 |
Строительство и пуск первого промышленного реактора А-1 для наработки плутония
19 июня 1948 г. на комбинате N 817 ("Маяк") в г. Челябинске-40 (г. Озерск Челябинской области ) первый в СССР промышленный ядерный реактор для наработки оружейного плутония был выведен на проектную мощность;
В сооружении первого промышленного реактора были задействованы лучшие научные и производственные силы.
Вспоминает Александров А.П.
Игорь Васильевич был занят строительством первого большого реактора . Это было начало 48 года. Реактор этот подходил к концу (пущен в июле 1948 ) Игорь Васильевич непрерывно сидел на Урале.
Вспоминает С. Сандлер : "Однажды меня вызвал к себе министр Хруничев , вручил кусок трубки из алюминиевого сплава с внутренней нарезкой и поручил мне организовать выпуск таких трубок (оболочек для урановых стержней). Через несколько дней я ознакомился с секретным решением (особая папка), которое обязывало наладить производство оболочек в определённом количестве. Меня освобождали от всякой другой работы. При утверждении технических условий на изготовление оболочек, подготовленных металлургом академиком Амбарцумяном и коррозионистом член-корреспондентом Акимовым , возникли острые разногласия, и меня с Завенягиным вызвал Берия . Он грубо отругал нас и потребовал ежедневно докладывать (за двумя подписями - моей и министра) о выполнении суточного графика. Оболочки изготовляли в отдельном помещении с особым режимом. Никто, конечно, меня от других обязанностей не освободил, до обеда я был в цеху, а потом ехал исполнять "другие обязанности". Оболочкам придавалось тогда такое большое значение, что постоянно на завод приезжали Ванников , Первухин , Завенягин . Часто звонил Курчатов ".
В конце концов наступил день 19 июня 1948 года, когда первый промышленный реактор был выведен на проектную мощность 100 МВт. Началась наработка плутония.
Вспоминает В.С. Емельянов : "В тот год (1949-й) мы все были в особенном нервном напряжении. Ведь никто из нас не знал, взорвётся бомба или нет. Испытание должно было подвести своеобразный итог всей деятельности, огромному пути, ибо создавалось то, чего ещё не было. Мы должны были получить плутоний и из него создать бомбу. Мы его получили. Но плутоний ли это? Помню, в то время мы работали до 3-4 часов ночи, и я как-то шёл с одного из таких бдений вместе с А. Завенягиным. Стали мы вспоминать нашу учёбу в горной академии. Но, видно, думал он совсем не о далёких днях учебы, так как неожиданно сказал:
"А вдруг мы получили не плутоний в этом "корольке?- Вдруг что-то другое?". Радость, связанную с пуском реактора, омрачили серьёзные неприятности, преодоление которых не обошлось без А.П.
Вспоминает Б.В. Брохович : "уже тогда, при первом подъёме мощности, из-за неполного закрытия шарового клапана урановые блоки недостаточно охлаждались, что привело к закозлению ячеек (17-20). Сначала попытались "протолкнуть" рабочие блоки вниз (проектная схема), но не вышло. Тогда решили извлечь трубу технологического канала вместе с блоками наверх, с помощью мостового крана. Потянули - Обрыв! Нижняя, заклиненная, часть трубы осталась в ячейке реактора. Попробовали выдавить её домкратом снизу. - Безрезультатно. Пришлось разработать, а затем изготовлять специальные фрезы, с помощью которых и шла потом расчистка ячейки. Когда часть работы была сделана, обнаружилось, что дефектная ячейка светится: горит и сплавляется с ураном графит, образуя карбиды. Есть опасность пожара кладки (как много лет спустя в Чернобыле).
Курчатов осмотрел ячейку. По его команде козла заблокировали каналами с водой, после чего он и Завенягин подняли мощность. (Да, вдвоём! Ответственность не делили. А кого спрашивать? Берию? Сталина? Другого выхода не было. Это делалось впервые! Компетентен ли был Завенягин? По-моему, более, чем персонал Чернобыльской станции в 1986 году). Подняли, и пожара не произошло!.
А расчистка ячейки продолжалась. До 30 июня! По мере эксплуатации выяснилось, что в "Аннушке" (так с лёгкой руки Е.П. Славского стали называть объект "А", или "котел") не хватает реактивности. Не помогла и дополнительная загрузка - реактор останавливался.
Оказалось, идёт электрохимическая коррозия технологических труб. К концу 1948 года процесс приобрёл массовый характер, и вода, охлаждающая урановые блоки, стала попадать в графитовую кладку, реактор заглох, остановился. Так как новые трубы на столбы блоков в реакторе одеть не удалось, действовали в соответствии с решением, которое сообща приняли Курчатов и Завенягин : сначала извлекли присосками урановые блоки, затем установили новые, более стойкие анодированные трубы и, предварительно откалибровав извлечённые активные блоки (резерва не было - не было урановой руды), загрузили их повторно. (А подписал решение Завенягин. Игорь Васильевич, научный руководитель, не мог удостоверить, что в стране не хватает урана и нет блоков!..)
Хотя на калибровку пошли блоки с относительно небольшой активностью, "разрез по А.П. Завенягину" обошёлся персоналу почти в 1000 рентген (но не больше ста на человека), а сами работы продолжались 66 суток. (Платили, конечно. По 10 рублей за извлечённый блок.) Сильно облучился и И.В. Курчатов".
Вспоминает А.К. Круглов : "В установленных в реакторе алюминиевых каналах в первой загрузке не была анодирована поверхность труб. При попадании воды в графитовую кладку из-за контакта графит-вода-алюминий возник интенсивный коррозионный процесс, и уже в конце 1948 г. началась массовая протечка труб, замачивание графитовой кладки. Эксплуатировать реактор с этими трубами стало невозможно.
20 января 1949 г. реактор был остановлен на капитальный ремонт. Возникла сложнейшая проблема, как заменить такие каналы и сохранить все ценные урановые блоки. Можно было разгрузить урановые блоки через сконструированную систему разгрузки. Однако их прохождение вниз по технологическому тракту (канал - бассейн выдержки) привёл бы к механическим повреждениям оболочек блоков, не допускающим повторную загрузку их в реактор. А запасной загрузки урана в то время не было. Нужно было сохранить уже частично облучённые и сильно радиоактивные урановые блоки.
По предложению А.П. Завенягина делалась попытка извлечь разрушенные в реакторе трубы и, оставив в графитовых трактах урановые блоки, поставить новые, анодированные трубы. Это оказалось невозможным, так как при извлечении разрушенных труб, которые имели для центровки урановых блоков внутренние рёбра, центровка столба блоков нарушалась - блоки смещались к стенкам графитовых кирпичей. Работниками службы главного механика реактора были разработаны приспособления, позволяющие специальными "присосками" из разрушенных технологических труб извлекать урановые блоки через верх в центральный зал реактора. Без переоблучения участников этой операции обойтись было нельзя. Надо было делать выбор: либо остановить реактор на длительный период, который Ю.Б. Харитон оценивал в один год, либо спасти урановую загрузку и сократить потери в наработке плутония.
Руководством ПГУ и научным руководителем было принято второе решение. Урановые блоки извлекали "присосками" через верх реактора с привлечением к этой "грязной" операции всего мужского персонала объекта".
Кроме аварии, о которой рассказали Б.В. Брохович и А.К. Круглов , была ещё одна: второй козёл образовался 25 июля в ячейке 20-18.
Вспоминает П.И. Трякин : "Доложили в Москву. Оттуда команда: "Реактор не останавливать, к вам вылетает Завенягин". "По прибытии А.П. Завенягин взял на себя общее руководство ликвидацией аварии. Короткое совещание, детальный план, непрерывный график, контроль. Создаётся бригада из опытных слесарей - тех, кто участвовал в расчистке первого козла. Руководил ими главный механик объекта. Итак, ячейка открыта, излучение активное. Но решение принято, и высверливание канала началось. Из-за частой смены инструмента загрязнённость в ЦЗ (Центральный зал) повысилась, а Завенягин как прирос к стулу - сидит прямо в центре реактора, в генеральской шинели и хромовых сапогах. Он не командовал слесарями, не шумел на руководителей - просто наблюдал, чтобы не было простоев, чтобы выполнялся график. Но ведь можно было наблюдать за работой и на отдалённом расстоянии, не подвергая себя облучению! Похоже, Авраамий Павлович пренебрегал воздействием радиации, контрольную кассету с собой не брал и о своём здоровье в этот момент не заботился. Находясь рядом с работающими, он тем самым подчёркивал важность и срочность всей операции. Рабочие это видели и понимали: раз генерал рядом, значит...!
Но после вечернего разговора с И.В. Курчатовым, согласно докладу дозиметристов, генералы Музруков и Завенягин пришли на следующий день в Центральный зал как положено: поверх шинелей накинуты халаты, на сапогах - калоши.
А.П. отбыл в Москву только после того, как авария была ликвидирована
полностью.
Вспоминает В.И. Шевченко : "Несмотря на принятые меры предосторожности и применение имевшихся в то время далеко несовершенных средств защиты, избежать переоблучения персонала не всегда удавалось. Специалистам дозиметрической службы приходилось вести постоянную борьбу с нарушителями, пренебрегающими правилами радиационной техники безопасности, и в первую очередь с высокопоставленными руководителями.
В Центральном зале реактора (его не останавливали) бригадой слесарей велись работы по расчистке "закозлившегося" канала. Зашёл в лабораторию дежурный инженер-дозиметрист и сказал, мол, что-то надо предпринимать: руководство завода, и в частности Б.Г. Музруков, А.П. Завенягин и другие, ежедневно находятся в Центральном зале в личной одежде и обуви.
Выслушав его и войдя в Центральный зал, я увидел следующую картину: А.П. Завенягин, в генеральской форме, в своей обуви, сидел на стуле в центре "пятачка" реактора и наблюдал, как ведутся работы по расчистке ячейки, при этом, доставая из кармана шинели мандарины, чистил их и здесь же ел. На моё напоминание, что находиться в личной одежде, а тем более кушать здесь нельзя, он ответил: "Ничего со мной не случится" - и продолжал своё занятие. Рядом стоял Б.Г. Музруков, тоже в личной одежде и обуви, но молчал. Я вынужден был об этом рассказать И.В. Курчатову".
Вспоминает Б.Г. Дубовский : Впервые я встретился с Завенягиным в 1949 году: И.В. Курчатов представил меня как научного руководителя объекта "А" (первый промышленный ядерный реактор для производства плутония). Когда в результате гальванокоррозии случилась авария, для расследования её причин была направлена комиссия во главе с А.П.Завенягиным. Он запомнился мне своей рассудительностью, спокойствием. А ведь обстановка в коллективе - почти трагическая: ядерный реактор не работал! Подробно изучались все вахтовые журналы, специалистов и рабочих вызывали для уточнения обстоятельств развития аварии.
Меня удивило, что Завенягин вникал в технологию и суть дела очень профессионально. К сожалению, все, кто участвовал в ликвидации аварии (пришлось извлекать активные урановые блоки), получили определённую дозу облучения. В том числе и А.П. Завенягин.
Я был разработчиком дозиметрических приборов, всей системы дозиметрии и часто подходил к И.В. Курчатову, А.П. Завенягину с просьбой отойти подальше от активной зоны. Но мне отвечали: "Видишь, как люди работают в самом пекле. Нечего на нас навешивать дозиметры, нечего заниматься ерундой!" Однажды в те дни случилось, что моя машина забарахлила, и Курчатов попросил А.П.Завенягина подбросить меня до дому на своём автомобиле. По дороге я завёл разговор об аварии, но Завенягин никак не реагировал. На следующий день шофёр А.П. говорит мне: "Что же ты делаешь? - он никогда в машине не разговаривает, для него это время для раздумий. А ты ему мешал!".
Вспоминает М.П. Грабовский : "[Когда дозиметрист рассказал И.В. Курчатову о поведении начальства ("Что за пример подают рабочим!"), тот] нашёл выход. Он предоставил дозиметристу свою служебную машину и приказал сделать сейчас же профилактический замер фона в квартире Музрукова . Уровень радиоактивности превышал норму в десятки раз. Шевченко показывал супруге директора комбината на зашкаливающий прибор в прихожей и туалете и приговаривал: - Всё потому, что не переодевается Борис Глебович. В личной обуви заходит прямо на "пятачок". Разгневанная женщина попросила подвезти её сию же минуту поближе к тому атомному устройству, где находился в этот момент её супруг. Курчатов приказал на пост пропустить её в здание и проводить прямо в Центральный зал. [Нетрудно предположить, что услышали муж и Завенягин]! аварии.
Когда Авраамий Павлович уезжал в Москву, Курчатов очень просил его нажать на металловедов в НИИ-9 , чтоб срочно доработали технологию покрытия оболочки. "И ещё меня очень беспокоит одна проблема, _ признался Игорь Васильевич. - Трубы начинают подтекать. До выгрузки, возможно, и простоят. Но нужно уже заранее готовить резервные, анодированные. Завенягин обещал разобраться и помочь. Разобрался и помог.
Вспоминает Б.Г. Дубовский : "В 1950 году мне удалось, под руководством Курчатова, разработать оптимальную конструкцию технологического канала для реактора. По моему мнению, она могла предотвратить образование козлов . Многие из руководства были против эксперимента, а Завенягин всё-таки разрешил замену труб, но осмотрительно, без лишней спешки. В телеграмме директору ПО "Маяк" - Б.Г. Музрукову он распорядился: "устанавливать только по одной технологической пятиребристой трубе Дубовского в месяц". Моё предложение дало хороший результат, но это стало очевидным позднее, а тогда А.П., конечно, рисковал. Не случайно в Москву пошла "телега", что допускается "самоуправство". И это не единственный пример, когда Завенягин активно поддержал экспериментальные работы на реакторе, которые проводились по инициативе И.В. Курчатова".
Ссылки: