 |
Марков Владимир Петрович, "дедушка" (1837-1910)
Шлиссельбургский земский чиновник и общественный деятель, поэт, действительный статский советник).
Между тем, на горизонте моем выступала новая личность, вспоминать о которой мне неприятно. 26 января праздновались именины жены моего дяди, готовился обед и дожидали родных гостей. Придя с лекций довольно поздно, я отправилась за перегородку в спальню переодеваться. Вдруг раздался еще запоздалый звонок, и со всех сторон послышались радостные возгласы: "дядя Володя, дядя Володя!" Скоро дядя Володя был в спальне и даже чуть- чуть не влетел за перегородку, но я успела остановить его, и невольно мы познакомились и заговорили, не видя друг друга. "А!" - воскликнул дядя Володя - "Наконец-то я увижу знаменитую Юлечку! Уж я так много про нее слышал! Говорят, она очень хорошенькая, посмотрим!" Такой тон обозлил меня сразу, и я поспешила возразить, что, со своей стороны, тоже наслышалась про всеобщего дядюшку, и отнюдь не симпатизирую ему по этим слухам.
Дядя Володя был не кто иной, как родной брат именинницы-тети. Я давно слыхала про него, как про человека чрезвычайно доброго, либерального, но крайне слабого характера и несчастливого в семейной жизни, влюбчивого и веселого среди общества. Не знаю, почему мне очень не хотелось выходить к нему. Тогда кузен мой Саша и другой его дядя - тоже Марков вздумали пошутить. Устроили мне торжественный выход: взяли под руки, освятили двумя канделябрами и таким образом повели кругом через все комнаты, так, что дядя Володя увидал меня при лучезарном освещении на другом конце всей анфилады помещения и не замедлил взять бинокль. "Правда, правда - прехорошенькая", - заговорил он, вставая навстречу. Все шутили, смеялись и отправились обедать.
Дядя Володя не замедлил занять место возле меня и принялся усердно разглядывать глаза, рот, нос и все черты лица, определяя мой характер и приставая с комплиментами, так, что положительно обозлил меня. Я просто готова была на страшные дерзости, но обед, по счастью, кончился. Дядя Володя успел снова найти меня в будуаре у письменного стола и, взяв лист бумаги, быстро и искусно принялся чертить всевозможные типы лиц в карикатурном виде. Потом, увидя среди фотографических карточек лица нескольких писателей, в том числе и Писарева, вдруг стал очень грустен и точно преобразился. Он заговорил о своей юности, о минувшей молодости, когда сам учился с Писаревым и вращался в литературных кружках, стремился к поэзии, слыша пророчества хорошего будущего на этом пути.. "Но увы, где все эти мечты! - заключил он - они разлетелись, как дым".
Увидав перед собой человека в ином свете, я заговорила с ним иным языком, мне стало бесконечно жаль его, я стала расспрашивать о прошлом, убеждала не падать духом и приняться за литературный труд... Но Владимир Петрович положительно отрицал возможность этого, говоря, что похоронил свою музу вместе со своим счастьем, и невольно стал делиться своим семейным горем... Тут нас прервал мой дядя Платон Ал., позвав Владимира Петровича играть в карты. Крепко пожав мою руку, он неохотно отправился к зеленому полю, заронив в мою пылкую воображением голову много горького и вызвав сразу горячее участие к его судьбе.
Владимир Петрович Марков - был человек лет 43-х, среднего роста, плотный, чрезвычайно красивый брюнет, с длинною, чуть не по пояс роскошною бородою. Лет 28-ми он влюбился в юную 15-летнюю девочку некто Дорошенко и, видя ее в очень горькой обстановке дома, которая успела уже отправить на тот свет ее старшую сестру, поспешил жениться на этом неопытном ребенке, в котором души не чаял. Он увез ее в свое имение, где жил, состоя много лет мировым судьею - любимцем крестьян. Так прошло лет 5-6. У Владимира Петровича было уже трое детей, и он был счастлив. Увлекался ли он кем-нибудь еще или нет в эти счастливые годы, я не знаю, но жена его постепенно развивалась, сознала ничтожность своего образования и, сблизясь с племянником мужа - медиком-студентом, вздумала учиться и готовиться сперва к экзамену на домашнюю учительницу, который начально и держала одновременно со мною, а потом к поступлению на Бестужевские курсы .
Когда Владимир Петрович узнал, что жена разлюбила его и больше жить с ним не желает, то он, недолго думая, взвел курок, и только рука караулившего друга удержала его от этого поступка. Кончилось тем, что Владимир Петрович предложил жене исполнять все ее желания, отвести ее на курсы, приискать ей удобную квартиру, содержать ее, с тем только, чтоб она не кидала его совсем и хоть в глазах света не отталкивала бы его. Трое деток остались при отце в деревне. В таком положении я и застала Маркова.
Когда наступила масленица, то, пользуясь свободными от занятий днями, я поехала в имение Влад. Петров., где жила также замужняя кузина моя Верочка Стырикович , недавно вышедшая за земского врача. Деревня, в которую я попала, представляла целую колонию. На горе помещался большой дом, где жил сам Влад. Петр. с детьми и старушкой-бабушкою их. Внизу было еще два дома: в одном из них жил холостой брат Влад. Петр. и его два товарища (все - большие любители музыки, один из них прелестно играл соло на валторне), в другом - моя кузина с мужем, некто Стырикович ( 3-я дочь дяди Пл. Ал ). Недалеко было две школы. Влад. Петр. не замедлил снабдить меня массою руководств для преподавания, свозил в одну из лучших школ, чтобы послушать занятия образцового учителя, в другой - выпросил позволение, чтобы разрешили мне самой позаниматься с детьми для практики.
Малютки самого Влад. Петр. были очень симпатичны. Меньшой было всего 5 лет. В свободные часы Вл. Петр. зазывал меня в свой уютный кабинет и там стал еще подробнее поверять мне свое прошлое, стал читать целые тома написанных им в разное время стихов, и часто в его голосе слышались слезы, показал стихи, которые он писал Некрасову перед его смертью и письмо последнего, в котором он убеждал В.П. писать стихи и не убивать данный ему талант. Понятно, что каждая из таких задушевных бесед не проходила для меня даром, я увлекалась сочувствием к Вл. Петров., готова была бы, кажется, душу положить, чтоб возвратить счастье и силы таланта этому человеку.
Я умоляла его попробовать снова писать и не бояться печатать свои произведения, так как это может поддерживать энергию и, кроме того, даст ему вес в глазах жены.. Воображение уже рисовало мне возобновление его счастья, потому что горячее отношение общества к деятельности В.П. должно было, по моему мнению, возбудить симпатию его жены. В.П. точно отдыхал среди розовых картин, которые я ему рисовала и, слушая мой наивный горячий лепет, он прозвал меня: "Дитою", потом "внучкою", а себя дедушкою. Подарил мне свой портрет, на котором моментально написал экспромт, полный разочарованья, но в заключение, выражал мысль: "что он пел лишь страстью увлеченный" или тогда, когда страдал. Когда я уехала в Питер, то не замедлила получить от "Дедушки" письмо. Он просил позволения называть меня "юным другом своим", писал сперва прозою, потом заговорил и стихами, поясняя, что я разбудила его музу. Я радовалась последнему, но отказалась от имени друга, выясняя всю важность этого слова и не признавая за собой права на таковое, однако, "Дедушка" настоял на своем. Скоро из-под его пера вылилась очень миленькая поэма "Сказка о рябинушке", а хорошеньким экспромтам в письмах и при свидании не было конца. Однако, один из них, набросанный карандашом, удивил и возмутил, меня.
"Дедушка" просил меня в нем подарить ему ключик от того ларчика, что в народе ретивым зовется. Я оттолкнула неуместность этой просьбы, но "Дедушка" не унимался, хотя постоянно твердил, что он уже совсем старик, и счастье ему на роду не написано. Конечно, он этим сильно подкупал меня в свою пользу, а, главное, кроме того, он обладал какой-то обаятельною нежностью. Разохается, бывало, приедет такой грустный, начнет делиться дружески своими неудачами и невольно вызовет мое участие. Гладит, бывало, так нежно свою внучку по голове или по руке, а она утешает его своим лепетом, не воображая, что эти по-видимому невинные отношения совершенно незаметно для нее самой будили в ней женщину...
Опытен был "Дедушка" в завоеваниях, да мне-то это невдомек, только иногда его неприятно горящий взор, его полуоткрытые страстные губы, тихо шептавшие какие-нибудь нежные рифмы, и какая-то странная дрожь, пробегавшая по всему его телу, стали поражать, но в то же время и интересовать меня... Однако, я старалась отдаляться. "Дедушка", заметив это, прямо и искренно заявил, чтобы "Дитя" не пугалось его несчастного и не винило его, что он не тронет меня, но в тоже время не в силах побороть страсти, которая иногда естественно овладевает им, что он не хочет этих бурных чувств, потому что любит меня и как друг, и как отец, но не в силах не любить, и как женщину.
"Простите мне невольные порывы, подумайте, ведь я невольный вдовец уже пять лет! И, кроме того, - несчастный идеалист, которому противны все француженки-кокотки и т.п. Я могу только любить идеальное существо и в таком случае я отдыхаю и страдаю ужасно!" Действительно, дело стало доходить до того, что В.П. бросался иногда целовать мои руки, падал на колени как юноша, целуя мое платье, потом мочил голову водою, рвал себе волосы, бороду и едва-едва успокаивался. Можно судить, насколько это страшное проявление страсти влияло на меня и интересовало, как что-то неведомое и новое. Почти всегда В.П. в такие минуты был противен мне, но потом мне становилось жалко его, и я невольно поддавалась наблюдению этого нового чувства, желая познакомиться с ним, чтобы лучше понимать людей и уметь оправдывать их и в данном случае. Для выяснения отношений "Дедушки" ко мне прилагаю коллекцию его стихотворений и некоторые письма наши.
Стихи, написанные "Дедушкою" В.П.М. на портрете данном мне.
Дарю Вам образ человека,
Который сам себя сгубил
Лишь тем, что лучшие полвека
Одни лишь призраки любил
Который дар ему врученный,
Не пользе ближних посвящал,
Но пел, лишь страстью увлеченный, Ю.
Или тогда, когда страдал.
1878 г. Января 31. В.М.
Ответ на взаимно данной мною карточке в феврале 1878
Даря свое изображенье,
Могу одно лишь пожелать:
Чтоб Вы, поняв свое значенье
Могли бы ближним помогать,
И не одним лишь сожаленьем
Ошибки в прошлом поправлять
Ю.
Стихи другим, показанные для рекомендации себя, как поэта.
Вы молоды еще, Ваш детский светлый взор
Не в силах скрыть еще ни горя, ни сомнений,
О тайных думах он, порывах увлечений
Без слов ведет со мной понятный разговор,
Но искра и теперь во взоре том видна,
Хотя теперь она едва заметно тлеет,
Но тот, кто знает Вас, из ней добыть сумеет
Потоки целые небесного огня .
В.Марков.
Люблю я смотреть в твои светлые взоры,
Когда в них стыдливость девичья блестит.
Люблю я порою твои разговоры,
Где слово за словом, как птичка летит.
Люблю я порывы невольных движений,
Где ласка сменяется гневом твоим;
Люблю я!..... Но жаль, что подобных мгновений
Любить не годиться по летам моим.
Ты хороша, в том спору нет;
Я отрицать того не стану,
Что утверждает целый свет;
Ты хороша в том спору нет.
Но ты так зла и так коварна,
Ты рада всякого язвить,
Злопамятна, неблагодарна,
Тебя нельзя, нельзя любить.
А несмотря на то, невольно
Тебя люблю я всей душой
Мне без тебя остаться больно
И страшно вместе быть с тобой.
И горе тебя не коснется,
И жить тебе будет легко,
Пока и в тебе не проснется
Все то, что так спит глубоко.
Тебе не понять тех страданий,
И той безысходной тоски,
И слез тех без звука рыданья,
И трепета жаркой руки;
В душе твоей вечно холодной
И дышит беспечно, свободно
Свободная вечно душа.
Ты смотришь с спокойной улыбкой
На страшныя муки мои,
Считая любовь лишь ошибкой
Иль вовсе не веря любви;
Экспромт романс.
Ссылки: