 |
Лживый отчет о Берлине, Лиля Брик отставила Маяковского
После Берлина дороги действующих лиц разошлись. Эльза осталась в городе, погрузившись в литературное творчество, которое со временем станет и обширным и, частично, успешным. Роман не отозвался на призывы Шкловского вернуться в Москву, вероятно, под влиянием рассказа Осипа о "кровавых эпизодах" и высылки интеллигенции; он остался в Праге. Шкловский , не прижившийся на Западе, в частности, потому, что не знал языков, следующей осенью вернулся в Советский Союз, несмотря на то что понимал - как он писал Горькому, - что ему "придется лгать и что он не ждет "ничего хорошего"; оба опасения были оправданны.
Для Бриков и Маяковского направление было предопределено: назад в Москву, к борьбе за футуризм, под которым к этому времени подразумевались главным образом конструктивизм и производственное искусство. Прямым или косвенным следствием встреч в Берлине стали четыре книги, каждая с сильными автобиографическими элементами.
Шкловский написал "Zoo" - о себе, Эльзе и Якобсоне; последний в свою очередь посвятил Шкловскому свое исследование чешской поэзии; Эльза написала автобиографическую прозу "Земляничка" , где главными персонажами были она и Роман, а Маяковский сочинил поэму, которая станет кульминацией его лирического творчества и одновременно началом конца его отношений с Лили.
Встрясывают революции царств тельца,
меняет погонщиков человечий табун,
но тебя, некоронованного сердец владельца,
ни один не трогает бунт!
Маяковский. "Человек"
По возвращении в Москву в декабре 1922 года Маяковский и Осип отчитывались в Институте художественной культуры (Инхук) о своих берлинских впечатлениях и показывали оригиналы и репродукции Пикассо, Леже, Гросса и других французских и немецких художников. Интерес к рассказам Маяковского о первых поездках за границу был огромен.
24 декабря "Известия" опубликовали его репортаж "Париж (Записки Людогуся)", а через три дня - "Осенний салон". На лекциях Маяковского "Что делает Берлин?" и "Что делает Париж?" в Политехническом музее порядок поддерживала конная милиция. В битком набитом зале царил полный хаос, на каждом стуле сидели по двое, публика перекрыла проходы, на краю эстрады сидели молодые люди, болтая ногами. Лили тоже находилась на сцене, за трибуной, где размещались стулья для друзей и знакомых. В зале царила атмосфера ожидания, но когда Маяковский под гром аплодисментов стал рассказывать о Берлине, Лили возмутилась: по ее мнению, вместо того, чтобы говорить о собственных впечатлениях, он повторил то, что слышал от других; она ведь знала, что богльшую часть времени Маяковский провел в ресторане или гостиничном номере за игрой в покер.
"Сначала я слушала, недоумевая и огорчаясь. Потом стала прерывать его обидными, но, казалось мне, справедливыми замечаниями". Маяковский испуганно косился в сторону Лили, а комсомольцы, сидящие у ног выступающего и жадно ловившие все, что он говорил, возмущенно, но безуспешно пытались заставить ее замолчать. Разразился скандал. В перерыве Маяковский не сказал Лили ни слова, а организатор мероприятия Федор Долидзе делал все возможное, чтобы успокоить и удержать Лили от дальнейших комментариев. Она ничего не желала слушать, и Долидзе устроил так, что на второе отделение она осталась в артистической ложе.
"Дома никак не могла уснуть от волнения", - вспоминала Лили, принявшая сильную дозу успокоительного и проспавшая на следующий день до обеда. Вечером появился Маяковский, и на вопрос, придет ли она на его доклад о Париже, Лили сказала "нет". "Что ж, не выступать?" - "Как хочешь", - прозвучало в ответ. Зная, что о Париже он может рассказать больше, чем о Берлине, Маяковский доклад не отменил, а из критики Лили сделал выводы: если репортаж из Парижа публиковался на видном месте в "Известиях", то статья "Сегодняшний Берлин" вошла в материал, который отдел печати при Агитпропе ЦК РКП (б) отправил в провинциальную прессу.
Когда Маяковский 27 декабря читал свой доклад о Париже, Лили осталась дома. На следующее утро между ними произошел долгий и трудный разговор. Навестившая их в то утро Рита заметила, что и у Лили и у Маяковского были красные глаза. "Длинный у нас был разговор, молодой, тяжкий, - вспоминала Лили. "Оба мы плакали". В итоге она его прогнала.
В письме к Эльзе Лили оправдывала свое решение тем, что ей "опостылела" его игра в карты. В Берлине игральные эксцессы поэта действительно раздражали обеих, но аргумент странен, поскольку и Лили и Осип были страстными картежниками: они играли каждый вечер, часто ночи напролет. Почему ее внезапно стала возмущать страсть Маяковского к игре?
Другим аргументом, изложенным Эльзе, было то, что он слишком много занимался халтурой". Что именно под этим подразумевалось, не ясно, но скорее всего она имела в виду агитстихи и политические плакаты, которые - подразумевалось - мешали ему писать любовную лирику, посвященную - подразумевалось - ей.
Судя по другим источникам, Лили считала, что Маяковский слишком много пил. Впоследствии, объясняя причины конфликта, Лили подчеркнет его идеологическую сторону. Конфликт был вызван писала она, общим ощущением, что жизнь застыла и что надо пересмотреть свое отношение ко всему.
Любовь, искусство, революция - все превратилось в привычку. Они привыкли друг к другу, привыкли к тому, что одеты-обуты и в определенный час ПЬЮТ чай с вареньем. Иными словами, они обуржуазились.
Но ведь в "обуржуазивании" Маяковского был виноват не кто иной, как Лили! Именно она превратила молодого оборванца в английского щеголя, она покупала ему рубашки, галстуки и костюмные ткани в Риге, Берлине и Лондоне. Это он перенял ее привычки, а не наоборот.
Однако в период НЭПА был поставлен ребром вопрос: как радикально настроенному человеку, коммунисту следует относиться к этому гибриду капитализма и социализма?
Однажды Лили пригласила Риту в недавно открывшийся частный ресторан, который был знаменит своим прекрасным фарфором. "Все-таки красиво, правда? - прокомментировала Лили, добавив: - Конечно, я бы не стала собирать..." Нет, для круга Маяковского коллекционирование царского фарфора было немыслимо, дизайн должен был быть простым и функциональным.
На самом деле все эти объяснения - и в письме к Эльзе, и более поздние, в воспоминаниях, - были поэтизацией конфликта, имевшего гораздо более глубокие корни, а именно: несовместимые взгляды на любовь и ревность.
Маяковский считал, что если Лили действительно любит его, она должна принадлежать только ему, но такую точку зрения она не могла разделить.
Для нее ревность была устаревшим чувством, которое ограничивало естественную для современного человека эротическую свободу. Они часто ссорились по этому поводу, и теперь конфликт достиг кульминации. Лили прогоняла Маяковского и раньше, но никогда так драматично - и с такими драматическими последствиями, - как в этот раз. Едва оказавшись на улице, Маяковский зашел в кафе и написал Лили длинное письмо. Лилек Я вижу ты решила твердо. Я знаю что мое приставание к тебе для тебя боль. Но Лилик слишком страшно то что случилось сегодня со мной чтоб я не ухватился за последнюю соломинку за письмо. Так тяжело мне не было никогда - я должно быть действительно черезчур вырос. Раньше прогоняемый тобою я верил во встречу. Теперь я чувствую что меня совсем отодрали от жизни что больше ничего и никогда не будет. Жизни без тебя нет. Я это всегда говорил всегда знал теперь я это чувствую чувствую всем своим существом, все о чем я думал с удовольствием сейчас не имеет никакой цены - отвратительно. Я не грожу и не вымогаю прощения. Я ничего с собой не сделаю - мне черезчур страшно за маму и Люду с того дня мысль о Люде как то не отходит от меня. Тоже сентиментальная взрослость. Я ничего не могу тебе обещать. Я знаю нет такого обещания в которое ты бы поверила.
Я знаю нет такого способа видеть тебя, мириться который не заставил бы тебя мучиться. И все таки я не в состоянии не писать не просить тебя простить меня за все. Если ты принимала решение с тяжестью с борьбой, если ты хочешь попробовать последнее ты простишь ты ответишь. Но если ты даже не ответишь ты одна моя мысль как любил я тебя семь лет назад так люблю и сию секунду что б ты ни захотела, что б ты ни велела я сделаю сейчас же сделаю с восторгом. Как ужасно расставаться если знаешь что любишь и в расставании сам виноват. Я сижу в кафэ и реву надо мной смеются продавщицы. Страшно думать что вся моя жизнь дальше будет такою. Я пишу только о себе а не о тебе. Мне страшно думать что ты спокойна и что с каждой секундой ты дальше от меня и еще несколько их и я забыт совсем. Если ты почувствуешь от этого письма что нибудь кроме боли и отвращения ответь ради христа ответь сейчас же, я бегу домой я буду ждать. Если нет страшное страшное горе. (30-32) Целую. Твой весь Я Сейчас 10 если до 11 не ответишь буду знать ждать нечего. Получив с посыльным это письмо, Лили либо набрала номер Маяковского - 30-32, либо как-то иначе сообщила ему, что "есть чего ждать". Из другого письма, написанного в тот же день, явствует, что Лили - вероятно, под воздействием скрытой угрозы самоубийства - заменила разрыв двухмесячным разводом:
"Я буду честен до мелочей 2 месяца. Людей измерять буду по отношению ко мне за эти два месяца. Мозг говорит мне что делать такое с человеком нельзя. При всех условиях моей жизни если бы такое случилось с Лиличкой я б прекратил это в тот же день. Если Лилик меня любит она (я это чувствую всем сердцем) прекратит это или как то облегчит. Это должна почувствовать, должна понять. Я буду у Лилика 2 1/2 часа дня 28 февраля.
Если хотя б за час до срока Лилик ничего не сделает я буду знать что я любящий идиот и для Лилика испытуемый кролик".
Договоренность заключалась в следующем: Маяковский обещал два месяца "добровольно" (по его собственному определению) оставаться в своей рабочей комнате в Лубянском проезде, не играть в карты, не ходить в гости и не видеться с Лили - взамен на ее обещание пересмотреть решение о разрыве, если двухмесячное "сидение" даст желаемый результат.
Маяковскому следовало использовать это время для того, чтобы подумать, как он должен "изменить свой характер". Хотя Лили тоже была "не святая": по ее собственному признанию, любила "чай пить", - но для себя она условий не ставила. Лили была всего лишь обычным человеком, а Маяковский - революционным поэтом и, следовательно, должен вести образцовую жизнь.
Несмотря на то что Лили запретила Маяковскому писать ей, кроме случаев, когда "очень нужно", сохранилось довольно много писем и записок периода двухмесячной разлуки. Изредка Лили отвечала ему краткими записками. Маяковский свои письма передавал через домработницу Аннушку, а иногда через Осипа и Асеева. Изредка, когда было "очень нужно", он звонил. Он посылал цветы и птиц в клетках - как напоминание о своем заключении, которое сравнивал с пребыванием Оскара Уайльда в Редингской тюрьме. Еще он передал ей две книги, вышедшие во время разлуки: сборники "13 лет работы" и "Лирика", куда включены все любовные стихи, связанные с ней; книги снабжены типографским посвящением "Лиле".
Рабочая комната Маяковского находилась всего в пятистах метрах от квартиры Осипа и Лили, на той же улице, однако предложение пойти вместе на прогулку Лили оставила без внимания; зато они случайно встретились в Госиздате. Он почти каждый день подходил к ее дому - часами стоял под окнами, надеясь ее увидеть. По крайней мере один раз он поднялся по лестнице, послушал у двери, но потом ушел.
Контраст с жизнью, которую ведет Лили, огромен. "Я в замечательном настроении, отдыхаю, - сообщает она Эльзе и продолжает:
"Тик мой совершенно прошел. Наслаждаюсь свободой! Занялась опять балетом - каждый день делаю экзерсис. По вечерам танцуем. Ося танцует идеально <...>. Мы завели себе даже тапера. <... > Материально живу не плохо - деньги беру у Левочки - у него сейчас много". Гуляя под ее окнами, Маяковский видит, как живет Лили в его отсутствие: постоянные гости, музыка, танцы - уанстеп, тустеп. И вскоре ревность, которую он обещал преодолеть, опять пробивается в полную силу:
"Ты не ответишь потому что я уже заменен что я уже не существую для тебя что тебе хочется чтоб я никогда не был". Лили утверждает, что у нее нет никого другого. Вместе с тем чувство собственного достоинства заставляет ее обвинять Маяковского в ухаживании за другими женщинами, и делает она это в такой же угрожающей манере, в какой ругала его за то, что он позволял себе развлекаться, пока она была в Риге:
"...мне известны со всеми подробностями все твои лирические делишки". Реакция Маяковского отчаянна: "Надо узнать мою теперешнюю жизнь, чтоб как нибудь подумать о каких то "делишках" страшно не подозрение, страшно то что я при всей бесконечной любви к тебе не могу знать всего что может огорчить тебя".
Ссылки: