Мама К.Б. Вакара (Мамонтова (ур. Бессонова) Нина Сергеевна 1897-1945)

Источник:  "Дорога": воспоминания К.Б. Вакара

Дочь Бессонова С.В. и Бессоновой Л.А. Первый муж Мамонтов Н.Н. , второй Вакар Николай Яковлевич , сын Вакар Кирилл Борисович . 
Биография. 
С этим словом ассоциируется что-то казенное: родился...окончил...женился... - перечень сухих фактов, за которыми нет человека с его душой, сомнениями, радостями, исканиями. Гораздо объемнее звучит простой перевод этого слова на русский язык: жизнеописание, история жизни человека, ведь жизнь - это не набор событий, выстроенных в хронологическом порядке, а прежде всего - отношение к этим событиям. А вот изложение такой биографии не может избежать некоторой доли домысла, субъективизма, в той или иной мере отражающего отношение автора к его "герою". Кроме того, истинные чувства и мысли людей редко афишируются и человек со всеми своими переживаниями остается один на один. Как правило, чем богаче внутренний мир человека, тем более он одинок. Лишь очень редкие натуры при широте и богатстве своей души имеют много друзей, с которыми щедро делятся своими мыслями и чувствами. В большинстве же случаев только хорошо зная человека, имея его эпистолярное наследие, дневники, можно попытаться восстановить его жизнь, не исказив до неузнаваемости его облика. В написании биографии - попытка продлить земную жизнь ушедших от нас близких людей, ибо справедливо сказано, что человек жив пока о нем помнят. Где, с каких времен начинается биография человека? Уж, наверное, не с момента его рождения, а гораздо раньше. Я не придерживаюсь позиции, что своей жизнью человек выполняет предначертанную свыше программу. Человек не раб воли высших сил, а раб собственного характера. А вот характер формируется наследственностью и первыми годами жизни, семьей.

О маминых родителях мне почти ничего не известно, поэтому начну достаточно тривиально.

  В Ы П И С К А

из копии метрической книги Московской Скорбященской, в Ямской

Коломенской слободе Церкви за тысяча восемьсот девяносто седьмого (1897) года из 1-ой части о родившихся. -----------------N мес.и Имя Звание,имя,отч. Звание,имя и Кто совер- мет день роди- и фамилия родите- фамилия воспри- шил таинс- рич. вше- лей и какого ве- емников тво креще- кни- ро- кр- гося роисповедания ния ги. жд. ще-

ния ------------------------- ж.п.авг.сен. Нина В доме Румянцева жи- Отставной поручик Священник 122 28 6 вущие лекарь из по- артиллерии Алекса- Петр Сми-

томственных дворян ндр Арсеньев Чап- рнов с

Сергей Васильев Бес- лыгин, жена пол- причтом

сонов и законная же- ковника генераль-

на его Людмила Алек- ного штаба Екате-

сандровна, оба пра- рина Александровна

вославного вероис- Харкевич

поведования. ----------------------------------------------------------------------

С копией верно: в чем удостоверяем с приложением церковной печати Московской Скорбященской в Ямской слободе, Церкви. N 163 1897 года сент. 7 дня. Священник Александр Потапов

Дьякон Гиоргий Николаев 

Орфография здесь современная, даты по старому стилю, все остальное сохранено полностью. Обращает на себя внимание то, что на равных началах в метрику внесены и крестные отец и мать. Ныне совсем уж забыто, что в те, уже без малого сто лет тому минувшие, времена крестные родители играли воспитательную роль не меньшую, а часто и большую чем родители. Вот ведь как - почти 100 лет прошло со дня маминого рождения, а я хорошо помню и свою прабабушку по отцовской линии, которая родилась около 1850 года, т.е. полтора века назад. Поскольку, как я надеюсь, внуки мои проживут лет этак 60 - 80, я являюсь связующим звеном двух веков. Не столь далеки оказываются эти ушедшие годы, не столь уж зыбка связь времен. Семья Бессоновых очень скоро распалась и мама жила вдвоем с Людмилой Александровной - моей бабушкой, девичья фамилия ее - Чаплыгина. Жили они на Якиманке, недалеко от Каменного моста, на втором этаже двухэтажного дома. Окна квартиры выходили на улицу. Где-то задолго до войны мама показывала мне этот дом. Внутри я никогда не был, но почему-то очень хорошо представляю себе обстановку комнат, печи с белыми изразцами, кисейные занавески на окнах... все это чистое воображение, но уж очень яркое (может быть наследственная память, о которой ныне часто говорят?). Дома этого давно уже нет. Где-то в раннем детском возрасте мама с бабушкой ездили в Германию, однако каких либо впечатлений у мамы от этой поездки не сохранилось. Бабушка работала на различных канцелярских должностях и достаток в семье был весьма скромный. Это заставило маму уже в старших классах гимназии подрабатывать частными уроками. Поступила мама в младший приготовительный класс гимназии Ф.Ф. Протопоповой в августе 1905 года и окончила ее в 1914 году. Училась мама прекрасно, лишь с математикой не образовалось у нее любви. Хотя в своем дневнике, получив по геометрии 4, пишет, что "срезалась" и описывает великие свои огорчения по этому поводу. После гимназии мама окончила курс словестного отделения дополнительного педагогического класса Мариинского Училища и получила звание домашней наставницы "по тем предметам, по которым она оказала хорошие успехи". Оценки в аттестате проставлены по двенадцатибальной системе и единственная, самая низкая оценка по церковно-славянскому языку - 10 баллов. Друзей в детстве у мамы не было, да и позже в гимназии особенно близких отношений у нее не сложилось со своими сверстницами. Видимо, уже тогда проявлялся мамин замкнутый характер, создавший впоследствии много лишних жизненных трудностей.

Очень трудно сегодня, на пороге XXI века, представить себе духовную жизнь человека, его внутренний мир 100 лет назад. Очень уж изменились условия жизни, критерии ценностей. Заметим, что способность к восприятию нового человеческим мозгом ограничена. Поэтому, например, чтобы не повредить слуховые нервы при интенсивном шуме, человек затыкает уши. Тогда привлечь его внимание можно только громким криком. Точно так же при интенсивном хаотическом потоке информации в мозгу формируется некий порог восприятия, пробить-ся через который могут лишь самые грубые события, сведения. Иначе человек просто сошел бы с ума. Несомненно, средний человек конца XX века утратил способность к ощущению духовной жизни даже близких ему людей по неприметным штрихам их поведения, сопереживанию событий мира, к видению богатства оттенков красок и звуков, чувств и мыслей - всего того, чем жили духовно одаренные люди не столь уж отдаленного прошлого. А мама была наделена духовным богатством, меру которого мы теперь не в состоянии оценить. И те события, которые ныне могут показаться незначительными, такие как встреча Императора Николая II при его посещении Москвы , переезд из дома напротив почти незнакомых студентов, обед у директора ремесленного училища, с дочерью которого мама занималась алгеброй и просто ночное небо с тысячами далеких светил - давали, простор мыслям и чувствам, быть может гораздо более глубоким и полным, чем войны, стихийные бедствия и космические полеты нашего времени. "... мне сейчас кажется, что земля со всех сторон покрыта тяжелым, плотным покровом, который мы называем небом, а она бедная мечется в нем, стараясь выбраться, но не может. А материя от времени продырявилась и откуда-то засиял свет в виде звездочек. За этим покрывалом находится вечный свет и радость, а кто-то злой-злой затащил бедную землю в мешок, она никогда не видела этого света, но есть в ней стремление и предчувствие этого света."

В июне 1913 года мама с бабушкой ездили в Крым. Ехали с остановками в Нежине и Киеве . Останавливались у каках-то дальних родственников. Ходили по городам, осматривали достопримечательности. Однако в мамином дневнике ничего нет об ее впечатлениях о городах, соборах, красотах природы, о море, которое она видела впервые. Зато много говорится о людях, с которыми она встречалась в пути. Это пристальное внимание к людям, желание понять и быть понятой объяснено одной короткой фразой в дневнике: "Господи, пошли мне друга!" А с единственным близким и незаменимым человеком - своей мамой - уж очень часто ссорилась, отстаивая свою независимость, свою свободу, которая, как мы убеждаемся повзрослев, не очень-то нам и нужна. И всю остальную жизнь мы стремимся обменять эту пресловутую свободу на тепло близкой души. Чаще, однако, бывает, что потеряв свободу, мы ничего не получаем взамен.

Летние каникулы мама неоднократно проводила в поместье Елизаветы Александровны Бобыниной в селе Альдино под Каширой . Если я не ошибась, Елизавета Александровна была маминой тетей, сестрой моей бабушки.

Третей сестрой Людмилы Александровны была Екатерина, по мужу Харкевич . Жили они в Вильно . В семье Бобыниных маму очень хорошо принимали, но душа ее беспокойная с трудом мирилась с тихим течением сельской жизни и вечно стремилась к переменам, к новым людям, к бескрайним далям. Бабушка умерла 28 марта (10 апреля) 1914 года и мама осталась одна. Война, две революции, гражданская война, разруха - мрачный фон для вступающей в жизнь девушки без жизненного опыта, друзей и средств к существованию. Насколько я понимаю, родственники делали все возможное, чтобы как-то помочь маме. Однако независимый характер и излишняя гордость не позволяли ей пользоваться этой помощью. Постоянную работу найти не удавалось, иногда мама подрабатывала уроками, продавала за бесценок домашние вещи. Жесточайшая нужда на грани голода. Борьба с этой нуждой сопровождала ее всю жизнь.

Мама с восторгом встретила февральскую революцию , впрочем, как и большинство интеллигенции того времени: за ней мнилась свобода народа, процветание Родины. Тяжело переживала она поражение русской армии летом 1917 года. Даже собиралась окончить курсы медсестер и проситься на фронт. Что-то, однако, помешало осуществлению этого плана. Очень скоро поняла мама сущность Октябрьской революции. Где-то в 1919 году вместе со своим будущим мужем Николаем Николаевичем Мамонтовым и его другом она сделала попытку перейти границу с Индией, но были схвачены красным отрядом. Ночью им удалось бежать. О Н.Н. Мамонтове я ничего не знаю, кроме того, что он был художником. Мама много читала, ее увлекали философские проблемы, проблемы поз-нания человека, его внутреннего мира. Музыка, стихи - то, что приносит радость, то, куда можно бежать от будней, одиночества, неустроенности. При своем духовном богатстве мама с большим трудом сходилась с людьми, была, как теперь принято выражаться, неконтактным человеком. Вся ее жизнь, все ее действия определялись высокой требовательностью к себе, стремлением к самоусовершенствованию и гипертрофированной самокритичностью. ... "Я ведь совсем слабая, маленькая, как мне прожить жизнь так, как надо, кто поможет мне, на кого смогу опереться, кого звать. Я не знаю, я не чувствую, как сберечь свое одиночество и нужно ли оно для сохранения цельности. Как не ослабеть, как не пасть, ведь другой раз все отдашь, лишь бы не быть одной на свете, кто поддержит, кто протянет мне руку в момент слабости. Но какая я - хорошая или дурная, как нужно вести себя, как нужно думать! Ведь не уследишь за собой в жизни, все время рисовка, неискренность и дурные мысли, как быть честной с собой и другими? Принципиально и то нелегко отказаться от прежних убеждений, а в жизни так трудно уследить: даже машинально делаешь не то, что нужно, загрязняешь себя. Ну, успокойся же, глупая, разве нет никого у тебя, разве ты там и тут не найдешь дружеской руки, разве у тебя не с кем поговорить по душе. Каждый раз ты, ослабев, найдешь поддержку, а постоянных подпорок тебе и не нужно, правда ведь? А книги, а музыка, сколько в них радости, и друзья у меня есть. В чем же дело, зачем тосковать?"... В этом кусочке из дневника юных лет мамин характер - и стремление к людям, и боязнь их. Брак с Н.Н. Мамонтовым продолжался менее трех лет. В 1923 году они разошлись - мама просто выставила чемодан с его вещами из комнаты в общежитии, где она жила. Как память об Н.Н. остались рисованные им игральные карты. Потом и они куда-то исчезли, думаю, что их выкинул отец, который терпеть не мог никакого напоминания о мамином первом браке.

К этому времени относится знакомство с Ольгой Владимировной Адамович . Это был чрезвычайно живой, общительный человек широкого кругозора, невероятного жизнелюбия и безграничной доброты. Ольга Владимировна всегда была окружена массой друзей, среди которых было очень много интересных, талантливых людей. Ольга Владимировна прекрасно играла на рояле - треть ее комнаты занимал большой концертный инструмент. В этой маленькой комнатке живая, веселая компания ухитрялась ставить какие-то постановки, розыгрыши, читали вслух новые произведения, слушали музыку, спорили о жизненных проблемах, искусстве. У Ольги Владимировны мама бывала очень часто и ее место, когда она оставалась ночевать, было под роялем с двумя толстыми томами под головой вместо подушки. Много позже, когда я стал бывать у Ольги Владимировны в ее комнатке в коммунальной квартире на 2-ой Мещанской, она была уже очень больным, пожилым человеком, но до последних дней сохранила интерес к жизни, жизнерадостность и веру в торжество добра на земле. У нее мама познакомилась с Всеволодом Ряжским , до конца оставшимся большим маминым другом, с Борисом Вакаром - моим будущим отцом, Ольгой Николаевной Безобразовой , сыгравшей роковую роль в маминой жизни.

В 1923 году мама работала в редакции газеты "Комсомольская правда" . Работа ей не нравилась, но в те времена особенно выбирать не приходилось - с трудоустройством было трудно. В 1926 году мама устроилась на работу в Университет трудящихся Китая им. Сунь Ят Сена в должности переводчика и выпускающего бюллетени. Надо заметить, что мама неплохо знала французский язык и при ее эрудиции это позволяло быстро осваивать и другие языки. Во всяком случае с английского и немецкого она переводила свободно. В Университете маме дали комнату в общежитии, где она и прожила до конца 1927 года. Университет был расположен в здании, где ныне Институт международных отношений рядом с метро "Парк культуры", там же было и общежитие. Несмотря на маленький рост, мама успешно выступала в баскедбольной команде Университета. Эти годы были, пожалуй, самыми благополучными в маминой жизни: относительная материальная обеспеченность, широкий круг интересных людей, удовлетворявшая ее работа, спорт, достаточно досуга, чтобы ходить по музеям, много читать. Мама с увлечением изучает пушкинскую Москву - места, дома так или иначе связанные с пребыванием Пушкина в Москве. К Пушкину мама относилась с поклонением и любовью. К столетию гибели Пушкина (1937) я, под маминым руководством, сделал большую стенную газету, посвященную любимому поэту.

С моим будущим отцом мама познакомилась в 1923 году. В то время отец жил вместе с родителями в Москве на Спиридоновке (дом 4, кв.4) и только что поступил в Московский институт землеустройства .

Мой дед, Николай Яковлевич , коренной петербуржец, служил в ГАУ (Главном артиллерийском управлении РККА) и в 1918 году с переменой столицы вместе с ГАУ былпереведен в Москву, где и получил эту квартиру из шести комнат.

Четыре года ухаживал отец за мамой. В наше время такая верность вызывает лишь ироническую улыбку. Все свободное от учебы время отец проводил в командировках, экспедициях по землеустройству в Московской и соседних губерниях. Это было связано не только с учебным процессом, но и с необходимостью как-то зарабатывать на жизнь. Дед после уволнения из армии работал бухгалтером и материальное положение семьи отца, состоявшей из четырех человек, было не блестящим. Много писем из каких- то глухих уголков с добрыми, ласковыми словами приходили тогда в Университет Сунь Ят Сена. Однако трудно было найти двух очень хороших, но столь несхожих людей, как мои родители: мятущийся, во всем сомневающийся, стремящийся к познанию высших сфер человеческого бытия, во многом противоречивый характер моей мамы и ясный, прямолинейный характер отца, человека, легко сходившегося с людьми, тянувшего любую телегу, в которую судьба его впрягала. Может быть этим объяснялся столь затянувшийся период ухаживания.

Лишь 10 сентября 1927 года был зарегистрирован брак между моими родителями и мама переехала на Спиридоновку. В начале 30-х годов дед обменял московскую квартиру на двухкомнатную квартиру в Ленинграде, оставив нам малопригодную для жилья комнату на Спиридоновке. Видимо это было следствием того, что отец под маминым влиянием не захотел переехать в Ленинград и настороженное, даже отрицательное отношение родителей отца к маме сохранилось на всю жизнь.

5-го декабря родился, как принято было выражаться в стародавние времена, ваш покорный слуга - Кирилл Борисович Вакар - автор сего сочинения. "Сегодня моему ребенку исполнился месяц. Нельзя сказать, чтобы я очень хотела, чтобы он был, скорее принимала как неизбежное. Но... он пришел и поставил грань между тем, что было и тем, что есть. Теперь он самое важное и самое ценное в жизни."

Казалось бы, дальнейшее повествование мне надо вести уже как описание жизни семьи, матери и отца как единого целого. Но не получается. Линии жизни у каждого были свои - и где-то на своем отрезке лишь косну- лись друг друга, так и не слившись в одну, и вновь разошлись.

Отец мотался по командировкам все эти годы, считая копейки скудной зарплаты. Мама на летнее время находила работу в каком-нибудь подмосковном детском доме или выездном детском саду в качестве медсестры и устраивала туда и меня. В Москве мы жили лишь зимой. Комнатка наша 12 кв.м. с одним окном, выходящим в узкую щель между двумя стенами, была не только столь темной, что даже в солнечные дни в ней надо было зажигать свет, но и холодной. В зимние дни почти все время горела керосинка, так как других источников тепла не было. Об электрических нагревателях в начале 30-ых годов никто не слыхал.

Большой ошибкой была мамина поездка к отцу в Ташауз , где отец работал больше года по землеустройству района. Моя сестренка Наташа родилась в Ташаузе 28-го марта 1930 года. Прожила она всего несколько месяцев. Средняя Азия не для белых людей. Умерла она от каких-то желудочных заболеваний и похоронена в пути в песках пустыни. И меня-то мама вывезла полуживого. И как же мне не хватало всю остальную жизнь этой моей младшей сестренки! В эти годы в нашем доме часто появлялся Юрий Борисович Поливода .

Это был хороший знакомый отца, учившийся в том же Институте землеустройства, но курсом младше. Этот человек удивительный по своей порядочности, прямоте, широте образования, кругу интересов, доброте к людям и нетерпимости ко лжи и всему злому в мире много позже сыграл большую роль в моей жизни. Я еще напишу о нем. Уже став взрослым, я понял, что Юрий Борисович беззаветно любил мою маму, прошло много лет после маминой смерти, прежде чем он женился. Юрий Борисович рано ушел из жизни. И сейчас, уже на склоне своих собственных лет, я думаю как о величайшей несправедливости судьбы, не соединившей жизни мамы и Юрия Борисовича. Они были очень близки по духу, характерам, кругу интересов. Мама с большой теплотой относилась к Юрию Борисовичу и лишь гипертрофированная порядочность не позволила ему проявить свои чувства даже тогда, когда мама с отцом фактически разошлись - их развод не был оформлен. Кто знает, если б они были вместе, уготованы, быть может, были им долгие годы счастливой жизни.

Мама. Как поздно мы понимаем, что для нее мы самый главный, а зачастую и единственный источник радости и горя, забот и тревог, света и любви. В младенчестве мы приносим огорчения своими болезнями, мелкими капризами, какими-то отклонениями в развитии, которые мнятся нашим матерям. Позже мы огорчаем их своим невниманием, равнодушием и лишь когда бывает совсем поздно, понимаем (и то не всегда!) меру своей вины и невосполнимости утраты. Читая строчки дневника, посвященные первым дням и месяцам моей жизни, понимаешь неизмеримость любви, теплоты матери к своему ребенку, но принадлежит это все лишь им двоим. Я часто болел чем угодно. Видимо, это не от плохой наследственности, а от плохого быта. Мама одолевала эти трудности в одиночку - храктер папиной работы не изменился, большую часть времени он проводил в командировках, присылая из каких-то глухих деревень теплые письма и скромную зарплату. Мама как-то даже сочинила шутливую частушку:

    Нет ни сахара, ни хлеба,

    Нет ни чая, ни вина,

    Вот теперь я понимаю,

    Что я Борина жена.

Конечно, все это было в шутку - никогда не слыхал в семье я скандалов, сетований на трудности, упреков. Родители стоически переносили житейские трудности, в меру возможностей поддерживая друг друга. С самого начала семейной жизни, как бы не был мал доход, мама считала своим долгом регулярно посылать определенную часть денег родителям отца в Ленинград. Отец, при всей своей доброте, просто никогда об этом не думал, а часто и не знал об этих переводах. Все это заставляло маму искать любые пути пополнения семейного бюджета. Какое-то лето мама даже держала корову.

В апреле 1936 года мы уехали в Крым . Мама считала, что для укрепления моего здоровья обязательно надо пожить на юге. В Алуште мы сняли комнату и мама устроилась работать в санатории диетсестрой. Каждый день я ходил с судочками на кухню санатория и получал причитающийся нам обед. В свой отпуск приезжал в Крым и папа. На моей памяти это был может быть и не единственный, но последний счастливый месяц в жизни нашей семьи. В Крыму мы прожили 4 месяца и оттуда уехали в июле прямо в г. Каргополь Архангельской области, где отец работал в экспедиции. Мама устроилась на работу в этой же экспедиции в качестве техника- счетчика. В Каргополе я поступил во второй класс. Уровень первого класса мама одолела со мной в домашней обстановке. В Москву мы вернулись в конце ноября. Примерно в эти годы мама познакомилась с Николаем Александровичем Ивановым . Жил он в Ленинграде, но по долгу службы много разъезжал по стране - он был разработчиком, специалистом по дноуглубительным снарядам-драгам. Проездом через Москву дядя Коля, как я его называл, непременно бывал у нас. Несмотря на то, что в детские годы дядя Коля был фактически принят в семью Вакаров и воспитывался вместе с отцом и его братьями (он был сыном бедных родителей, живших в том же доме, где жила семья Вакаров), особой дружбы между ними не было. Зато очень теплые чувства связывали его с мамой. К концу жизни дядя Коля был доктором, профессором с массой научных трудов. Широкие интересы, особенно к истории России, Санкт-Петербурга, неистощимый оптимизм и юмор, общая с мамой доброта к людям делали праздниками дни его приездов в Москву. Много позже, приезжая в Ленинград в командировки, я обязательно заходил к дяде Коле. Изучая историю своего родного города, он брал в архиве папки с документами давних лет. С каким-то трепетом рассматривал я тогда бумаги с подлинными подписями Петра I, Екатерины II. Дядя Коля оставался большим маминым другом до последних дней. Вспоминая давно ушедшие годы, людей, в кругу которых прошло мое детство, могу лишь благодарить судьбу за то, что довелось мне жить в атмосфере высокой интеллигентности и культуры, характерной для этого круга.

Что же есть интеллигентность ? Сейчас это понятие часто отождествляют с наличием диплома о высшем образовании, родом работы или служебным положением. Все эти факторы имеют очень отдаленное отношение к понятию интеллигентности. Сколько пришлось мне встречать ученых со степенями, чиновников высокого ранга, даже писателей, претензии которых на это звание просто смехотворны. И доводилось мне беседовать с пасечниками, садоводами, крестьянами, не имеющими никаких дипломов, но которые по широте своей, кругозору, образному языку без всяких на то претензий могут быть отнесены к людям высокой интеллигентности. Интеллигентность - это не только объем знаний, хотя и это немаловажно, ибо без широких знаний не может сформироваться широкий кругозор, но и способность масштабно мыслить, не следуя шаблонам, и интересы, выходящие за рамки профессиональных задач и бытовых проблем. Кроме того, интеллигентность предполагает умение вести себя в обществе людей самого разного уровня, внимательность и терпимость к чужому мнению и чужому образу жизни, несомненную внутреннюю порядочность и чувство собственного достоинства.

Решение родителей уехать на три года на Крайний Север было продиктовано двумя обстоятельствами: во-первых, это давало возможность заработать достаточно большие деньги, чтобы обеспечить какой-то достаток в семье и заткнуть многочисленные дыры, и, во-вторых, все более осложнявшейся обстановкой в стране и особенно в центре. Слава Богу, из наших близких друзей в сталинскую мясорубку не попал никто, но из более дальних знакомых один за другим исчезали люди. Одним из серьезных преступлений являлось дворянское происхождение.

В 1937 году родители уехали в экспедицию на Чукотку . В то время это были совершенно дикие края, освоение которых еще только планировалось. Меня отправили в Ленинград к дедушке с бабушкой. Однако из Владивостока мама вернулась назад - ее испугало собственное плохое здоровье и необходимость бросить меня на столь долгий срок. Кроме того, к этому времени несхожесть характеров моих родителей определила и разлад в семье, хотя и мама и отец продолжали относиться друг к другу с большим уважением и теплотой. По возврвщении из Владивостока мама познакомилась с Ольгой Николаевной Безобразовой, по мужу Журавлевой .

Дочь помещика, генерала, она была на несколько лет моложе мамы. Мне кажется, что в связи с революцией и дальнейшей неразберихой в стране, ей не удалось закончить даже гимназию. Однако человеком она была широкообразованным, что и сроднило ее с мамой. В ее характере было немало мужского начала: ее резкость, решительность, категоричность суждений создавали иллюзию надежности. Ольга Николаевна курила, охотилась - одно из ее ружей так и осталось в моем распоряжении. А маме все же нужна была какая-то опора в жизни, это обстоятельство и, конечно общность интересов и мыслей объясняли то, что дальнейшую свою жизнь мама связала с Ольгой Николаевной.

В 1937 году она только что вернулась из заключения, где провела несколько лет в силу своего непролетарского происхождения. Мне надлежало называть ее тетя Оля и всем посторонним она представлялась нашей дальней родственницей. Мама с Ольгой Николаевной решили уехать в провинцию, где террор, как казалось, был не столь силен. Перед отъездом на Север мама окончила курсы бухгалтеров. Это давало возможность устроиться на хорошую работу, так как вообще-то в конце 30-ых годов работу найти было далеко непросто, кроме рабочих специальностей. Свои поиски спокойного места мама с О.Н. начали с г. Иваново . Маму тяготил большой город с его сутолокой и шумом. В этом отношении Иваново оказался ни чем не лучше Москвы, хотя маме удалось устроиться на хорошую работу - корректором в редакцию местной газеты. Сделали попытку устроиться в Вязниках, что на полдороге между Москвой и Нижним Новгородом, но там оказалось трудно и с жильем и с работой. Все это время я жил в Ленинграде. На лето снимали дачу в селе Селищи на Волхове. Мамина неустроенность не позволяла ей взять меня к себе, хотя она очень скучала и беспокоилась обо мне. Тем более, что бабушка настойчиво требовала, чтобы меня забрали от них. Лишь с переездом в Мариуполь в январе 1938 года мама забрала меня из Ленинграда. Жили мы далеко от моря, в небольшом холодном домике типа украинской мазанки с глиняным полом и печкой, которую надо было топить углем. Мама устроилась на работу в типографию, опять же на должность корректора, а О.Н. работу так и не смогла найти, но как мне кажется, не очень к этому и стремилась. Город был малопривлекательным. Два громадных завода наполняли небо копотью, на нашей окраине стояла непролазная грязь, которая стаскивала с ног галоши и их приходилось откапывать руками. К тому же изрядная дороговизна. С моря периодически дули штормовые ветры и все это никак не напоминало южный курортный город. От отца приходили редкие письма - регулярного сообщения с Чукоткой тогда не было, лишь в короткую навигацию приходили суда с грузами. Радиограммы приходили невероятно перевранными и их приходилось расшифровывать как ребусы. В них было много тепла и заботы о нас, но, думаю, исправить что-либо в жизни нашей семьи было уже невозможно. Мама часто болела, но как-то перебарывала свои недуги и продолжала работать. И опять нужда, счет денег, неустроенный быт, чужая комната с мебелью из ящиков. Однако в Мариуполе была у мамы отдушина - Ольга Николаевна. Взаимопонимание, чувство сопереживания, книги, которые они часто читали вслух, взаимная забота - все это скрашивало в общем-то неприглядное существование. Летом 1938 года мы переехали в Ейск . Здесь жить стало радостнее. Мама вновь стала работать корректором вначале в газете "Ейская правда", а потом в типографии Высшего Морского Авиационного училища. Устроилась на какую-то канцелярскую должность и Ольга Николаевна. Боюсь, что я приносил маме много огорчений своими капризами, непослушанием. Мама считала, что балует меня, многое мне разрешая и прощая мои прегрешения. Она полагала, что О.Н. в мое воспитание вносит положительные элементы мужского влияния. Не берусь судить, что осталось в моем характере от этих "элементов мужского влияния", но мамина мягкость, доброта и тепло ее души всегда были и останутся со мной.

Ольга Николаевна была весьма неравнодушна к рюмочке. В Мариуполе эти рюмочки были редки и единичны, в Ейске стало чуть легче с деньгами и мне все чаще приходилось бегать в магазин за "чекушкой", благо стоила она 3р.15 коп. по старому! Мама терпеть не могла водки, а О.Н. с удовольствием выпивала рюмочку, другую за обедом и ужином.

В Москву мы вернулись в конце 1939 года, связано это было с возвращением отца из его трехлетней экспедиции. Помимо этого было необходимо поменять нашу комнату на что-то более подходящее для жилья. Переехали мы в Кропоткинский переулок д.24 кв.2. Здесь у нас была комната большего размера и светлая, но как и прежняя лишенная современных удобств. Соседями у нас оказались пожилая еврейка, которую у нас в семье ласково звали "стервоза", с дочерью и сыном. Дом был весьма забавный - он состоял из двух двухэтажных флигелей и был оставлен Моссоветом С.В. Петерсон в пожизненное владение за какие-то революционные заслуги ее мужа. После ее смерти домом стал управлять выборный домовый комитет. Это, кстати, позволяло освобождающуюся площадь распределять между жильцами без вмешательства советской власти. Впоследствии вместо одной комнаты мы получили две в другой квартире. Отец приехал с Севера другим человеком. Привез он по тем временам очень большие деньги - 25 тыс. Кое-что в виде подарков перепало маме и мне, мама считала, что в условиях фактически распавшейся семьи не имеет права на эти деньги и отец жил своей жизнью, отделенный от наших будней другим пониманием смысла жизни. Деньги скоро кончились и отец вновь уехал в экспедицию, теперь в Большеземельскую тундру .

Тот, кто не бывал в дальних краях, не видел совсем рядом опасность, порой смертельную, кто не шел на риск ради дела, кто не кидался в пургу, шторм на помошь кому-то, иногда незнакомому человеку, - никогда не сможет понять совсем другую меру добра и зла, правды и лжи, отличную от понятий обывателя, отгораживающего мифическим забором уют ограниченного мирка. Главной чертой вернувшихся из далеких и опасных экспедиций, из морских походов, горных восхождений, пожалуй, можно назвать широту. Мелкими кажутся повседневные заботы, несущественными представляются "шмотки", деньги, тесно душе в четырех стенах московской квартиры. Тянет к большому, просторному Миру, сильным переживаниям, крепкой дружбе, трудностям, в преодолении которых чувствуешь и свою силу и свою цену. И если это настоящий человек, тоска по этим просторам, по этому образу жизни не проходит никогда, даже тогда, когда судьба навсегда ставит его на мертвый якорь в уютном гнездышке. Поэтому никак не могу я осудить отца, который так и не смог войти в наш быт, наши трудности, так и не заметил наших дыр в одежде, хозяйстве. Эти большие деньги куда-то улетели, но зато в нашей комнате появлялись здоровые мужики с обветренными, загорелыми лицами, какой- то бесшабашностью, громким смехом и воспоминаниями о дальних суровых краях. Снова мы остались втроем.

В августе 1940 года мама поступила в детскую больницу на должность диетсестры. О.Н. тоже поступила на работу. К этому времени норма Ольги Николаевны с пары рюмочек в день пере-валила за четвертинку за прием.

Зиму 1939 - 1940 года я учился в Завидове , что в 100 километрах по ленинградской железной дороге. В мое отсутствие и совершился переезд на новую квартиру. Мама не любила домашнюю работу. Однако все равно было необходимо делать все эти дела: готовить обеды, стирать, убирать и пр. Поэтому мама научилась максимально рационально использовать время, продумывая и планируя домашнюю работу так, чтобы она занимала минимум времени. Хорошо продуманная последовательность действий, возможность параллельного выполнения работ, приготовление заготовок - полуфабрикатов и т.п. давали возможность максимально уплотнить рабочий процесс и высвободить достаточно времени для досуга. Впоследствии я хорошо усвоил этот принцип рационализма в домашней работе.

Со стороны О.Н. никогда никакой помощи в этих делах не было. Мама много читала, ходила в театры, на концерты, часто навещала друзей, помогая им чем могла. Причем эту помощь она умела обставить так, что этого как-то не замечали, все ее действия были столь естественны, что лишь немногие люди, сами наделенные богатством души, могли понять и оценить благородство и бескорыстие маминых поступков, всей ее жизни.

Война застала нас с мамой в селе Рахманово , расположенном в 50-и километров от Москвы по Ярославскому шоссе. На летние каникулы мама снимала клеть у местного председателя колхоза. Не сразу дошла до нас, да и до многих тогда, громадность трагедии, обрушившейся на страну, не сразу стал понятен образ фашизма. Помню, что О.Н. даже радовалась поражению наших войск, у нее были надежды на скорое падение большевизма. Она полагала, что немцы вернут отобранное большевиками поместье (кстати, я понятия не имею где оно находилось), мама не разделяла ни радости О.Н., ни ее надежд. При всем отрицательном отношении к сталинскому режиму у мамы было достаточно патриотизма и любви к Отечеству, чтобы тяжело переживать поражения и беды первых месяцев войны. Довольно быстро мама поняла, что война скоро не кончится. Мы поступили в колхоз и работали за трудодни, поскольку, в связи с всеобщей мобилизацией рабочих рук в колхозе нехватало. К сентябрю фронт подошел уже достаточно близко. Через нашу деревню начали идти стада, угоняемые на восток из оккупированных районов. Ближе к октябрю пошли беженцы, за ними пошли разрозненные группки солдат, одиночные офицеры. Шли пешком, без техники, большей частью без оружия. Шли угрюмо, без надежды, без цели. Это были тяжелые дни страны. В октябре мы вернулись в Москву. В колхозе нам выдали картошку, немного овощей, у погонщиков купили двух овец, которые уже не могли идти. Эти запасы позволили нам сносно пережить первые месяцы войны. Паек по иждивенческим карточкам был достаточно скуден, но "отоваривался" полностью.

Мама понимала, что прожить можно будет, имея связь с землей. В начале 1942 года О.Н. устроилась на работу в подсобное хозяйство отделения психиатрической больницы им. Ганушкина в восьми километрах от ст. Ступино под Каширой. Мама в это время продолжала работать в детской больнице. Поскольку нам двоим прокормиться было тяжело, мама просила О.Н. устроить меня на работу в том же подсобном хозяйстве, что она и сделала, правда весьма неохотно. В это время она была устроена благополучнее нас и, как это,увы, часто бывает, начисто забыла, что все последние годы жила за маминой спиной и за ее счет.

В июне мама оставила работу в Москве и переехала в Ступино. Здесь она устроилась сестрой. Однако чем-то мы не понравились директору и нас с мамой уволили. Кстати, был этот директор каким-то бессарабским коммунистом, отсидевшим лет двадцать в румынской тюрьме. Вместе с жуликом - бухгалтером, разворовав подсобное хозяйство, уже осенью 1942 года он сел уже в нашу тюрьму, бухгалтер успел сбежать. Жили мы с мамой в деревне поблизости, ухаживали за огородом, меняли какие-то вещи на хлеб и молоко. Я охотился, в основном на грачей, что являлось немалым подспорьем в нашем рационе, ловил рыбу, благо лет 50 назад ее было много в речке Каширке, иногда удавалось похитить курицу, зашедшую слишком далеко от деревни - в те времена я не любил местных колхозников, которые со снисходительной улыбочкой давали жалкие пригоршни продуктов за новые вещи, а их было у нас очень мало. Здесь сказалась одна из противоречивых черт русского народа: скупость при расчетах и способность накормить и приютить безвозмездно, попросившего ночлег прохожего.

Помощи со стороны О.Н., которая продолжала работать в подсобном хозяйстве, я что-то не помню. Убрав урожай с огорода, в сентябре вернулись в Москву. Сейчас сгладилась память о трудностях того лета, а вот то, что мы с мамой были вместе, ходили в лес, готовили обед на костре у реки - осталось как светлое в той нелегкой жизни. В Москве мама вернулась на прежнюю работу, а я поступил учеником электромонтера в Институт тонкой химической технологии и стал получать рабочую карточку. Вернулась в Москву и О.Н. и вновь стала жить у нас. Теперь она часто напивалась и тогда издевалась над мамой, стремясь обидеть ее, придумать что-нибудь побольнее. Иногда, чтобы хоть как-то уйти от этого, мама тоже выпивала, но чувствовала себя после этого очень плохо. Это была трудная зима 1942-1943 года. Отношения с О.Н. приносили только боль и горечь. Плохо было и с пропитанием. В нашем меню фигурировали такие изысканные блюда как котлеты из картофельных очисток, жареная поросячая кровь, лепешки из мучного смета (это то, что оседает в виде пыли на мукомольных мельницах); помню, как маме чуть не сделалось дурно, когда она сунула в этот смет магнит, который ощетинился металлическими стружками и опилками. В качестве масла большой популярностью пользовалась касторка .

В ноябре мама поступила на годичные курсы овощеводов. Прикоснувшись к земле,мама ощутила тягу к этому чуду, сторицей вознаграждающего труд добрых рук. Это была дума не только о материальной стороне жизни, это было душевное влечение к живому, это был шаг к будущему, которое мама хотела связать с природой, с сельской жизнью. На короткий период приезжал отец. Трудно было ему одному мотаться по северным краям, но возврата к прошлому не бывает и он уехал в очередную экспедицию с новой женой, своей давней ленинградской знакомой - Галиной Вячеславовной Павленко . Папа спрашивал маминого совета. Помню, что мы с мамой обсуждали эту проблему и решили, что так будет лучше для всех и не вправе мы калечить жизнь доброму и очень хорошему человеку, раз мы не можем дать ему семью. Мама собирала их к отъезду, удалось из наших, не очень-то больших возможностей, собрать продуктов на первое время. В 1944 году я поступил работать на Метрострой и стал получать "подземную" карточку, что существенно улучшило наше продовольственное обеспечение.

Страна шла к победе трудной, кровавой, но понемногу улучшалась и наша тыловая жизнь. Уже не было так голодно, да и просто настроение людей стало другим. Мама окончила курсы овощеводов и уехала в колхоз под Рузой, в деревню Ракитино. Поехала туда и О.Н. - там при мамином уходе вольготнее было жить. Кончилась война. Я ушел с Метростроя и поступил в Техникум железно-дорожного транспорта . В самом конце сентября 1945 года мы с мамой поехали в Поварово, просто так, погулять. Была золотая осень, красочный лес. Мы шли по дорожке, шурша многоцветным лиственным ковром. Строили планы на будущее, в этих планах не было места Ольге Николаевне. Мы вдвоем могли и хотели построить счастливую жизнь.

Мамин дневник. В нем годами не было записей и вот:

" 21/IX - 45 Вот и старость. Мне 48 лет. Все прошло и в будущем ничего нет. И все то же одиночество, всю жизнь. Только с Ольгой я чувствовала себя не одинокой, но как дорого я за это платила. Кроме первых двух лет, когда я верила в нее, остальные годы - это сплошная пытка, когда она ранила меня так безжалостно. И если я желаю самого худшего своему врагу, то я думаю - пусть он испытает то, что заставляла меня переживать Ольга. Последнее время мне стало по-настоящему нездоровиться, болит сердце и боль в груди. Как хорошо, неужели близок конец. Уйти самой, это ранить Кирилла, а потеряв меня он заживет лучше и радостней, чем при мне. Я потеряла способность радоваться, но, к сожалению, не потеряла способности страдать, а его это тоже заставляет мучиться. Скоро я поеду в деревню к Ольге, пускай он привыкает жить один. Надо сходить к доктору и выяснить, что с сердцем."

Мама умерла 7 октября 1945 года. Ольга Николаевна разбила бутыль с тетраэтилсвинцом , которая хранилась в комнате, где жили мама и О.Н. Убирала, конечно, мама и ночевать осталась в этой же комнате. Жидкость, необходимая как добавка в бензин, крайне ядовита. Прах мамы захоронен на кладбище в пос. Купанское , Переславского ра-йона, Ярославской области.

"Помяни Господи души усопших рабов Твоих, родителей моих Нины и Бориса, и всех сродников по плоти; и прости их вся согрешения вольные и невольные, даруя им Царствие и причастие вечных Твоих благих и Твоея бесконечная и блаженныя жизни наслаждения."

Каждому своей мерой отпущено бремя, которое должны мы нести всю жизнь. Слишком большую ношу взвалила судьба на хрупкие мамины плечи, а Я не успел снять эту ношу, облегчить мамин жизненный путь. И хочется верить, что добро, посеянное мамой в мире, не пропало и дало ростки в неведомых нам местах. Навсегда ушла из моей жизни и злой гений нашей семьи О.Н. Безобразова . Вскоре она вновь была арестована и сослана. Однако косвенно она постаралась сделать и мне пакость, распространив среди наших общих знакомых слух о том, что это я донес на нее. Слава Богу, за уже почти семидесятилетнюю жизнь я никого не предал, даже тех, кого мог бы ненавидеть.