 |
Артузов в тюрьме, допросы и смерть
Описать переживания человека, попавшего безвинно по "политическим" статьям в камеру Внутренней или Лефортовской тюрьмы, может, по мнению автора, лишь тот, кто сам это испытал и пережил. Покойный генерал- лейтенант Александр Иванович Тодорский , входивший в состав Главного военного совета , почти поголовно расстрелянного, каким-то чудом "отделался" пятнадцатилетним сроком заключения. В свое время он рассказывал автору: "Когда меня арестовали и жестоко, с избиениями, допрашивали, мне на первых порах пришло в голову, что в стране произошел фашистский переворот, а мои следователи - переодетые для маскировки в форму НКВД белогвардейцы. Это мне как-то помогло, если бы я сразу понял, что это "свои", то, наверное, сошел бы с ума". У Артузова такого предположения быть не могло. Он прекрасно знал, что арестовали именно "свои", настоящие сотрудники НКВД. Своего следователя он знал: им был не кто иной, как - комиссар госбезопасности третьего ранга Яков Дейч ! Букет из трех пунктов "пятьдесят восьмой", каждый из которых был расстрельным, не оставлял ему никакой надежды. Он был обречен изначально.
А теперь еще об одной загадке в изобилующем ими "деле" Артузова. По существующему тогда да и поныне порядку на каждого доставленного в тюрьму составлялась серьезная бумага, называемая "Анкетой арестованного" . Составлялась не замедлительно, еще до размещения в камеру в своеобразном приемном отделении. Если арестанта привозили глубокой ночью, эту процедуру могли отложить до утра. Обращаю внимание читателя: арестовали Артузова, как известно, в ночь на 13 мая, тогда же отвезли в Лефортово . Анкета же была оформлена - 4 июня, почти три недели спустя! Объяснить это чьей-то забывчивостью никак нельзя. Что-что, а канцелярский порядок в Лефортовской тюрьме соблюдался неукоснительно, и отвечал за него начальник тюрьмы, подчинявшийся не следователям, а собственному руководству, установленным жестким правилам и инструкциям. По указанию следователя они лишь доставляли арестованного на допрос, уводили с допроса обратно в камеру, сажали в карцер, лишали передач и денежных переводов и т. п. И в каждом случае делали соответствующие записи в специальном журнале.
У автора есть серьезные основания полагать, что анкета была составлена своевременно, но вот дата по каким-то соображениям проставлена более поздняя.
К этому мы еще вернемся. Еще одна загадка. "Анкета арестованного" как десятки других анкет: слева - вопросы, отпечатанные типографским способом, справа - ответы арестованного, заносимые в соответствующую графу тем сотрудником, что его принимал. Анкета Артузова не отпечатана в типографии, и заголовок, и вопросы, и, разумеется, ответы на них написаны им собственноручно! Почему вдруг такое отступление от правил? Неужели в Лефортовской тюрьме закончились готовые бланки и арестованному дали чистую бумагу и бланк для образца? И главное - почему анкету заполнял от первого до последнего слова он сам? Неужели дежурный по приему так обленился? В подобное верится с трудом. Но почему автор уверен, что анкета заполнена была сразу, а не 4 июня? Достаточно сравнить почерк, якобы относящийся к этой дате, с почерком на документах, датированных концом мая. Анкета написана твердым, четким почерком образованного человека, почерком выработанным, каким обладают только много и постоянно пишущие люди.
Все другие, "более ранние" записи и подписи на протоколах - каракули! На этом основании, уже только на нем одном, можно с уверенностью утверждать, что за две недели пребывания в тюрьме Артузов физически и душевно был разрушен. Какими методами, догадаться нетрудно. Не исключено, что он тогда же перенес инсульт.
Делу Артузова с самого начала было уделено особое внимание. Это явствует уже из того, что следствие вел не рядовой сотрудник, а начальник Секретариата НКВД упомянутый Яков Абрамович Дейч .
Он прекрасно знал о заслугах своего подследственного, не мог не понимать, что обвинения Артузова в измене и шпионаже - сущий бред. Видимо, для того чтобы преодолеть неловкость, он на первом же допросе обрушился на арестованного с отборной матерной руганью. Для высококультурного, хорошо воспитанного, интеллигентного Артура Христиановича, в жизни не употребившего ни одного бранного слова, уже одно такое обращение было сильнейшим ударом по психике, тяжелейшей душевной травмой, возможно, даже более тяжелой, нежели "меры физического воздействия". (Уже отмеченное резкое изменение почерка свидетельствует со значительной долей вероятности о применении и таких мер.)
В некоторых допросах Артузова принимал участие человек на Лубянке новый, заместитель Дейча Исаак Ильич Шапиро . Ранее он в НКВД никогда не служил, был "всего лишь" помощником секретаря ЦК ВКП(б) - Николая Ивановича Ежова ! Став наркомом, Ежов в числе своих людей привел на Лубянку и Шапиро, назначил его заместителем секретаря НКВД и присвоил звание майора госбезопасности, а вскоре и старшего майора. (Это стало в органах НКВД- МГБ-КГБ дурной традицией: крупных партийных работников переводили в органы госбезопасности сразу на генеральские должности, даже если до этого они были, к примеру, секретарями обкомов по сельскому хозяйству.)
В составлении протоколов допросов, а затем и сомнительного обвинительного заключения Дейчу помогал его подчиненный, начальник 1-го отделения секретариата НКВД лейтенант госбезопасности Виктор Терентьевич Аленцев . Через двадцать лет Аленцев, уже полковник КГБ, поначалу не признал, что имел отношение к "делу" Артузова, а когда ему показали его собственноручную подпись под протоколами допросов, сослался на плохую память и давность лет. Но кое-что, и существенное, все же в конце концов припомнил. Выбор Дейча на роль следователя по "делу" Артузова имел под собой глубокое обоснование. Из Артузова надо было выбить не только признание в измене и шпионаже (с этим мог бы в короткий срок справиться любой костолом в чине сержанта или младшего лейтенанта госбезопасности), но и получить развернутые, якобы достоверные показания, со ссылками на имена руководителей зарубежных разведок, агентов, видных "заговорщиков" - чекистов, с раскрытием их "программ" и т. п. Обычный следователь в средних чинах, никогда и ничего общего ранее с настоящей контрразведкой и разведкой дела не имевший, такого дела не осилил бы. Ему бы просто не хватило для этого знаний и информации. Между тем начальник секретариата НКВД и его заместитель (к тому же креатура самого наркома) могли затребовать и в 3-м отделе ГУГБ (бывшем КРО), и в 7-м (бывшем ИНО), и в Разведупре РККА 1 36 любые документы, содержащие информацию, необходимую для фабрикации правдоподобных признаний Артузова. В следственном деле Артузова имеются всего два протокола его допросов, подписанные проводившими их Дейчем и Аленцевым. Из тюремного журнала установлено, что "беспамятный" Аленцев трижды допрашивал Артузова уже после того, как было составлено и утверждено обвинительное заключение по его делу. Вопрос: с какой целью? У автора в качестве версии есть единственный ответ: видимо, Аленцев готовил подследственного к заседанию Военной коллегии Верховного суда СССР, уговаривал не отказываться от данных на следствии показаний. Скорее всего, такого согласия не добился, потому никакого суда и не было.
По закону каждая встреча следователя с подследственным должна быть запротоколирована и подшита в "дело". Отсюда может возникнуть представление, что за два месяца содержания Артузова в Лефортовской тюрьме его допрашивали всего два раза. Эти протоколы, многостраничные, отпечатанные на машинке, оформлены вроде бы правильно с указанием времени начала и завершения допроса, с непременной подписью арестованного не только на последней, но и внизу каждой страницы.
Однако на самом деле допросов Артузова было много больше, и подтвердил это невольно, то ли из-за юридической неграмотности, то ли из-за наплевательского отношения к закону, сам Дейч!
Дело в том, что первыми словами, которыми Дейч начал якобы первый запротоколированный допрос, были следующие:
"Вы на протяжении ряда допросов упорно скрываете свою вину и отказываетесь давать следствию показания о своей антисоветской и шпионской деятельности." Выходит, имели место предыдущие допросы, на которых в течение двух недель (это немалый срок для сопротивления моральному, психическому и физическому воздействию) Артузов категорически отказывался признать себя виновным в предъявленных ему обвинениях! Потому и составлен был протокол впервые лишь 27 мая, что Артузов в этот день наконец дал признательные показания, точнее - подписал их. Как вопросы Дейча, так и ответы Артузова отпечатаны на машинке. Это означает, что протокол был составлен, обработан, перепечатан на машинке и подписан всеми участниками допроса позднее. К тому же слишком гладко в нем сформулированы так называемые показания, они носят откровенные следы большой подготовительной работы, понятное дело - следователя и его помощников, а не подследственного.
Наконец, тому есть еще одно доказательство. Их дал уже полковник, заместитель начальника Управления КГБ при Совете Министров СССР по Московской области Виктор Терентьевич Аленцев в 1955 году.
Аленцев показал, что когда он в первый раз сопровождал Дейча в Лефортовскую тюрьму, то сразу по самому ходу допроса понял, что его начальник допрашивает Артузова не впервые. После этого, по словам Аленцева, он сопровождал Дейча в Лефортово еще раз пять и делал записи. Никаких протоколов при этом не велось. По окончании допроса Дейч все записи забирал с собой на Лубянку, а спустя некоторое время возвращался в тюрьму с уже готовым, перепечатанным протоколом, который и заставлял подписывать Артузова. На вопрос, применяли ли к Артузову меры физического воздействия, Аленцев стыдливо отвечал, что ему об этом ничего не известно. Но сказал, что Дейч обращался с Артузовым чрезвычайно грубо, допускал матерную ругань. Возможно, что при Аленцеве Артузова действительно не били. Но хорошо известно, что во многих случаях подследственных избивали специально содержащиеся в тюремном штате сотрудники - "молотобойцы", избивавшие и пытавшие заключенных в специальных помещениях между допросами. Так что вовсе не обязательно следователю в высоких чинах было самому пускать в ход кулаки и резиновую палку. Автор еще раз обращает внимание читателя на разницу в почерках Артузова: самая последняя его запись - жалкие каракули, выведенные дрожащей, непослушной, возможно, травмированной рукой.
Как далее рассказал Аленцев, к середине августа следствие было завершено, и на основании всего лишь двух протоколов Шапиро велел ему составить обвинительное заключение. Когда Аленцев возразил, что сделать это на основании только двух протоколов, при отсутствии материалов очных ставок (они не проводились), каких-либо улик, иных доказательств, никак нельзя, Шапиро в грубой форме приказал ему: "Делай как приказано!"
В конечном итоге на основании всего лишь допросов (двух - официально) комиссар госбезопасности третьего ранга Яков Дейч превратил корпусного комиссара РККА Артура Артузова в многолетнего шпиона сразу четырех (!) разведок - французской, немецкой, английской, польской. Должно быть, кто-то наверху сказал Дейчу "хватит", иначе он завербовал бы своего подследственного еще в несколько европейских, и не только, спецслужб.
Кроме того, он сделал Артузова активным участником заговора в НКВД во главе с бывшим наркомом Ягодой . Примечательно, что Дейч "доказал", точнее, добился "признания" шпионажа Артузова в пользу тех именно стран, чьи разведки тот в действительности наиболее успешно громил, чьи агентурные сети и гнезда ликвидировал до основания и, наоборот, в важные центры которых внедрял своих нелегалов и агентов. С точки зрения здравого смысла только сумасшедший мог объявить английским шпионом человека, который обезвредил старого английского агента Сиднея Рейли ! Или, быть может, Артузов совершил это с благословения Лондона? Именно Артузов на семь-восемь лет полностью блокировал всю работу весьма деятельной тогда и опасной польской разведки. Неужели же для этого ему самому непременно нужно было стать польским шпионом? Еще один вопрос можно было бы задать комиссару госбезопасности Дейчу: почему агент гестапо не выдал тому же самому гестапо самого ценного советского разведчика в Японии Рихарда Зорге? И еще один вопрос: зачем французский шпион Артузов регулярно, много лет подряд "скармливал" французскому генштабу через поляков дезинформацию о боеспособности Красной армии? И наконец: шпионом "вообще" быть нельзя, "шпион вообще" - такая же нелепость, как боксер по переписке. Между тем в объемистых протоколах допросов не приведено ни одного конкретного факта передачи какой-либо иностранной разведке хоть самой захудалой шпионской информации. При обыске у Артузова не обнаружено никакого шпионского снаряжения, приспособлений для тайнописи, шифров, кодов, нет изобличающих свидетельств скрытого наружного наблюдения, тайников, полученной за свою преступную деятельность иностранной валюты, нет данных о фиксированных контактах с зарубежным связником. Ничего подобного!
В "деле" присутствует только "царица доказательств" - признания подследственного, самооговор, ничем не подкрепленный, никак не проверенный. При нормальном судопроизводстве подобным признаниям грош цена и обвинительное заключение неминуемо рассыпается как карточный домик. Какое же извращенное сознание надо было иметь, чтобы так исказить истину, столь целенаправленно, пользуясь самыми иезуитскими и подлыми методами, подвести под расстрел за шпионаж и измену самого талантливого и заслуженного руководителя советской контрразведки и разведки за всю ее историю? Что двигало Яковом Абрамовичем ? Неужто один только звериный страх за собственную шкуру, стремление упрочить свою карьеру на фундаменте из чужих костей? Вне всякого сомнения, эти мотивы в действиях Дейча присутствовали и многое объясняют. Однако, по разумению автора, существовали и дополнительные побуждения, столь же, впрочем, низменного характера - обыкновенная черная зависть и злорадство. Артузов уже при жизни был легендой и контрразведки, и разведки, с его именем связаны их самые громкие (хоть и тайные) победы и достижения. Ему "верил, как самому себе" Дзержинский, в чьей честности, слава богу, и сегодня не рискуют усомниться самые яростные злопыхатели. Его высоко ценил Менжинский, чей авторитет тогда еще и после смерти оставался незыблем. Наконец, его знал и поручал ему ответственнейшие задания лично Сталин. (Во всяком случае, до того, как равнодушно отдал на растерзание, когда счел, что слишком умный корпусный комиссар ему больше не нужен.)
А кто такой Яков Дейч? Всего лишь высокопоставленный чиновник НКВД, никакой не оперативный работник, а так, делопроизводитель, хоть и с тремя ромбами в петлицах и двумя орденами на груди, на чье место в любой момент могли прислать любого другого номенклатурщика из ЦК, вроде заместителя Шапиро , который, к слову, через два месяца займет его место, чтобы, в свою очередь, слететь с него прямиком в камеру смертников при очередном новом наркоме - Берии .
А уж вовлекать Артузова в узкий круг ближайших сподвижников Ягоды - просто дурость. В НКВД все знали, что бывший нарком и Артузов, мягко говоря, недолюбливали друг друга. Что примерно с двадцатого года с обращения на "ты" перешли на отчужденное "вы". Что хоть и жили в одном подъезде (до развода Артузова с первой женой) - Артур Христианович на первом, Генрих Григорьевич на втором этаже,- но за все годы соседства ни разу не зашли друг к другу в гости.
Методика Дейча была проста до примитивности, полностью соответствовала его убогому интеллекту и рептильному характеру. Он выбирал нужные ему факты из материалов разведки НКВД или Разведупра, ответов Артузова на свои вопросы и компоновал их таким образом, что они превращались в грозные обвинения - и признания соответственно - в измене, шпионаже и прочих смертных грехах. Однако, будучи невеждой в разведывательных делах, агентурной работе, анализе информации, внешней политике, он не замечал внутренних противоречий в "конечном продукте" своих фальсификаций. Артузов, без сомнения, их видел, но - не поправлял. Наоборот, порой, словно издеваясь (а может, и вполне осознанно), подбрасывал самые несусветные глупости, в которых легко бы разобрался и никогда не занес бы в протокол в качестве доказательств мало-мальски квалифицированный следователь-профессионал. Для чего это делал Артузов? Тут может быть только одно объяснение: как и многие другие арестанты первых месяцев Большого террора, он полагал, что на заседании Военной коллегии Верховного суда СССР откажется от сделанных по ходу следствия под нажимом Дейча признаний и легко докажет их полную абсурдность и несостоятельность. Он понятия не имел, как в действительности теперь проходят заседания Военной коллегии, этот жуткий фарс на правосудие. К тому же Артузов был полностью отрезан от внешнего мира, не имел ни малейшего представления, что происходит за толстыми стенами Лефортовской тюрьмы. Радио в камерах не было, газет не полагалось, контролеры разговаривать с заключенными права не имели. За сутки - только несколько заученных фраз, строго по инструкции, чисто служебных. Два сохранившихся и единственных протокола допросов Артузова следователем Дейчем - все та же пресловутая "амальгама". Вот как работала методика Дейча на практике.
Немцы завербовали Артузова на идейной основе - симпатий к нацизму еще в 1925 году (когда германская разведка, сведенная союзниками по Версальскому договору до жалкого минимума, почти не подавала признаков жизни) через Отто Штейнбрюка. Почему именно через него? Штейнбрюк, многолетний сотрудник Артузова и по ИНО, и по Разведупру, также корпусный комиссар РККА, был натуральным австрийцем, бывшим капитаном австро-венгерской армии. (Для Дейча австрийцы и немцы - одно и то же.) К тому же он восемнадцать лет проработал именно по германской линии, в том числе не один год в самой стране с нелегальных позиций, так что сомневаться в том, что он, конечно, немецкий шпион, не приходилось. По разрозненным репликам Дейча Артузов понял, что арестованный еще 21 апреля умница Отто Оттович дает "признательные" показания за гранью абсурда, явно с тем, чтобы отказаться от них на суде и разбить аргументацию следствия. Дейч, в силу своей самоуверенности, которая у неумных людей прямо пропорциональна невежеству, даже не понимал, что одновременно сотрудничать с генерал-майором Фердинандом фон Бредовом, одно время руководившим германской разведкой - абвером (в котором тогда работали не более десятка офицеров), и "испытывать симпатию к нацистам" никак не возможно. Та группа высших офицеров, активно сотрудничавших в те годы с Красной армией, к которой принадлежал и фон Бредов, терпеть не могла ни нацистов, ни их выскочку фюрера из бывших ефрейторов. Позднее же Артузов и Штейнбрюк работали на нового шефа абвера капитана первого ранга, впоследствии адмирала Вильгельма Канариса. Копая материалы ИНО, Дейч нашел сообщение о гибели агента А/270, и оно натолкнуло его на выигрышную идею. Вот что записал Дейч от имени Артузова в протокол от 27 мая: "Еще в 1932 году мы узнали из его [270-го] донесений о существовании в СССР широкой военной организации, связанной с рейхсвером и работающей на немцев. Одним из представителей этой организации, по сообщению 270-го, был советский генерал Тургуев - под этой фамилией ездил в Германию Тухачевский ". Авторство Дейча торчит из этого абзаца как ослиные уши. Артузов никогда не составил бы столь нелепой фразы:
"связанной с рейхсвером и работающей на немцев". Ясно ведь, что если шпион связан с рейхсвером, то он работает не на англичан или бразильцев, но именно на немцев. Однако о военной организации в РККА, одним из представителей которой был генерал Тургуев, 270-й (напоминаем читателю, что это псевдоним Курта фон Поссанера ) знать ничего не мог. И не только потому, что такой заговорщицкой организации в РККА не существовало, но и по той причине, что он, нацистский функционер, к тому же иностранец, доступа к засекреченным контактам высшего генералитета рейхсвера с военными кругами в СССР не имел. Бывший замнаркома НКВД Георгий Прокофьев на допросе еще 25 апреля показал: "Примерно в 1933 году в НКВД стало известно из агентурных источников НКВД в немецкой разведке, что какой-то красный генерал (по фамилии, начинающейся на букву "Т",- дальше фамилия была прервана) установил связи с германским рейхсвером. Ягоде это сообщение было доложено, и он сразу заявил: "Это Тухачевский". Ягода взял к себе сводку и никакого движения этому материалу не дал". Это показание Прокофьева истине отвечает - информация поступила в НКВД не от 270-го, а от агентурных источников в разведке. Получив это сообщение, Артузов обязан был доложить о нем Ягоде. Ягода, как нарком НКВД, знал о поездке Тухачевского инкогнито в Германию, естественно, с санкции, даже по заданию высшего руководства страны, а потому "никакого движения этому материалу не дал". Даже замнаркома Прокофьеву и начальнику ИНО Артузову не обо всем было положено знать. Примечательно, что Прокофьев ничего о "генерале Т" как заговорщике в Красной армии не показывает. Такое появляется только в протоколе допроса Артузова Дейчем.
По простой причине: в НКВД полным ходом шла разработка дела Тухачевского и его "сообщников" . Параллельно готовили и будущее "дело" уже арестованного Ягоды. Теперь то обстоятельство, что бывший нарком не дал ходу информации о Тухачевском, приобретало совсем иное, зловещее объяснение. Далее Артузов под давлением Дейча показывает, что по настоянию Канариса он выдал ему агента 270 , как представляющего для немцев своей информацией в Москву большую опасность. После чего 270-й был ими убит. Подробности ему, Артузову, неизвестны. Последнее было единственным в его показаниях, что полностью соответствовало истине: до сих пор не установлено точно, кто именно был убийцей барона Курта фон Поссанера . Кстати, Дейч нигде фамилию 270-го не приводит, и это тоже доказывает поверхностность его псевдоследствия. По данному эпизоду Артузов, в сущности, дважды загнал Дейча в ловушку (к сожалению, она не сработала, поскольку была рассчитана на то, что Артур Христианович на суде вскроет все подтасовки следствия). Генерал-майор Фердинанд фон Бредов в "Ночь длинных ножей" 30 июня 1934 года был убит эсэсовцами по приказу Гитлера как "враг". Отсюда по логике вытекает, что если Артузов сотрудничал с фон Бредовом, значит, он работал против Гитлера и нацистов. В чем же тогда его винить?
И далее: ни Артузов, ни Штейнбрюк, ни кто-либо иной никак НЕ МОГЛИ выдать 270-го немцам по приказу Канариса. По очень весомой причине: барон Курт фон Поссанер был убит 16 или 17 марта 1933 года, тогда как капитан первого ранга, впоследствии адмирал Вильгельм Канарис приступил к обязанностям начальника абвера - 1 января 1935 года! Такого рода несуразностей в обвинении по одной только "германской линии" множество.
По тому же безотказному принципу Дейч скомпоновал причастность Артузова к шпионажу в пользу еще трех стран. У Артузова по отцовской линии было два двоюродных брата - Александр Фраучи и Федор Фраучи . Оба родились в России, но сохранили швейцарское гражданство. В конце 20-х годов они, видимо, разочаровавшись в советской системе, выехали в Швейцарию . Связи с ними на протяжении последующих лет Артузов, в силу своего служебного положения, не поддерживал. Как известно, Швейцария - соседка Франции, половина ее населения говорит на французском языке. Этого для Дейча вполне достаточно, и вот в протоколе появляется запись, что Александр Фраучи завербовал своего кузена в качестве агента уже французской разведки. Артузов охотно эту версию подтверждает: до Александра НКВД уже не добраться; до французского министра, которому он якобы через дипломатов-шпионов передавал информацию, подавно. Что именно передавал - Дейча уже не интересует.
С поляками и того проще. Вполне достаточно того, что в свое время Артузов пригрел и Сосновского , и Кияковского , и других. Правда, Сосновский, из которого после нескольких месяцев избиений выбили признание, что он польский шпион, Артузова не оговорил. Кияковский этого сделать тем паче не мог - был давно мертв. В таком случае Дейч счел самым подходящим вербовщиком Маковского , арестованного еще в 1935 году за растрату казенных денег, а не за шпионаж.
Не случилось запинки и со шпионажем в пользу Англии. Теперь перед следователем оставалась лишь одна задача: привязать Артузова к заговору внутри самого НКВД во главе с Ягодой. Раньше в этом нужды не было, она появилась после ареста бывшего наркома, когда во Внутренней тюрьме майор госбезопасности Лазарь Коган уже полным ходом тот самый заговор раскручивал и ему требовалось набрать в него как можно больше участников. В конце концов их хватило с избытком, и Артузов для исполнения этой роли оказался не нужен. (На процессе Бухарина - Рыкова - Ягоды и других фамилия Артузова так и не прозвучала.)
Артузов игру принимает. Он перечисляет одного за другим ягодинских "заговорщиков" - Прокофьева, Миронова, Молчанова, Гая, Паукера, Буланова и др. Все они давно арестованы, их полным ходом раскручивают, кого во Внутренней, кого в той же Лефортовской тюрьме. Артузову это прекрасно известно. Некоторые из названных им лиц были арестованы раньше его и уже во всем "признались", имена других он, мастер допросов настоящих, выудил из самого Дейча столь ловко, что тот этого даже и не заметил.
Его показания никому вреда нанести уже не могли, но и спасти тоже. Однако отдадим должное Дейчу. Его не смутила общеизвестная неприязнь (взаимная) Артузова к Ягоде. В конце концов, он готовил не доклад на партсобрании, где его утверждение о принадлежности Артузова к ближайшему окружению Ягоды вызвало бы только смех, а обвинительное заключение, которое после утверждения наркомом или его заместителем прочтут лишь три члена Военной коллегии. А они вряд ли в курсе внутриведомственных интриг. И он нашел воистину дьявольский ход: придумал, что якобы однажды Ягода в приступе откровенности (которая бывшему наркому не была свойственна) поделился с Артузовым своими тайными мыслями и планами. Точнее, изложил целостную, разностороннюю, продуманную программу. Главная ее цель - восстановление в стране капитализма, что возможно лишь при ликвидации советской власти. Сущий бред! Ягода не мог желать свержения советской власти. В царской России он, сын далеко не богатого еврейского ремесленника, мог стать в лучшем случае владельцем средней руки аптеки в Нижнем Новгороде. О посте министра он бы и во сне мечтать не смел. Подобное можно сказать обо всех остальных "заговорщиках": своим высоким положением, генеральскими должностями, благополучием они тоже были обязаны только советской власти. Но вот конкретные "установки" в сфере экономики, которыми "поделился" Ягода с Артузовым, представляют сегодня интерес: ограничение монополии внешней торговли; широкое представление всякого рода производственных и торговых концессий иностранным капиталистам; отмена ограничений на въезд и выезд иностранцев; постепенное вовлечение СССР в мировой торгово-промышленный оборот; выход советской валюты на международный рынок; отмена всех привилегий для коллективных хозяйств в земледелии, свободный выбор для крестьян формы землепользования; увеличение норм личной собственности и т. п. Но ведь ни одно из этих предложений не противоречит принципам социализма! Кое-что из этого перечня: иностранные концессии, "твердый" золотой червонец - существовало еще при Ленине. А что предлагалось в области политической? Обеспечение демократических свобод: слова, собраний, союзов, печати, неприкосновенности личности и жилища; обеспечение свободных выборов; полное равенство граждан СССР независимо от социального происхождения, характера труда (физического и умственного) и т. д. Легко заметить, что в этих предложениях не только не было ничего антисоветского, но все они формально уже были внесены в проект новой, так называемой сталинской Конституции СССР, принятой 5 декабря того 1937 года! Выдумать все это комиссар госбезопасности третьего ранга Дейч никак не мог. Ягода экономические взгляды "правых" (а все упомянутые пункты входили в программу Бухарина, Рыкова, Томского ) принять мог, но вряд ли стал бы делиться ими с Артузовым. Выходит, эти "установки" Артузов сам изложил следователю. Что же касается пунктов политической программы, то здесь можно предположить издевку Артузова над Дейчем: тот по своей малограмотности даже не понял, что ему подсунули не антисоветчину, а статьи из проекта будущей Конституции СССР. (Другое дело, что эти статьи "самой демократической в мире" конституции на практике никогда не соблюдались вплоть до развала Советского Союза.) Имеет право на существование и другая версия: Дейч, конечно, никакую программу не придумывал, а просто получил ее в соседних кабинетах, где его коллеги готовили процесс Бухарина - Рыкова - Томского - Ягоды, и внес в протокол. "Пункты" Артузову понравились, и он их с легкой совестью подписал, видимо, уверенный, что легко докажет отсутствие в них криминала в судебном заседании 137 . Трудно сказать, в какой момент Артузов наконец осознал в полной мере весь трагизм и безысходность своего положения, что вцепившийся в него бульдожьей хваткой Дейч уже не выпустит его на свободу. Никогда. Даже в тюрьму не выпустит 138 , не то что в лагерь. Он долго не мог понять того, что поняли арестанты, оказавшиеся во Внутренней тюрьме, Лефортове, Бутырках, секретной Сухановке, что никакие логические доводы, аргументированные возражения, тем более активные протесты и ссылки на законы на следователей не действуют. Следователь может прекрасно знать, что никакой вы не шпион, не диверсант, не террорист, но все равно отправит или в подвал к исполнителям ВМН, или лет на двадцать в Магадан.
Кому-то были очень нужны эти фантастические, не подкрепленные ни единым доказательством или вещественной уликой слова самооговора. Примечательно, что, признавая якобы шпионаж, Артузов не привел ни одного конкретного факта, назвал только умерших, или уже осужденных, или находящихся вне досягаемости НКВД лиц.
Заскорузлые, казенные слова. И вдруг - абзац нормальный и горький. Который не мог бы, да и не осмелился бы сочинить Дейч. Это явно мысли и слова самого Артура Христиановича. Слова позднего прозрения? Его ответ на традиционный вопрос, что двигало им в последние годы: "После страшных усилий удержать власть, после нечеловеческой борьбы с белогвардейской контрреволюцией и интервентами, наступила пора организационной работы. Эта работа производила на меня удручающее впечатление своей бессистемностью, суетностью, безграмотностью. Все это создавало страшное разочарование в том, стоила ли титаническая борьба народа достигнутых результатов. Чем чаще я об этом задумывался, тем больше приходил к выводу, что титаническая борьба победившего пролетариата была напрасной, что возврат капитализма неминуем". Дмитрий Быстролетов в книге своих воспоминаний рассказывает, что как- то, не вынеся чудовищных пыток (ему проткнули стальной спицей голову, вообще всего изувечили), он признался в шпионаже, оговорил себя. - Не ври!- заорал на него следователь-полковник.- Я отлично знаю, что ты никакой не английский шпион, а честный человек. Мне нужно, чтобы ты подписал другое: сколачивал в Праге антисоветскую группу из русских студентов. Вот и признавайся в том, что велят! Осознав неправильность своего поведения, Быстролетов "сообщил" следователю все то, что тот от него хотел. Более того, уже вполне дружелюбно полковник добросовестно помогал ему сочинять правдоподобную историю. Интересно, в чем сознался полковник спустя некоторое время, когда арестовали его самого? Он был расстрелян, пишет Быстролетов, хотя тоже не был ни шпионом, ни террористом, ни диверсантом. Как бы то ни было, однажды Артузов, еще до того, как начал давать "признательные" показания, на обороте крохотной тюремной квитанции написал, вернее, начал писать собственной кровью записку своему мучителю, в надежде убедить того в своей невиновности силой разумных доводов. Дописать записку ему не позволил контролер - заметив в "глазок", отобрал. В Лефортове царил жесткий порядок. Адресованная Дейчу записка была ему доставлена 139 . Вот ее текст: "Гражданину следователю привожу доказательства, что я не шпион.
Если бы я был немецкий шпион, то:
1. Я не послал бы в швейцарское консульство Маковского, получившего мои документы. Я сохранил бы документы для себя.
2. Я позаботился бы получить через немцев какой-либо транзитный документ для отъезда за границу. Арест Тылиса был бы к тому сигналом. Докумен" На этом запись обрывается. Дейч и не подумал ответить автору записки. Да и что он мог возразить простым, но убийственным в своей неопровержимой логике доводам подследственного? Действительно, будь Артузов шпионом, он приберег бы для себя швейцарский паспорт и сумел бы уйти за границу, как только ощутил бы реальную угрозу разоблачения.
Арест Григория Тылиса стал бы для него последним сигналом тревоги. Многие личные документы, письма, записные книжки, более сотни фотографий, изъятых у Артузова при четырех обысках (в кабинете, на двух квартирах и даче), бесследно пропали. Эта записка, аккуратно вложенная следователем в конвертик, каким-то чудом сохранилась. В ней - последние, подлинные слова Артузова, не сфальсифицированные палачами. 15 августа 1937 года всего за два месяца следствие по делу Артузова было завершено. (Следствие по делу расхитителя, директора какого-нибудь хозяйственного магазина в провинциальном райцентре и то заняло бы больше времени.) Лейтенант госбезопасности Аленцев по приказанию майора госбезопасности Шапиро составил обвинительное заключение на пяти листах. После чего, как уже известно, еще трижды вызывал Артузова на разговоры, оставшиеся незапротоколированными. На следующий день комиссар госбезопасности третьего ранга Дейч получил новое назначение: начальником управления НКВД по Азово-Черномор-скому краю . (В сентябре после раздела АЧК его оставили начальником УНКВД Ростовской области .) Заместитель наркома НКВД СССР комиссар госбезопасности второго ранга Бельский обвинительное заключение утвердил. В постановляющей части обвинительного заключения говорилось, что теперь следственное дело по обвинению Артузова подлежало передаче на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР. Подлежало, но - так туда и не поступило. Впрочем, предстань Артузов перед некогда своим заместителем Ульрихом лично, на его судьбе это бы никак не отразилось.
Передача дела в суд позволяла Артузову, как и сотням тысяч других людей, прошедших по этому скорбному пути, сохранять в душе призрачную надежду на справедливость, то есть на спасение. Они верили, что на суде откажутся от выбитых из них показаний, расскажут о пытках и истязаниях, может быть, даже добьются наказания своих мучителей.
См. Военная коллегия Верховного суда СССР
Исполнители ВМН - расстрела Артузову не дано было пройти через фарс правосудя, каковым являлись заседания Военной коллегии Верховного суда СССР . Явочным порядком, в нарушение даже тогдашнего, хоть и скверного, но все же официально существовавшего законодательства, всего лишь приказом наркома Ежова была введена новая форма внесудебной расправы, так называемая в особом порядке . Она применялась, как разъяснил Вышинский , в тех случаях, если "характер доказательств виновности обвиняемого не допускает использования их в судебном заседании". Так было узаконено полное, беспредельное беззаконие. Никаких приговоров на самом деле в судебном порядке не выносилось, поэтому родственников жертв к тому же еще и гнусно обманывали: им сообщали, что такой-то Военной коллегией приговорен к десяти годам лишения свободы в дальних лагерях без права переписки. 21 августа 1937 года тройка в составе председателя Военной коллегии Верховного суда СССР армвоенюриста Ульриха , заместителя прокурора СССР Григория Рогинского и заместителя наркома НКВД СССР Льва Бельского 1 41 заочно за несколько минут вынесла решение умертвить Артура Хрис- тиановича Артузова и еще шестерых бывших чекистов. Того же 21 августа на бланке Военной коллегии Верховного суда СССР с государственным гербом, под номером 00166 за подписью председателя Военной коллегии армвоен-юриста Ульриха от руки составлено следующее предписание:
"Коменданту военной коллегии Верховного Суда Союза ССР
т. Игнатьеву Предлагаю немедленно привести в исполнение приговор Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР о расстреле в отношении:
3) Карина Федора Яковлевича (он же Крутянский Тодрес Яковлевич)
4) Кононовича Владимира Марковича
7) Артузова Артура Христиановича
Всего в отношении семи осужденных".
Подпись, круглая печать с гербом.
Предписание написано чернилами. Против каждой фамилии две галочки карандашом. Их проставил уже исполнитель в подвале Варсонофьевского. Первую галочку - когда принял обреченного, вторую - после того как выстрелил ему в затылок. "Немедленно" и означало немедленно, то есть того же 21 августа 142 . Ссылка на приговор Военной коллегии - фальсификация, она нужна не Ульриху, а коменданту Военной коллегии капитану Игнатьеву - без такой официальной бумаги на бланке он не имел права передавать числившихся за коллегией осужденных исполнителям . В тот день в Москве было расстреляно тридцать восемь человек! В их числе, как установил автор, кроме семерых названных, были старый агент ИНО Виктор Илинич и бывший комендант Московского Кремля Рудольф Петерсон . Об этом свидетельствует следующий документ. (Написан чернилами от руки.) "АКТ Тридцать восемь (38) трупов нами приняты и преданы кремации. Комендант Н.К.В.Д. п. нач. отд-ния первого отдела Г.У.Г.Б. Акт о кремировании расстрелянных "врагов народа" - в том числе и Артузова Подписи сделаны простым карандашом. Подобных актов в Центральном архиве ФСБ РФ за подписями Василия Михайловича Блохина и кого-либо из сотрудников первого отдела ГУГБ многие сотни, а то и больше.
Ссылки: