михайловича Глинку (мы вышли вместе из Эрмитажа), и он, показав мне несколько кирпичей в стенке Эрмитажного театра, сказал, что это и есть остатки Зимнего дворца царя Петра (!). Никто тогда не верил, что в этих помещениях будет в ближайшем будущем открыт Петровский музей, что именно туда перенесут знаменитую "Восковую персону". Кстати, та же Маша Малченко мне когда-то рассказывала, что она присутствовала при раздевании, осмотре и одевании воскового царя Петра, и что на нее большое впечатление произвел великолепно выточенный деревянный торс этой удивительной куклы! Незаурядная карьера ожидала в недалеком будущем Ваваку, милейшего Володю Матвеева - он стал при молодом Пиотровском одним из заместителей директора. Работали у нас по совместительству два-три человека из эрмитажной библиотеки. Мы их тоже очень любили и честно эксплуатировали с пользой для себя и во имя процветания музея. Я, например, в годы своей работы во Дворце прочла несколько томов Шиль- дера из библиотеки Эрмитажа: жизнеописания государей Александра Первого и Николая Первого. Читала я их в основном в электричках - да простят меня коллеги! Но при этом я их очень берегла, возила специальный планшетик, на котором раскладывала тяжелый том, чтобы снять нагрузку с переплета!.. И даже карточки заполняла, целую картотеку составила. Да, учились мы без устали в те допотопные времена! Когда в Летнем дворце Петра бушевал "май холодный с белыми ночами" или нас там же заставала "глухая пора листопада", мы не теряли времени зря. Вавака нам помогал разобраться в премудрости токарных станков царя Петра, и после этого мы могли удовлетворить любознательность наших экскурсантов (преимущественно мужеского пола), которых интересовало - куда что вставлялось, как поворачивалось и что при этом получалось. Гена Леонов разъяснял нам символику странных изысканных предметов, хранящихся за лунными стеклами шкафов "Зеленого кабинета" и составляющих "Восточную коллекцию Петра Первого". Но пожалуй, больше всех над нашим образованием трудилась Маша Малченко . Я то и дело затаскивала ее то в Нижнюю поварню Летнего дворца, то в Верхнюю. Внизу была огромная плита под вытяжным колпаком, а наверху - русская печь. И на печи, и на плите выставлена была старинная кухонная посуда. Я трепетала при мысли, что на каждой экскурсии может найтись какой-нибудь любознательный гражданин и задать каверзный вопрос типа: "А это что за ковшичек, для чего его использовали?!" "Маша, ради бога, а это что за черпачок? Форма такая не банальная... Что им разливали?!." - "А этому черпачку вообще здесь не место!.. - следовал ответ Маши. - Не понимаю, зачем это они его сюда пристроили. Такие черпачки служили для подмывания!.. Надо бы его поглубже засунуть, чтобы он не на самом виду красовался!.." И так далее... А сколько мы почерпнули из лекций наших ученых коллег! Инга Васильевна Барсова читала нам историю садово-паркового искусства, иллюстрируя теорию великолепными слайдами. География этих лекций включала пространство от Западной Европы до Японии и Китая. Она очень часто сопровождала нас в "объездах" по пригородам, когда мы намечали очередной маршрут для цикла "Старинные усадьбы", и тогда теория гармонично соединялась с натурой. Лидии Моисеевне Гуровой мы обязаны курсами по истории западноевропейской живописи. Мы часто ходили в ее сопровождении по отделу Западной живописи в Эрмитаже, а Лия Лившиц для нас вела там же курсы по прикладному искусству. Корина Иванова таскала нас по всему периметру Зимнего дворца, поясняя смену стилей в интерьере... Мне очень нравилось, как эти молодые выученицы легендарной "бабы Тани" (Соколовой) атрибутировали мебель. Помню, как я привела Корину к Кириллу Косцинскому , который перед отъездом собирался продать в хорошие руки семейную реликвию - тумбочку восемнадцатого века. Вывозить такие вещи не разрешалось. Кирилл все повторял: "Понимаешь, время Елизаветы!.. Надо продать в музей. Совесть не позволяет отдать такую вещь какому-нибудь богатею..." Как его фраппировала Корина, когда она неожиданно и очень ловко растянулась на полу во всю свою немалую длину и заглянула иод тумбочку, а йотом, выдернув один из ящичков, вывернула на иол содержимое, а ящичек протянула Кириллу, как улику! И тут же определила, по слишком тщательной отделке, по "вылизанности внутренностей", что это не "Елезавета Петровна", а "третье рококо", то есть вторая половина XIX века!

Подделка! В восемнадцатом веке обработкой "внутренности" мебели никто особенно не утруждал себя! Нас иногда, как коллег, приглашали на заседания Русского отдела Эрмитажа, когда обсуждалась близкая нам тема. Мы чувствовали себя небожителями, когда поднимались на хоры Двенадцатиколонного зала в сопровождении Воронихиной , чтобы изучать чертежи и рисунки петербургских архитекторов. Сверху мы любовались паркетом и экспозицией этого прелестного уголка Эрмитажа! Вообще, беседы и занятия с грамотными хранителями - это одно из самых сильных впечатлений моей музейной жизни. Но нами был открыт вскоре еще один замечательный способ удовлетворения своей любознательности. В ГИОПе каждый район города курировался определенным специалистом. Так и называлась эта должность - главный архитектор ГИОПа по такому-то району. Когда мы хотели осмотреть внутри какой-нибудь памятник (например, Михайловский замок), а он был занят учреждением (в Михайловском замке их работало несколько десятков!), то на помощь нам приходил главный архитектор района. Он имел право провести экскурсию своим коллегам по закрытому для публичного осмотра дворцу. И мы этим широко пользовались. В конце 70-х и в начале 80-х годов мы прошлись таким образом по многим бывшим великокняжеским дворцам. Но даже в тех случаях, когда в здании был открыт музей, оставались закрытыми интереснейшие помещения. Как правило, это были личные комнаты бывших владельцев (ведь они жили не в залах и анфиладах парадных комнат). В новые времена эти бывшие жилые комнаты дворцов использовались как служебные помещения музея. Так, например, нас провели по личным комнатам владельцев Мраморного дворца, оформленным заново уже в конце XIX века. Мне интересно было посмотреть, что представлял собой художник Липгардт , оформлявший эти помещения. С ним так любил беседовать Александр Бенуа ! Правда, Бенуа был очарован тонкими познаниями Липгардта в искусстве, а о живописи его как раз отзывался довольно холодно... Тем более интересно было убедиться еще раз в правоте Бенуа, этого великого знатока искусств, а заодно - и в масштабах потери вкуса у представителей высшего света той эпохи. На это обстоятельство часто обращали внимание наши искусствоведы первой послереволюционной волны и были, безусловно, правы. Особенно неудачен был контраст этих безвкусно оформленных интерьеров на фоне изысканного и тонкого, вовсе не Железно - классицистического стиля, в котором оформлял, как правило, парадные интерьеры Антонио Ринальди . Упомянув о Михайловском замке, хочу выудить из небытия и оживить одно необыкновенное путешествие, извлечь его из глубины семидесятых годов. После того как нам показали Михайловский замок с его разнообразными интерьерами и суровыми переходами из одного крыла в другое (кстати, как меня поразили тесные и глубокие внутренние дворы - колодцы треугольной формы на поворотах из одного коридора замка в перпендикулярный ему другой!), побывали мы и в церкви, помещение которой было занято в те годы вычислительным центром (кстати, руководитель центра очень негодовал на наше вторжение и готов был собственным телом прикрыть секретные материалы на столах сотрудников!), познакомились с огромной библиотекой морского ведомства, где над просторным читальным залом нависал великолепный плафон, долго стояли в комнате, где был убит император Павел (кстати, мы в ней, в этой комнате, застали очень своеобразную "малую церковь", стены которой были затянуты темно-синим крепом и заняты бесконечными мраморными досками в память погибших учеников Инженерного училища). Познакомились мы и с прочими невероятными подробностями, которые не перечислить и которые произвели на нас ошеломляющее впечатление - вот после всего этого я открыла один секрет!.. А именно: во двор Михайловского замка можно было свободно заходить днем! Каждый будний день в часы, когда работала Морская библиотека, ворота Михайловского замка хоть и охранялись, но были открыты, и входящих не арестовывали и не выгоняли... А этот двор, пожалуй, и был самым большим чудом из всех чудес любимого детища императора Павла. В плане двор представлял собой многогранник, и когда ты попадал в его центр, то постигал необыкновенную силу и мощь его замкнутого пространства. Если снаружи Михайловский замок смотрелся как дворец, то со двора он выглядел именно замком! Так вот, о "необыкновенном путешествии"... Выбегаю я как-то раз после работы из Летнего дворца и быстрой рысью устремляюсь вдоль знаменитой ограды к остановке своего транспорта, как вдруг меня окликают на мостике через Лебяжью канавку... Смотрю - Юрий Михайлович Лотман со своими "студийцами" - и среди них моя сестра Ксана Кумпан ! "Мы идем тропой заговорщиков. Пойдем с нами!.." Ага, значит, они держат путь к Михайловскому замку... И тут меня осенило: "Скажите, а из вас кто-нибудь бывал внутри, ну хотя бы во дворе Михайловского замка?!. Туда ведь можно войти!.." Юрий Михайлович отпрянул и побледнел. Я взглянула на часы - через полчаса закрывается Морская библиотека . "Бежим!.."- крикнула я, и вся компания вихрем понеслась вдоль Лебяжьей. Потом мы отдышались у ворот и чинно прошли мимо охраны независимой походкой, подчеркивая будничность происходящего, как будто мы бываем здесь ежедневно... Надо было видеть впечатление, которое многогранник двора произвел на Юрия Михайловича! На остальных, разумеется, тоже, но реакция Лотмана была особенно непосредственной и сокрушающей своей незащищенностью. Некоторое время он оглядывал окружающие его стены, каждая из которых была прорезана подъездом с высоким крыльцом, а потом решительно направился к ближайшему из них. Нет, это было нереально... Его, конечно, не пропустили. Единственное, что удалось выклянчить у охраны - разрешение зайти на десять минут в читальный зал Морской библиотеки и поглазеть на плафон. Кстати, чуть позднее мне удалось договориться с архитектором ГИОПа, что в следующий приезд Юрмиха в Питер он непременно будет проведен по Михайловскому замку. Уговаривать коллегу мне не пришлось. "Боже мой! Провести Лотмана по Михайловскому замку! Сочту за честь..." Но как-то так распорядилась судьба, что "следующий раз" все откладывался, откладывался, и в результате его не случилось... Любила я заглядывать и за парадную декорацию экскурсионной жизни. Идеологическими путами были скручены все объекты культуры - и великие и малые. Помню, как открывался Коттедж в Петергофе , и одна из показательных экскурсий была устроена для коллег. После окончания экскурсии - масса вопросов, уточнений и обмен мнениями. Вот тут Галя Татарская , методист петровских музеев, заметила, между прочим, что хорошо бы исправить такую мелочь: коллега- экскурсовод как-то навязчиво произносила: "дочь хозяина", "супруга императора", "кабинет, откуда император" и т. д. - явно избегая называть Николая Первого ... И мне запомнилось, как взвился при этом замечании В.Знаменов (уже чуть ли не в ту пору главный хранитель петергофских дворцов): "Да, хорошо тебе рассуждать, у тебя герой - Петр Первый, ты можешь называть его хоть сто раз во время экскурсии и склонять на все лады! А у нас - Ни-ко- лай Пер-вый!.. Попробуй-ка лишний раз произнеси!.." Идеологический нажим был чудовищным, его давление испытывал каждый - от директора до последнего смотрителя. Ну, а о нас, экскурсоводах, и говорить нечего. За нами следили в сто глаз! И тут многое зависело от того, кто возглавлял учреждение. В Летнем саду вся "верхушка" в этом отношении (за исключением Гали Татарской , непосредственно в подчинении которой мы, все экскурсоводы, к счастью, находились!) была пренеприятной. В ГЭБе - как раз наоборот: директор, наша М. Г. Чарная , - была вне подозрений, и мы всегда могли ей довериться, но зато кое-кого из нижнего эшелона администрации следовало опасаться.

Все пятнадцать лет работы в Экскурсионном бюро (в ГЭБе) я приходила на лекции, которые устраивались в большом зале бывшей Английской церкви, здание которой занимало наше бюро. Иногда нас созывали на обязательные лекции, целью которых было повысить наше политическое воспитание. Но - опять же, надо отдать справедливость нашему верхнему эшелону - и в этих случаях приглашались выступать перед нами (за редким исключением) не выжившие из ума обкомовские лекторы, а, как правило, молодые люди, тертые калачики, делающие карьеру по идеологической линии. Тоже не сахар, но, по крайней мере, они хоть были пообразованней стариков, посовременней, дышали вольным воздухом зарубежных командировок. Разумеется, и они говорили, что надо. (А можег быть, искренне считали, что так и надо!) Помню, например, как один такой молодой человек учил нас приемам, которые должны были помочь ответить на "вредные" вопросы иностранцев... Кстати, мы иностранные группы водили чрезвычайно редко, для этого существовал "Интурист" ! И там был куда более "проверенный" коллектив экскурсоводов. Нас, вероятно, тоже держали под увеличительным стеклом, но не так тотально, как их. Достаточно вспомнить, что из нашего Экскурсионного бюро многие - и очень достойные, и мало достойные люди - уезжали в эмиграцию, используя бюро как стартовую площадку. И наша Марина Германовна Чарная , директор, подвергалась всяческим наказаниям за это, но держалась достойно, к лишним строгостям не прибегала!.. Так вот - как же обкомовский лектор советовал нам беседовать с иностранцами, если они вдруг встретятся на нашем тернистом пути. Принцип предлагался старый, сводящийся к тому, что "а у вас в стране негров вешают", но все-таки несколько утонченный, модернизированный, так сказать. Молодой человек, который в тот раз нас поучал, рассказывал о своих наездах за границу, например, в Норвегию. Там он заходил с целью некоторой ревизии, скажем, в библиотеку, и... "Я-то знаю, что в таком-то отделе у них обязательно хранится книга Гитлера "Mein Kampf" , я ее мгновенно достаю и предъявляю им как улику!.." Не хочу выставлять себя героиней, но я, осатанев от этих воспитательных пассажей, иногда ввязывалась в полемику: "Простите! Но это нормально, что в фондах крупной библиотеки существует в том числе и "Mein Kampf"... Я надеюсь, что и у нас где-нибудь хранится эта книга! Никто не предлагает ее пропагандировать, и, я подозреваю, невеликое удовольствие ее читать, но она может понадобиться, скажем, для изучения эпохи. Не достаточно все же доверяться только пересказу!.." Другой такой "лектор" учил нас изощренно дипломатичному разговору с иностранцами: "Вы можете задать невинный вопрос, например: сколько стоит секция тенниса (вариант: фигурного катания или бассейн) у вас в стране? И, получив ответ, ахнуть и произнести: "Какой ужас! У нас секция фигурного катания стоит ...!"". Называлась смехотворная сумма. То есть она не была выдуманной, но за такие деньги занимались с "перспективными" детьми, которых готовили в "большой спорт", а остальные... И опять мы не выдерживали и объявляли, что за бассейн сына платим столько-то, а за урок конного спорта дочки и того больше!.. Но чаще всего к нам приглашали людей знающих, образованных, значительных, и от них можно было узнать массу интересных подробностей и о подлинном положении в Ленинграде, и о будущем города - и в социальном аспекте, и в архитектурно-градостроительном. Они без уверток отвечали на вопросы, а порой и открывали некоторые профессиональные секреты. Среди прочих помню, например, очень милого, интеллигентного архитектора, который отвечал за "внешнюю" подготовку города к Олимпиаде 1980-го !.. Как это всегда почему-то случается, Питер и в тот раз не очень оказался готовым принять на себя хотя бы часть бремени, связанного с олимпийскими заботами. У нас, напомню, наряду с Москвой, проходили некоторые олимпийские футбольные матчи, наш город, таким образом, был включен в олимпийскую программу. Это коснулось и нас, экскурсоводов, нас тоже стали готовить к приему людского потока со всей страны. На каждого из нас навешивалась какая-нибудь группа, которую мы должны были с утра до вечера опекать и нянчить. (Для этого мы были одеты в специальную олимпийскую форму, чтобы выделяться в толпе, - вот до чего дошло дело!) При этом наша роль была довольно скромная, особенно моя. Поскольку я не водила никаких подходящих экскурсий - ни военных, ни революционных, ни спортивных, а "заумные" искусствоведческие темы нашей секции не очень-то годились для спортивного праздника, - я должна была провести только обзорную экскурсию по городу для своей группы, остальное вели мои коллеги. Но мы все, одетые по форме, должны были целый день проводить со своей подшефной группой (с восьми утра до десяти вечера), в том числе - возить их на Кировский стадион смотреть футбольные матчи. Сами мы, слава Богу, на матчах не должны были присутствовать. Кстати, моя группа очень сочувствовала мне, считая, что нас этим очень обидели и обделили. Даже разрабатывался план, как провести меня на стадион нелегально. Но речь не о том. Весь Питер в те месяцы, когда шла подготовка к Олимпиаде, был, как и положено, разрыт, облит свежей краской, везде, куда бы ты ни направил свои стопы, шел ремонт, автобусы наши то и дело упирались в преграждающий им путь "кирпич", но все эти работы должны были кончиться к приезду гостей. Однако было одно "но", которое лично мне не давало покоя. Это "но" были мосты, ведущие к самой главной точке праздника - к стадиону имени Кирова. О них странным образом забыли... Всем известно, что стадион находится на берегу залива, на Крестовском острове, а тут, как нарочно, все крупные металлические мосты, которыми городской транспорт обычно пользовался, чтобы проехать на стадион, стояли на ремонте. И похоже, никто не собирался закончить этот ремонт к Олимпиаде. Куда уж смотрели городские власти - не знаю! Оставался, правда, один мост, но он был деревянный и выглядел несолидно. А еще хуже того было, что даже и на этот единственный мост, как на беду, попасть можно было единственным и неприемлимым для праздничных гостей способом: нужно было проехать насквозь Петровский остров по так называемому Петровскому проспекту. Громкое название и проспекта, и острова в честь государя-основателя не могло поправить положения и гарантировать приподнятое настроение у гостей. Состояние этой трассы оставляло желать много лучшего. Проспект шел мимо старых, дореволюционных пивных заводов, которые, может быть, сами по себе были колоритны и представляли интересный объект для экскурсии "Забытое прошлое промышленного Петербурга", но "олимпийских" гостей их картина могла смутить и расстроить. Если к этому прибавить, что вдоль заводов стояли старые, раздолбанные пивные ларьки, а возле них в любое время суток, в состоянии чаще всего уже бесчувственном "отдыхали" в одиночку и группами потребители этого напитка, то станет понятным, насколько этот безрадостный пейзаж безнадежно не вязался с "олимпийским" настроением города. Хочу отвлечься и объяснить, почему именно я, в отличие от большинства моих коллег, была в курсе того, что представлял собой в ту пору Петровский остров . Дело в том, что именно у того самого деревянного моста, который должен был спасти положение и послужить верой и правдой в дни Олимпиады, выдержав напор наших автобусов с болельщиками, размещался Дом ветеранов сцены им. М. Г. Савиной (ДВС) , а в нем жила моя свекровь, актриса Наталия Георгиевна Семенова (по сцсне - Болотова) . Я навещала ее частенько, мы любили, гуляя по этому мосту, переходить на другой берег, в парк Крестовского острова, любили кормить с моста уток - они выбрали для жизни уютный островок (на него мост опирался своей срединной частью). Кстати, вода в Невке в этом месте нс замерзала и зимой, ибо пивные предприятия спускали сюда свои горячие отходы. Так что утки потребляли кое-что из пивного производства, и это помогало им выжить зимой даже при сильных морозах. Они никуда отсюда не улетали...

Помню, как я однажды бежала по этому мостику с остановки трамвая на Крестовском, вижу - с другой стороны навстречу мне идет очень милый человек, тоже житель ДВС, старый театральный художник. В числе прочего - он был специалистом по костюмам. Шел он на прогулку со своими нахлебниками: на его плече сидела нахохлившаяся ворона, видимо, в летах, а след в след за ним старческой походкой брели кот и дворняжка. Встречный ветер рвал воротник моего платья, и подол облеплял ноги. Когда я поравнялась с художником, он сказал: "Я смотрел на вас издали, и, поверьте моему опыту, вам нужно носить брюки. Они будут очень красиво на вас сидеть. Только - не длинные брюки, как нынче носят, - это уродство, а чуть ниже колен. Сшейте себе такие!.." Я была смущена, растрогана и завела такие брюки, как только представилась возможность! Да, для всего этого патриархального благоденствия старый деревянный мост через Невку был очень хорош... А какой вид с него открывался на залив (если отвернуться от пивных заводов)!.. Вот если бы только не Олимпиада! После всего сказанного, я думаю, становится понятно, почему, когда главный архитектор по подготовке города к Олимпиаде предстал перед нами, экскурсоводами, и, вооруженный слайдами (а на слайдах сияли и обновленный к празднику Невский, и заново отремонтированный Московский, и подготовленные для достойной встречи отели для гостей, и вообще разворачивалась красочная картина грядущей Олимпиады), - почему я задала неучтивый вопрос: "А какой дорогой мы будем возить гостей на стадион - или они обойдутся без спортивных развлечений?!" К моему удивлению - главный не обиделся, а весело рассмеялся и сокрушенно покрутил головой: "Ох, не спрашивайте! Я сам только неделю назад проехал наконец по этой трассе, мимо пивных заводов!.. Ужас! Пока что я распорядился снять все пивные ларьки с Петровского проспекта - и тут же на следующий утро имел объяснение с директором "Красной Баварии" в Смольном, в кабинете у Романова. Директор кричал, что я снизил ему продажу пива на довоенный уровень!.." Мы называли подобные лекции, встречи, консультации и прочее - ликбезом... Мне запомнился последний такой ликбез - перед моим отъездом в Москву. Один из архитекторов, явно очень серьезный и знающий, профессионал, а не фантазер, развернул перед нами умопомрачительный план градостроителей перевести в недалеком будущем наши питерские аэропорты подальше от города (в подтверждение правоты такого проекта приводилось в пример большинство европейских столиц, аэропорты в которых удалены на сотню и более километров). Что же касается Пулкова и окрестностей, то их предполагалось застроить жилыми кварталами (бывший аэропорт - идеальная, готовая площадка для будущего строительства). Объяснял он необходимость именно такого решения тем, что город поставлен перед трудно разрешимой проблемой - мы обязаны обеспечить квартирами... строителей Дамбы (!). Оказывается, им были обещаны и квартиры, и прописка в Петербурге за участие в строительстве этого сомнительного сооружения!.. Ну, кстати и о Дамбе ! Я не буду толковать о том, нужна Дамба городу или нет, засорит это строительство окончательно Финский залив у самого Петербурга и в пригородах или не засорит, облегчит ли это сооружение извечное противостояние города и Невы во время новоднений, или оставит его прежним. Скажу только, что на протяжении собственной не безумно длинной жизни мне, как и любому жителю нашего города, волей-неволей пришлось наблюдать постепенное засорение Финского залива и без участия Дамбы. Помню, как, живя девочкой на даче в Мартышкине году в 1952-м, я спускалась к заливу мимо руин Собственной дачи и дворцов, построенных по приказу Николая Первого для женской половины царского семейства. Они стояли в руинах после войны, а в парках не оставалось ни одного неразрушенного моста! Так вот, миновав зарывшуюся в дерн великанскую Голову, переходила я пустое и тихое шоссе на Ораниенбаум, сбрасывала сарафан на первозданно-белый песок и заплывала чуть ли не на километр от берега по чистейшей воде залива... Миновали годы, и лет через десять, приводя двухлетнего сына на залив в районе разоренной (и тогда еще не восстановленной) великокняжеской усадьбы Михайловки, я уже не могла найти хотя бы крохотного участка чистого берега с чистой водой, чтобы окунуть малыша. Возвращаясь на дачу с такой прогулки, мой ребенок словоохотливо делился впечатлениями с родней: "Мы на заливе были... Там фязь така-а-я!.." Однако еще позже, лет так через пятнадцать, осматривая могучие остатки Нижней дачи Александра III (на самой границе Петергофского парка, но вне его), я была очарована и самим берегом, и чистейшим песком, и прозрачной волной, которая все норовила разбежаться, допрыгнуть и хотя бы лизнуть бывшие царские руины... То же самое я наблюдала и на противоположном - северном берегу залива. Не берусь рассуждать, каким образом природа регулирует наше людское свинство, почему иногда обезвреживает его, а порой обессиливает и отворачивается в отчаянии. Лучше расскажу, как мне случилось однажды вести экскурсию по пресловутой Дамбе для инженеров-специалистов (в том числе даже и сибиряков!), прибывших на очередное совещание, тема которого была поставлена ребром: "быть или не быть" Дамбе. На дворе уже был, если не ошибаюсь, год 1987-й. Я дежурила в тот день в бюро, ожидая банальную "обзорную" по городу, но народ не приехал, и я была отпущена домой. Не успела я дойти до выходной двери, как меня, увы, нагнала "старшая": "Леночка! Едут инженеры из Сибири, у них деловое свидание на Дамбе, надо их туда довезти, ведя "обзорную"... И они просят - побольше о наводнениях!.. А потом по Дамбе с ними дальше, в Кронштадт - и проведете экскурсию по Кронштадту!.." Так!.. Ну, где наша не пропадала! Хорошо еще, что неделю назад нас самих главный архитектор но этому району целый день возил по Кронштадту и очень подробно все показывал и рассказывал!.. Поехали... Ну, о наводнениях мне было что вспомнить. Надеюсь, своими невыдуманными историями, вплетенными в экскурсию по городу, я произвела на слушателей некоторое впечатление. Времени было предостаточно, пока мы, крутясь по набитому транспортом городу, перепрыгивая с помощью мостов с одного острова на другой, выруливали к Черной речке и Новой деревне!.. Оттуда повезла я их сперва по хорошо мне знакомой дороге на Репино - Комарово, а вот дальше надо было поворачивать на Дамбу. И тут я предложила кому-нибудь из специалистов вооружиться микрофоном и прокомментировать то, что они увидят, но инженеры скромно отмалчивались. Наконец, проехав треть дороги по Дамбе на Кронштадт, мы были остановлены у какого-то поста. И тут я получила долгожданный отдых! Из морских глубин вышел к нам бодрой походкой "дядька Черномор", то биш - молодой инженер. На голове у него красовалась новенькая, с иголочки, незапыленная горняцкая каска. У меня екнуло сердце - так приятна была встреча с давно забытой формой одежды: в такой каске (только, как правило, б/у, то есть "бывшей в употреблении") я не раз спускалась "в подземку", в горные выработки- шахты, штольни, штреки... Давненько это было! После коротких объяснений молодого инженера, касающихся "стройки века" (из которых я запомнила, скажем, что мосты, наведенные над пролетами Дамбы, завезены были в Питер с БАМа) - все общество удалилось на совещание куда-то под воду, а мы с водителем на некоторое время были оставлены в покое, вдыхали наш несоленый морской ветерок и не без удовольствия щурились на солнышко. Водя экскурсию по Кронштадту, я напирала на моменты истории, связанные с Петром, - это мне было легко, материал был "на языке". Подробно обсказывала я и собор, о котором недавно сама (вот уж кстати пришлось!) выслушала интереснейшую лекцию. Окончилась вся эта "кругосветка" неожиданно налетевшим проливным дождем, так что дальше тревоги были только о том, как бы на обратном пути нас штормовой ветер не снес к черту с этой самой Дамбы в залив ...

Хорошо бы когда-нибудь в виде приложения к чему-либо представить сохранившиеся у меня с тех давних времен записные книжки - подробное описание наших "объездов", то есть наших коллективных путешествий по стране. "Объезд" - это когда тридцать экскурсоводов садятся в автобус и отправляются в заранее намеченное, хорошо подготовленное путешествие по тщательно обдуманному маршруту. Каждый должен был подготовиться к такому вояжу, а именно - в библиотеках и архивах исследовать и проработать свой кусок материала. Но это еще было не все!.. Мало было знать только историю! Надо было еще освоить "географию" своего "объекта" и по картам проследить проезд к нему, то есть - дороги, шоссе, населенные пункты, развилки, речки, мосты, тип дорог и прочие повороты и перекрестки. Неожиданностей и приключений, анекдотов и тревог все равно избежать не удавалось в таких путешествиях. Никто не был от этого застрахован, но и эти проколы тоже издали видятся теперь веселыми хрустальными брызгами, которые тут же собирались на совок и выбрасывались на крутящуюся под колесами автобуса ленту шоссе!.. А пока - чем же мне закончить свои записки экскурсовода!.. В марте 1988 года я уволилась в связи с переездом в Москву

Ссылки: