Вернадский В.И.: в Москве

Девятого марта поезд прибыл в Москву. Чекист Табашников извинился перед Вернадским: он считал профессоров врагами трудового народа, но, пообщавшись с ними две недели, понял свою ошибку. Распрощались доброжелательно. С вокзала отправились на Зубовский бульвар, к Любощинским . Наконец обнялись с Дмитрием Ивановичем , пережившим Гражданскую войну в Москве. Шаховской участвовал в сопротивлении, входил в Национальный центр и уцелел чудом. Теперь считал, что дни большевиков сочтены.

Случайно или нет, но в Москве появился Сергей Федорович . Самый главный итог - академия уцелела. Ольденбург дважды встречался с Лениным . Карпинский как президент предоставил ему карт-бланш для переговоров, надеясь на знакомство их в молодости. На Ольденбурга вождь произвел, надо сказать, сильное впечатление. Он хорошо говорил о будущем. Впрочем, тогда, весной 1918 года, Гражданская война еще не развернулась, большевики сохраняли видимость социалистической коалиции с эсерами. Ленин представил Сергею Федоровичу планы государственного строительства новой жизни. Для разработки научно-технического плана Ленин пользовался, кстати сказать, трудами Вернадского по КЕПС и сборниками комиссии.

Ленин и Ольденбург заключили следующее соглашение. Академики, не участвуя в политике, признают советскую власть. Они готовы выполнять отдельные заказы правительства и научные разработки, если в них окажется нужда. Взамен правительство берет на себя содержание Академии наук и не вмешивается в ее дела. Академики работают по своим собственным планам. Они сохраняют полное самоуправление. Власти берут под защиту здания академии, ее музеи, лаборатории, типографию, квартиры академиков и сотрудников. Островок автономии на Васильевском острове уцелел. Тем не менее два последующих года прошли исключительно тяжело. С переездом правительства в Москву все обещания стали эфемерными. Питер превратился в провинцию. Все дела вершились в Смольном главой местных коммунистов Зиновьевым . Он постоянно покушался на оплот вольности и однажды даже умудрился издать декрет об упразднении рассадника "буржуазной науки", в которой победивший пролетариат не нуждался. Ольденбург был арестован и провел в тюрьме на Шпалерной две недели. И он, и Ферсман ежедневно вели свои бои за то, чтобы АН сохранилась как научный центр. Постоянно приходилось отбиваться от арестов и обысков, спасать попавших в ЧК людей, опекать оставшихся членов семей арестованных. У самого Ольденбурга было шесть обысков. Академия перестала получать деньги. Снабжение всех работ прекратилось. Жили старыми запасами. Дома не отапливались, бумаги не было. Наступил голод . Многие очень сильно недоедали. От голода умер кристаллограф академик и ректор Горного института Евграф Степанович Федоров . В январе 1921 года через Горького Ольденбург добился еще одной встречи с Лениным. Результатом стала отмена зиновьевского декрета и создание под эгидой Горького Центральной комиссии по улучшению быта ученых, так называемой ЦЕКУБУ . Академики стали пользоваться "совнаркомовскими пайками". Другие ученые и служащие получили повышенное содержание. От голода академия была спасена. Итак, Вернадский пока в Москве. Ехать в Петроград никто не советует, советуют обождать. В разгаре Кронштадтский мятеж , восстание в Тамбове . Обстановка нервная. Он встретился с Луначарским и как бы легализовался. Увиделся со множеством знакомых, с академиком Лазаревым , с Мензбиром , с Самойловым , теперь профессором Петровской сельскохозяйственной академии. Организовал доклад.

Дневник 24 марта 1921 года: "Очень тяжелое кругом состояние - чувство безысходности. Особенно тяжело отсутствие свободы, возможности сношения с заграницей, чувство необеспеченности и угроза голода. Ждут краха. Сергей думает, что наступит анархия. <...> На моем докладе о геохимии много старых учеников и товарищей" 5-16 . Конечно, он не преминул сходить в университет в свой Минералогический кабинет и музей. Хранителем тогда служил Е. Флинт , оставивший краткие воспоминания об этом посещении 6-16 . Температура в помещении держалась где-то четыре градуса выше нуля. Флинт, одетый по-зимнему, занимался тем, что перегонял под тягой денатурат, чтобы обменять его на продовольствие. Внезапно в кабинет вошел человек в овчинном полупальто, подвертках защитного цвета и грубых солдатских ботинках. Флинт всмотрелся и ахнул - профессор Вернадский .

Тот прекрасно помнил своего студента, сказал, что приехал с Украины и спросил, чем он занимается. Что мог ответить хранитель? Пытается выжить. Он только боялся, что Вернадский заметит его химический опыт. Но тот, кажется, не обратил внимания и попросил провести его в музей. Заведующий музеем Смольянинов потом прибежал к Флинту и рассказал, что Вернадский загонял его по коллекции, прося показать то один, то другой образец, которые все прекрасно помнил. Забавно, что оба молодых ученых в присутствии старого профессора снова ощутили себя учениками, как на экзамене. Упомянутый геохимический доклад оказался вторым за месяц. Сначала Вернадский сделал другое, более важное сообщение на свою задушевную тему о живом веществе. Для него чрезвычайно важно выступить со своими новыми идеями перед квалифицированными людьми. Что же понял он в результате доклада и диспута? Первое: он со своими новыми постановками основных вопросов естествознания задевает главный нерв ученых миропредставлений. Второе - его не понимают.

Как и любой ученый, попадая в привычную обстановку научного обсуждения, он по каким-то черточкам, взглядам, запискам и вопросам, одобрительным и критическим выступлениям чувствует относительную ценность своих слов. И вероятно, диспут укрепил самооценку. Дневник 2 апреля: "Как-то опять подымается чувство уверенности в том, что я сделаю много. Вера в то, что мне суждено (демон Сократа. - Г. А.). Ясно сознаю, что, не поехав в Лондон и оставшись здесь, может быть, изменил форму достижения - но осталась неизменной основная идея. Создание Института для исследования живого вещества (или геохимического?). А может быть, в конце концов, перееду в Америку." 7-16 За московский месяц решение остаться, видимо, окончательно укрепилось. Во- первых, он увидел много ученых, знакомых вокруг. Такое впечатление, что, несмотря на урон и громадную эмиграцию, основная масса разума нации осталась в России. А во-вторых, он очень нужен здесь, его ждали и на него смотрели с надеждой. Слишком много людей, организаций и идей с ним связано. Но, может быть, самые важные аргументы - идеальные. Уже в Крыму он понял, что наука не уничтожима. В дни социальной бури ее барометр все равно показывает ясно. Наиболее устойчивыми оказались два общественных слоя: крестьяне и образованные люди . У первого, как у солдата на фронте, есть свой окоп - хозяйственный двор, укорененный в природе. У второго - гибкость и широта мышления, связанные с религиозным опытом, с научной сферой. Второй, пожалуй, даже более устойчив, чем первый, слишком зависящий от природы. Так, голод в юго-восточных районах вызван как разрушением основ жизни, так и в немалой степени неурожаем. Его КЕПС и дела просвещения: Академия наук в Киеве, научные начинания в Крыму - всегда развивались и благодаря, и вопреки общественным перипетиям. Вырастали как бы сами по себе, как бы под действием собственных, нами еще не познанных законов. Об этом говорит и опыт прошлых веков. Свет научного творчества теплился всегда, несмотря на страшные потрясения. И его интенсивность зависела отнюдь не от общественных законов, а совсем от других более глубоких причин. Во всяком случае, он никогда не угасал. И значит, обеспечить сохранение самого сокровенного достояния нации - ее духовных ценностей и ее талантов, которые находятся в опасности, все-таки можно. Все остальные стороны духовной жизни находятся под жесточайшим давлением новой идеологии, вытесняются ею. Да, по всей вероятности, в России наступает новое средневековье. И значит, как и тогда, наука единственная может сохраниться.

Ссылки: