Каляев Иван Платонович (Осип Коваль, Поэт, Янек) (1877 -1905)

Русский революционер. В 1897 -1899 гг. - студент Московского и Петербургского университетов. За руководство студенческой забастовкой в Петербурге в 1899 г. выслан в Екатеринослав, С 1903 г. в партии эсеров , член их боевой организации . В 1904 г. участвовал в покушении на министра внутренних дел В. К. Плеве .

В 1905 г. в Московском Кремле убил московского генерал-губернатора вел. кн. Сергея Александровича . На суде 5 апреля 1905 г. в Особом присутствии Сената произнес яркую речь , обличающую царское правительство. Казнен в Шлиссельбургской крепости. После Октябрьской революции его именем названы улицы в Москве и Ленинграде.

Иван Платонович Каляев родился 6 июля 1877 года в Варшаве (Польша входила
тогда в состав Российской империи). Отец его происходил из крепостных
крестьян Рязанской губернии и служил в полиции околоточным надзирателем, а
затем артельщиком в управлении завода. Мать была полькой. Учился Каляев в
единственной в Варшаве русской гимназии. Семья жила бедно, братья Каляева
стали рабочими, и только ему одному удалось уехать для продолжения
образования в Москву.
В 1897 году он поступил в Московский университет, а затем перевелся в
Петербургский. Впрочем, учился он недолго. В 1898 году Каляев вступил в
Петербургский "Союз борьбы за освобождение рабочего класса", и в следующем
году за участие в студенческом движении был из университета исключен и на
два года выслан в Екатеринослав, под надзор полиции. Эти два года Каляев
сотрудничал в местных газетах, изучал хозяйственный быт России. Близость к
социал-демократам и народническая литература привели его к идеям
вооруженной борьбы с самодержавием. В 1901 году Каляев поступил во
Львовский университет, но и здесь проучился недолго, решив стать
профессиональным революционером. Летом 1902 года во время поездки в Берлин
Каляева, имевшего при себе нелегальную литературу, арестовала немецкая
таможенная полиция и передала русским властям. Однако под суд Каляев не
попал и в следующем году получил возможность уехать за границу.
В 1903 году в Женеве он вступил в боевую организацию (БО) партии эсеров. В
Париже под руководством Максимилиана Швейцера изучал взрывчатые вещества и
технику обращения с динамитом, готовясь мстить "врагам рабочего класса".
(М.И. Швейцер /1881 -1905/ - студент-химик, эсер, входил в тройку (вместе
с Савинковым и Азефом) руководителей боевой организации эсеров. Погиб от
взрыва бомбы, которую он заряжал.)
Карьеру террориста Каляев начал с участия в покушениях на Плеве. Из пяти
покушений, подготовленных БО в 1905 году, удалось последнее, состоявшееся
15 июля 1905 года. Но убийцей был не Каляев, а другой боевик - Егор
Созонов. Каляев сделался фанатиком террора. Он считал, что террор является задачей
номер один, перед которой блекнут все другие задачи революционной борьбы.
Когда ЦК партии эсеров публично осудил терроризм в парламентских странах
Европы, Каляев говорил Савинкову: "Я не знаю, что бы я делал, если бы
родился французом, англичанином, немцем. Вероятно, не делал бы бомб,
вероятно, я бы вообще не занимался политикой... Но почему именно мы,
партия социалистов-революционеров, т.е. партия террора, должны бросить
камнем в итальянских и французских террористов? Почему именно мы
отрекаемся от Лункена и Равашоля? К чему такая поспешность? К чему такая
боязнь европейского мнения? Не мы должны бояться, - нас должны уважать.
Террор - сила. Не нам заявлять о нашем неуважении к ней... Я верю в террор
больше, чем во все парламенты мира. Я не брошу бомбу в cafe, но и не мне
судить Равашоля".
Вместе с тем Каляев был скорее романтиком, чем прагматиком. Некоторые
товарищи по организации называли его "поэтом".
В июле 1905 года в Париже состоялся ряд совещаний боевого комитета партии
эсеров, на которых было решено совершить несколько покушений на царских
сановников, в т.ч. на великого князя Сергея Александровича, московского
генерал-губернатора. Его очень не любили революционеры не только за
преследования, но прежде всего за "Ходынку" - организацию празднеств по
случаю коронации Николая II на Ходынском поле. Тогда из-за давки при
раздаче царских подарков погибло свыше 1300 человек.
Подготовка к покушению на великого князя для Каляева началась с того, что
он выправил себе фальшивый паспорт на имя подольского крестьянина Осипа
Коваля и занялся извозом. Вел себя робко и застенчиво, с извозчиками был
тих, перед дворником заискивал. Когда его расспрашивали о жизни, говорил,
что до того, как заняться извозом, работал лакеем в петербургском
трактире. Если не мог дать точного ответа, прикидывался недоумком. Помимо
того, Каляев-Коваль надевал маску человека скупого и очень набожного,
постоянно жаловался на убытки. На извозчичьем дворе он слыл недалеким, но
трудолюбивым: сам ходил за лошадью и мыл сани, выезжал на работу первым и
возвращался последним.
Роль извозчика была идеальной для слежки за великим князем. Вместе с
Каляевым тоже под видом извозчика наблюдение вел другой член боевой
организации эсеров, Опанас Моисеенко. За несколько месяцев они изучили
маршруты поездок великого князя, его привычки, его лошадей и кареты, его
кучеров.
В период непосредственной организации покушения Каляев, обычно спокойный и
хладнокровный, испытывал большой нервный подъем. Его переполняли
предчувствия скорой гибели.
"В последний раз, - вспоминает Савинков, - я видел его извозчиком в конце
января, когда покушение было уже решено. Мы сидели с ним в грязном
трактире в Замоскворечье. Он похудел, сильно оброс бородой, и его лучистые
глаза ввалились. Он был в синей поддевке, с красным гарусным платком на
шее. Он говорил:
- Я очень устал... устал нервами... Ты знаешь - я думаю, - я не могу
больше... но какое счастье, если мы победим. Если Владимир будет убит в
Петербурге, а здесь, в Москве, - Сергей... Я жду этого дня... Подумай, 15
июля, 9 января, затем два акта подряд. Это уже революция. Мне жаль, что я
не увижу ее..."
В случае же неудачного покушения Каляев намеревался покончить жизнь
самоубийством.
Наступил решающий этап подготовки. Каляев продал лошадь и сани и уехал в
Харьков, чтобы заменить паспорт и скрыть следы своей деятельности.
2 февраля 1905 года он предпринял первую попытку покушения. Вечером должен
был состояться благотворительный спектакль в Большом театре в пользу
Красного Креста, находившегося под патронажем Елизаветы Федоровны, жены
великого князя Сергея Александровича.
Получив от Савинкова бомбу, Каляев встал на Воскресенской площади, у
здания городской Думы. Был сильный мороз, дымила вьюга. Заговорщик
основательно продрог, пока, наконец, в начале девятого часа у Никольских
ворот показалась карета Сергея Александровича. Когда карета свернула на
площадь, Каляев бросился навстречу, но при свете фонарей увидел, что рядом
с великим князем сидят жена и дети. Террорист дрогнул и остановился,
опустив пакет с бомбой. А пройдя в Александровский сад, где его ждал
Савинков, Каляев рассказал, что случилось и добавил: "Я думаю, что я
поступил правильно, разве можно убить детей?.."
"От волнения он не мог продолжать, - вспоминает Савинков. - Он понимал,
как много он своей властью поставил на карту, пропустив такой единственный
для убийства случай: он не только рискнул собой - он рискнул всей
организацией. Его могли арестовать с бомбой в руках у кареты, и тогда
покушение откладывалось бы надолго. Я сказал ему, однако, что не только не
осуждаю, но и высоко ценю его поступок. Тогда он предложил решить общий
вопрос, вправе ли организация, убивая великого князя, убить его жену и
племянников. Этот вопрос никогда не обсуждался нами, он даже не подымался.
Каляев говорил, что если мы решим убить всю семью, то он, на обратном пути
из театра, бросит бомбу в карету, не считаясь с тем, кто будет в ней
находиться. Я высказал ему свое мнение: я не считал возможным такое
убийство".
Террористам пришлось дожидаться другого удобного случая. При этом их
задача осложнилась тем, что второй, резервный метальщик Куликовский "вышел
из дела". Но Каляев был уверен, что справится и один.
4 февраля, когда великий князь ехал в генерал-губернаторский дом на
Тверской, Каляев, одетый для маскировки в крестьянское платье, совершил
наконец покушение, окончившееся смертью великого князя.
Сидя в тюрьме, в одном из писем товарищам Каляев описал, как это
произошло:
"Против всех моих забот я остался 4 февраля жив. Я бросал на расстоянии
четырех шагов, не более, с разбегу, в упор, я был захвачен вихрем взрыва,
видел, как разрывалась карета. После того, как облако рассеялось, я
оказался у остатков задних колес. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками
прямо в лицо. Потом увидел шагах в пяти от себя, ближе к воротам, комья
великокняжеской одежды и обнаженное тело... Шагах в десяти за каретой
лежала моя шапка, я подошел, поднял ее и надел. Я огляделся. Вся поддевка
моя была истыкана кусками дерева, висели клочья, и она вся обгорела. С
лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколько
долгих мгновений, когда никого не было вокруг. Я пошел... В это время
послышалось сзади: "Держи, держи", - на меня чуть не наехали сыщичьи сани,
и чьи-то руки овладели мной. Я не сопротивлялся. Вокруг меня засуетились
городовой, околоток и сыщик противный... "Смотрите, нет ли револьвера, ах,
слава Богу, и как это меня не убило, ведь мы были тут же", - проговорил,
дрожа, этот охранник. Я пожалел, что не могу пустить пулю в этого
доблестного труса. "Чего вы держите, не убегу, я свое дело сделал", -
сказал я... (и понял тут, что я оглушен). Давайте извозчика, давайте
карету. Мы поехали через Кремль на извозчике, и я задумал кричать: "Долой
проклятого царя, да здравствует свобода, долой проклятое правительство, да
здравствует партия социалистов-революционеров!" Меня привезли в городской
участок... Я вошел твердыми шагами. Было страшно противно среди этих
жалких трусишек... И я был дерзок, издевался над ними. Меня перевезли в
Якиманскую часть, в арестный дом. Я заснул крепким сном..."
Каляева почти сразу перевели в Бутырскую тюрьму, где его через несколько
дней ждал сюрприз - посещение великой княгини Елизаветы Федоровны, жены
убитого им Сергея Александровича.
"Мы смотрели друг на друга, - писал об этом свидании Каляев, - не скрою, с
некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в
живых. Я - случайно, она - по воле организации, по моей воле, так как
организация и я обдуманно стремились избежать лишнего кровопролития. И я,
глядя на великую княгиню, не мог не видеть на ее лице благодарности, если
не мне, то, во всяком случае, судьбе за то, что она не погибла.
- Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас.
И я взял иконку.
Это было для меня символом признания с ее стороны моей победы, символом ее
благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяния ее совести за
преступления великого князя.
- Моя совесть чиста, - повторил я, - мне очень больно, что я причинил вам
горе, но я действовал сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я
отдал бы всю тысячу, а не только одну.
Великая княгиня встала, чтобы уйти. Я тоже встал.
- Прощайте, - сказал я. - Повторяю, мне очень больно, что я причинил вам
горе, но я исполнил свой долг, и я исполню его до конца и вынесу все, что
мне предстоит. Прощайте, потому что мы с вами больше не увидимся".
Характерно, что Каляев не задумывался о судьбе прислуги великого князя,
которая тоже могла погибнуть при теракте. Например, кучеру Сергея
Александровича, Андрею Рудинкину, при взрыве были нанесены многочисленные
тяжкие телесные повреждения. Весьма забавно: великую княгиню террорист
щадит, а жизнь кучера, человека из народа, - не ставит ни в грош.
Суд над Каляевым состоялся в особом присутствии сената 5 апреля того же
года.
Защищали Каляева присяжный поверенный В.А. Жданов, тесно связанный с
эсерами и помогавший им материально, а позднее, в 1907 году, осужденный на
четыре года каторжных работ по делу социал-демократов, и присяжный
поверенный Мандельштам. Но все их усилия пропали даром, поскольку никто, в
том числе и подсудимый, не верил в наказание, не связанное с лишением
жизни. Речь Каляева на суде была довольно патетической, он скорее обвинял,
чем оправдывался, а последние слова звучали так:
- Мое предприятие окончилось успехом. И таким же успехом увенчается,
несмотря на все препятствия, и деятельность всей партии, ставящей себе
великие и исторические задачи. Я твердо верю в это, - я вижу грядущую
свободу возрожденной к новой жизни трудовой, народной России.
И я рад, я горд возможностью умереть за нее с сознанием исполненного
долга.
В тот же день Каляева приговорили к смертной казни через повешение.
Хотя он и был готов умереть, но все же подал кассационную жалобу. Сенат ее
рассмотрел и отклонил.
9 мая Каляева перевели из Петропавловской крепости, где он содержался во
время суда, в тюремные застенки Шлиссельбурга. Вечером к нему пришел
священник отец Флоринский, предложил исповедаться и причаститься. Каляев
сказал, что в Бога верит, но обрядам никакого значения не придает. Во
втором часу ночи, когда начало светать, за узником пришли. Во дворе, где
была построена виселица, стояли представители тюремной администрации,
команда солдат и офицеры, свободные от службы. Каляев появился в фетровой
шляпе, но без пальто. Он молча выслушал приговор. Еще раз пришел священник
и поднес к губам Каляева крест. Тот отрицательно покачал головой:
- Я уже сказал вам, что совершенно покончил с жизнью и приготовился к
смерти.
Тогда палач набросил веревку на шею осужденного и оттолкнул ногой табурет.
См. Каляева судили в особом присутствии сената 5 апреля 1905 г, казнь