Вернадский В.И. в Государственном совете

В Государственном совете , где разбиралось положение в университетах, вдруг поднялся старый заслуженный генерал, сподвижник Скобелева еще по Русско- турецкой войне, Петр Семенович Ванновский . Он произнес хорошую речь, в которой призывал не усугублять положение репрессиями. Нужны реформы.

Результат речи оказался неожиданным. Царь назначил Ванновского министром просвещения - типично русский анекдот. Генерал, по-видимому, отличался прямым и решительным характером и здравым смыслом, но вряд ли был сведущ в просвещении. Тем не менее он начал свою деятельность созданием комиссии по реформе и разослал по университетам циркуляр с предложением всем, кто пожелает, присылать в нее свои соображения по реформированию высшей школы.

Вернадский откликнулся немедленно. Он написал целую брошюру, напечатал ее в университетской типографии и направил в комиссию Ванновского. Она дает яркое представление о его взглядах на то, каким должен быть университет. Почему профессор стремится к свободе преподавания своего предмета так, как он считает нужным? Что тут, каприз независимой личности? Нет, за его желанием стоит вся многовековая традиция свободы. "Университеты представляют особые организации, которые только частью своих интересов связаны с государством или обществом. Основы их строя покоятся в вечных областях мысли и истины. Подобно церковным организациям, они могущественно влияют на государство и общество, до известной степени неизбежно отражают происходящие там течения, и в то же время имеют независимую от них вековую жизнь, связанную с созидательным научным вековым трудом. Временами в них особенно резко проявляется общественное недовольство или настроение, но это лишь тогда, когда в них самих, в их внутреннем строе нарушена нормальная жизнь. То же самое мы наблюдаем в истории церковных организаций. Задача реформы заключается в том, чтоб дать им известную опору и устойчивость для продолжения непрерывной, энергичной научной работы, для умственного развития и выработки сознательной личности в молодом подрастающем поколении. Тогда в значительной степени ослабнет влияние внешних брожений" 26-08 . Недаром тут рисуется образ церкви. Университет должен напоминать монастырь по своей организации: полная независимость извне и строгая организация внутри. Только самостоятельная и независимая личность может познавать мир и быть руководителем молодежи. Если государство хочет от высшей школы пользы, оно должно поклониться истине. Вернадский дает выпуклую историю университетского устава в России, полную интриг, некомпетентности, ведомственных амбиций, историю появления устава 1884 года. Но вся беда заключается в том, что не основанный на требованиях науки и истины устав провести в жизнь невозможно при всем желании. Ректоры и советы только делают вид, что выполняют, на самом деле - выкручиваются. В результате за 20 лет преподавание и положение в несвободных университетах полностью расстроено, что и проявилось в студенческих волнениях 1899 года . Автор предлагает: полную автономию университетской профессорской корпорации; строго определить границы власти попечителя учебного округа; разрешить студенческие организации; ликвидировать инспекцию. Стоит ли говорить, что из генеральской затеи ничего не вышло. Все предложения потонули навсегда в комиссии, а сам генерал в 1904 году умер. Перед революцией академическая жизнь кое-как восстановилась, а в 1905 году снова почти прекратилась. Так же, как и Вернадский, думали Трубецкой и другие московские и питерские профессора. Поток статей и предложений нарастает. 27 ноября в "Русских ведомостях" появляется статья Тимирязева "Академическая свобода" , в которой предлагается созвать съезд профессоров. А 10 ноября, сразу после второго земского съезда в новой газете "Наши дни" Вернадский публикует исключительно яркую статью, где призывает по почину земцев собраться "самочинно" и создать свой профессиональный союз. "Надо создать единение профессорских коллегий организацией профессорских съездов, созданием "Ассоциации для достижения академической свободы и для улучшения академической жизни". Идея съездов на каждом шагу вызывается современной русской жизнью. Съезды земцев, адвокатов, городских представителей проложили путь, по которому должны пойти профессора, если они хотят, чтобы их нужды были услышаны, чтобы положение их стало более достойным и правильным, чтобы университетские порядки были улучшены. Мысль о профессорском съезде уже давно носится в академической среде, о ней толковали в Комиссии Ванновского, но она замерла и заглохла в тенетах бюрократической мглы". Вместе с тем правильное разрешение университетского вопроса возможно только, писал он, "при осуществлении в стране гарантий элементарных прав человеческой личности" 27-08 . Статья затронула самый нерв жизни высшей школы. Один за другим появляются отклики, среди которых статьи А. П. Павлова , П. Ф. Лесгафта , Ф. Ю. Левинсона-Лессинга . Профессор С. С. Салазкин в статье "Что такое профессор - чиновник или нет?" назвал выступления Трубецкого, Тимирязева, Вернадского бодрым началом, за которым последует объединение. В "Русских ведомостях" огромной статьей под названием "Забытая наука и униженное звание" поддержал брата Иван Михайлович Гревс .

Затем эстафету подхватил Сергей Ольденбург , к тому времени уже академик. Он вошел в инициативную группу, опубликовавшую знаменитую "Записку 342-х" , которая должна была появиться в той же газете "Наши дни" в начале января, но из-за Кровавого воскресенья напечатана лишь 19-го. Ее подписали все видные ученые и преподаватели, в том числе 16 академиков. По этому поводу у Ольденбурга как у непременного секретаря академии состоялось неприятное объяснение с ее президентом АН , великим князем Константином (он же поэт К. Р.). Великий князь пытался заставить академиков взять назад свои подписи, но безуспешно. Ольденбург твердо заявил, что академики - не государственные служащие (им чины, кстати, не шли), они имеют право выражать свои взгляды открыто. В "Записке" энергично и кратко обрисовывалось положение во всех звеньях школы и делался вывод о связи академической и политической свободы: "Присоединяясь к этим заявлениям мыслящей России ( второго земского съезда . - Г. А .), мы, деятели ученых и высших учебных заведений, высказываем твердое убеждение, что для блага страны, безусловно, необходимо установление незыблемого начала законности и неразрывно с ним связанного начала политической свободы" 28-08 . "Записка 342-х" имела еще более громкий отклик в стране. В газету со всех сторон посыпались письма с просьбой присоединить их подписи к записке. Через месяц их стало уже 1500. Наконец в марте 1905 года в Москве созывается делегатский съезд, который и заложил основы Академического союза. От Московского университета выступал Вернадский , от Петербурга - Гревс . В августе прошел второй съезд. "В бюро [Академического союза] мне удалось провести мой проект, - пишет Вернадский, - немедленно открыть учебные заведения и вызвать агитацию за условия, обеспечивающие спокойную академическую жизнь - свободу собраний, легализацию политических партий, свободу слова. Не знаю, удастся ли на съезде. <...> По- видимому, московское начальство колеблется - что делать с нашим съездом. Но вот будет глупость, если они разрушат съезд при таком его решении!!" 29-08 И тайными, и явными путями движется история. Когда на приеме земских и городских деятелей в Петергофе царь отозвал в сторону Трубецкого, то говорил с ним и об университетах. Князь объяснил основные требования профессоров. Николай попросил написать ему специальную записку, но подать ее не через бюрократов Министерства просвещения, а напрямую, через министра двора . В июне Сергей Николаевич ее сочинил и подал. Он предлагал ввиду полной дезорганизации учебы закрыть университеты на полгода, за это время передать власть советам профессоров и провести реформу, а в январе университеты открыть. Суть реформы: власть - советам; полная автономия; упразднение инспекции; вернуть уволенных преподавателей; разрешить студенческие организации. Царь откликнулся быстро.

Законопроект был после одобрения Думой был отправлен в Государственный совет. Здесь эстафету принял Вернадский, которому партия назначила миссию не депутата Думы, а члена Государственного совета . Дело в том, что согласно царскому указу две трети совета, как и прежде, должны назначаться им из числа высших сановников, а одна треть избираться по куриям - от общественных организаций и профессий. Вернадский выдвигался от академической курии, в которую входили преподаватели университетов. Вместе с ним выбрали также Евгения Николаевича Трубецкого , харьковского профессора Дмитрия Ивановича Багалея , других ученых.

Таким образом, согласно державному предначертанию и царскому пониманию организации свободы , Государственный совет превращался в некое подобие верхней палаты, которая должна утверждать законопроекты, прошедшие через Думу. Есть огромное полотно Репина "Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в честь столетнего юбилея его учреждения". Он написал его на заказ в 1903 году. Картину можно увидеть в Русском музее, где для нее выделен целый зал. Золотое и красное. Блеск шитья и позументов, ленты и мундиры, звезды и ордена. Старческие седины, огромные бакенбарды, усы. Но что удивительно: старцы, долженствующие изображать государственную мудрость, отнюдь не выглядят у Репина умными. Все они написаны в разговорах, группами и все больше в профиль. А профиль, как известно, невыразителен, поскольку не видно взгляда. Инстинкт живописца не подвел Репина, ему пришлось писать профили, поскольку он не обнаружил умных глаз, которые стоило бы изобразить. Придя в Государственный совет, Вернадский застал именно картину Репина и испытал большое разочарование. Первое заседание открылось, опять очень торжественно, но бесплодно, в Дворянском собрании (ныне здание филармонии) . Вскоре Вернадский убедился, что никаких правильных занятий не предусмотрено. И председатель совета , престарелый и болезненный граф Д. М. Сольский , и величественные старцы с трудом воспринимали необходимость законотворчества. На верхнюю палату парламента не очень похоже.

Действительно, внешность блестящая, вспоминал он через 20 лет: великолепный Мариинский дворец , где мундиры замечательно гармонировали с интерьерами. Вышколенные лакеи в белых перчатках разносят кофе и булочки (на которые почему-то, запомнилось ему, будто голодные, набрасывались члены совета). "Речи - Боже мой! - из письма 30 апреля 1906 года. - Это что-то невозможное. Подумываешь иногда уйти с самого начала" 39-08 .

Конечно, были люди с именами и большим внутренним содержанием, такие как Витте , Кони , Ковалевский , Таганцев и др. Но не они задавали тон. Разобравшись, он пришел к печальному выводу, что большинство членов совета озабочены в основном личным устройством, добыванием мест для многочисленных родственников и т.п. Да и пришедшее в совет выборное пополнение, уже не в лентах и мундирах, а в простых сюртуках и пиджаках, тоже, к сожалению, не отличалось государственным мышлением. "Вчера было заседание "прогрессивных" членов Государственного совета выборных и назначенных. Впечатление очень тяжелое и безнадежное. И безнадежное с двух сторон - с одной стороны в смысле необычайно малой умственной силы, а с другой - и потому, что ведь это "цвет" Государственного совета! Мы почти наверно отделимся от них, и это вырешится сегодня, так как мы будем проводить наши взгляды до конца" 40-08 .

Итак, первое дело, которое он поднял в Государственном совете, был поступивший закон об отмене смертной казни . Вернадский отстаивал закон почти в полном одиночестве. Он произносил речи, писал специальную записку о смертной казни, вошел в Комиссию по законопроекту, вел отдельные переговоры со множеством членов совета, выступил в газете "Речь" со статьей. В ней он не стал посвящать публику в парламентские хитросплетения, а обратился к уму и совести граждан, к их "общественному пониманию": "Сотни казней, сотни легально и безнаказанно убитых людей в течение немногих месяцев, в XX веке, в цивилизованной стране, в образованном обществе! Если бы нам сказали об этом как о возможном и вероятном несколько лет назад, мы сочли бы это дикой фантазией. Когда в некоторых кругах русского общества, перед наступлением революции носился страх ее кровавых дел, - этот страх обращался в сторону революционеров. Революция пришла, и оказалось, что правительственная власть стоит далеко впереди их, что на ее совести несравненно больше крови и больше убийств. И занесенная кровавая рука власти не останавливается. Правительственный террор становится все более кровавым.

Это орудие должно быть отнято у власти. Смертная казнь должна быть бесповоротно и окончательно отменена. В защиту ее не слышно никаких разумных доводов, ее сторонники молчат - в них говорит лишь чувство отмщения и возмездия, лишь рутина и умственная беспомощность." 41-08

Называющее себя христианским правительство отнюдь не следовало евангельскому завету. Оно лишало жизни участвовавших в беспорядках, поджогах и грабежах имений без особых проволочек, в военно-полевом порядке. Но, отвечая злом на зло, нельзя ждать, чтобы оно исчезло. Примерно также, как Вернадский, выступил тогда Лев Толстой со своим громовым "Не могу молчать!". Но доводы науки и религии не действовали на членов Государственного совета. Образовался тупик. "Здесь очень тяжело, - сообщает Вернадский Наталии Егоровне. - В Государственном совете черносотенное настроение и полное непонимание того, что происходит. Вчера обсуждался вопрос о смертной казни и, Боже мой, что там говорилось! Сегодня выборы комиссии, я, вероятно, войду в нее, так как мы добились права самостоятельного избрания" 42-08 . Здесь под мы имелась в виду группа выборных членов. Вернадский действительно вошел в Комиссию по законопроекту . Но при обсуждении назначенные члены затемнили простой и ясный законопроект уймой исключений и внесли на дальнейшее рассмотрение его в очень урезанном виде. Вернадский продолжал энергично бороться. Согласно регламенту он имел право на отдельное мнение и им воспользовался. Написанная им и внесенная на рассмотрение совета записка поражает знанием истории вопроса в русском законодательстве 43-08 . Можно с полным основанием сказать, что без него этот законопроект был бы отвергнут с порога, но благодаря его отчаянным и настойчивым усилиям все же продвигался к принятию. Но с роспуском Думы и Государственного совета вопрос повис, а когда в феврале совет возобновил занятия, комиссия сочла свою деятельность в этом вопросе исчерпанной и сама распустилась. Вернадский как член комиссии отказался подписать неправый документ.

В августе он издал "Временные правила" , устанавливающие все главные требования Трубецкого. По старому обычаю: дал свободу. Автономия университетов была провозглашена. Третьего сентября 1905 года совет Московского университета собрался на историческое заседание: первые выборы ректора . В 46 записках стояла фамилия Трубецкого. Ближайший за ним претендент снял свою кандидатуру, поскольку значился только в восьми. При голосовании за Трубецкого подано 56 шаров из 77. Поблагодарив коллег за честь, Сергей Николаевич сказал:

- Мы отстоим университет. Чего бояться нам? Университет одержал великую нравственную победу. Мы получили разом то, чего желали. Мы победили силы реакции. Неужели бояться нам общества, нашей молодежи? Ведь не останутся они слепыми к торжеству светлого начала в жизни университета? Но революция пришла отнюдь не в белых перчатках. Университет в центре бурлящей Москвы. Студенты чувствуют себя борцами за свободу, и иногда их протест принимает странные формы. В одном из писем к П. Струве С. Франк сообщает о разгроме химической лаборатории Вернадского, который, по словам Франка, "пришел в бешенство", хотел писать в газеты, и его еле уговорили не нападать на "нашу славную молодежь". Тем временем во дворе университета, в аудиториях шныряют типы явно не студенческого вида, подпольщики и агитаторы. Трубецкой обращается к студентам, доказывая, что академическая свобода - это не свобода митингов и демонстраций, а университет - не народная площадь и никогда ею не будет. Княжна Ольга Трубецкая вспоминает, что брат предчувствовал: недолгим будет его ректорство. 28 сентября он выехал в Петербург к министру просвещения с резолюцией совета, где говорилось, что нежелательные в стенах университета собрания и митинги лучше всего будут устранены разрешением в стране свободы слова. Тогда прекратятся агитация и возбуждение студенчества посторонними личностями в стенах университета.

Ссылки: