Савинков Б.: Работа Боевой организации неудовлетворительна. Постоянная слежка

Открытием первой Государственной думы закончилась наша террористическая кампания, начатая немедленно после первого общепартийного съезда . Из ряда боевых предприятий целиком не удалось ни одно: Дубасов был ранен, Гапон был убит, но без Рачковского , Мин , Риман , Акимов и, что всего важнее, Дурново , остались живы.

В организации стали раздаваться голоса, и мой голос был в их числе, что серия наших неудач не может обусловливаться только случайными причинами и что причины ее должны лежать глубоко. Я вспоминал мысль Швейцера о применении к делу террора новейших технических изобретений. В этом отношении организация находилась на очень низком уровне: кроме некоторых усовершенствований в динамитном деле, внесенных Зильбербергом, в смысле научной техники ничего сделано не было. Я указал на это Азефу , как на коренной недостаток организации, и Азеф соглашался со мной. После взрыва на квартире Лубковских, я увиделся в Гельсингфорсе с Зильбербергом .

Он был очень бледен и почти изменил своему обычному спокойствию. Я спросил его:

- Что с вами? Это я виноват. В чем? Что Генриетта ( Беневская ) взорвалась,

- Почему? Я делал бомбу. Я удивился, спросив снова:

- Ну так что же? Вероятно, запал был тугой, и ей трудно было вынуть его. Конечно, Зильберберг был так же мало виноват во взрыве 15 апреля, как когда-то Сазонов в неудаче 18 марта. Но Зильберберг, как и Сазонов, обвинял только себя. С моей же точки зрения, взрыв 15 апреля, не касаясь вопроса, кто был в нем виноват, устанавливал на будущее время незыблемое правило: бомба, сделанная одним химиком, не должна разряжаться другим .

Если бы Внеровский не получил снаряда в Петербурге, а Беневская не разряжала бы его в Москве, несчастья не было бы. Эта ошибка, происшедшая, скорее всего, по вине Азефа, настоявшего на плане убийства Дубасова в поезде и по моей вине, ибо я не отстоял моего противоположного мнения, указала мне еще на одну причину наших неудач.

Я чувствовал себя утомленным. Я помнил, что Азеф еще в январе жаловался на усталость и хотел оставить работу. Я приходил к выводу, что утомление Азефа и мое неизбежно должно отражаться на ходе дел организации и если в тех условиях, в каких протекало покушение Дубасова, взрыв 23 апреля и можно считать победой, в общем мы не могли не признать, что поставленная перед нами партийная задача выполнена далеко не удовлетворительно.

Я с удивлением отметил тогда еще один акт, показавший, что я состою под наблюдением полиции. В одну моих поездок в Петербург в середине апреля на Финляндском вокзале в Петербурге ко мне подошел солдат пограничной стражи с винтовкой и пригласил меня следовать за ним. Он привел меня в комнату, где было еще, двое солдат и чиновник. Чиновник, не спрашивая моего имени, попросил раскрыть чемодан. Я раскрыл и оставил лежать его на полу. Осмотрев чемодан, чиновник и солдаты, ни слова не говоря, вышли из комнаты. Я остался один. Я поднял свой чемодан и вышел. Меня не остановил никто. Я делился своими сомнениями с Азефом. Я указывал ему на странность этого случая и спрашивал его, как он объясняет его себе? Азеф смеялся. Он говорил, что это - случайное совпадение, что, вероятно, таможенный чиновник заподозрил во мне контрабандиста.

Я готов был согласиться с этим, если бы с Зильбербергом не случилось тогда же следующее происшествие. На станции Белоостров его задержала пограничная стража и предъявила требование уплатить за новый костюм, бывший на нем. Зильберберг уплатил, но обратился в главное таможенное управление с заявлением о возвращении ему денег, неправильно потребованных с него. Начальник управления приказал вернуть ему деньги и в разговоре с Зильбербергом сказал: Я вообще не понимаю этого происшествия. Брать деньги за надетый костюм!.. Единственно, чем я это могу объяснить, это наблюдением за вами тайной полиции. Агенту тайной полиции нужно было вас обыскать, не возбуждая вашего подозрения, и он указал на вас таможенной страже. Она и придралась к костюму. Я высказывал Азефу также свои сомнения относительно самой постановки организации. Он, по обыкновению, слушал молча. Однажды он спросил меня:

- Ну что ж, по-твоему, нужно делать? Я сказал, что нужно сократить число членов организации или, наоборот, значительно увеличить его; что сокращение придаст гибкость организации и, быть может, позволит нам перейти к методу вооруженных нападений, в котором мы оказались неудовлетворительными; что увеличение даст возможность расширить метод наружного наблюдения и тем улучшить его. Я сказал также, что, однако, радикальное решение, быть может, лежит в применении технических усовершенствований к делу террора.

- Может быть, ты и прав,- сказал Азеф.- Попробуй. Отбери кого хочешь и поезжай в Севастополь. Нужно убить Чухнина , особенно нужно теперь, после неудачи Измайлович . Ты согласен на это?

Я сказал, что принимаю его предложение. Я был убежден, что небольшая группа близких друг другу людей сумеет подготовить покушение на Чухнина, каковы бы ни были затруднения на месте. Я спросил, однако:

- А разве решено во время думских занятий продолжать террор?

- А ты сам как думаешь? - спросил Азеф. Я ответил, что для меня нет вопроса: я считал бы прекращение террористической деятельности большою ошибкой. Азеф сказал:

- Я сам так думаю. Так выбери кого хочешь, а я останусь в Петербурге. Будем готовить покушение на Столыпина . Я переговорил с Калашниковым , Двойниковым , Назаровым и Рашель Лурье . Они все четверо согласились ехать со мной в Севастополь . Зная их, я не сомневался в удаче.

В последнее время боевая организация понесла некоторые потери: Вноровский был убит, Моисеенко , Яковлев , Беневская и Павлов были арестованы. Гоц уехал за границу к больному брату. Зензинов совсем ушел из организации. Однако в распоряжении Азефа, кроме химиков, оставалась нетронутая группа наблюдающих в Петербурге (Смирнов, Иванов, Адмирал, Горинсон и Пискарев). К ним должен был присоединиться Владимир Вноровский, Шиллеров и в качестве руководителя наблюдения Зильберберг. Азеф мог рассчитывать на успех.

Ссылки: