Ученые, которые все понимали и пошли за Лысенко

Если легко понять действия политиканов, официальных философов или второстепенных специалистов, неспособных оценить в полном объеме ситуацию и свое место в научной работе, то вряд ли поддается благожелательной оценке деятельность даровитых, в достаточной мере образованных ученых, все понимающих и, тем не менее, продававших свою честь ни за грош. Как можно простить профессора Н.И. Нуждина , учившегося у Н.И. Вавилова и сотрудничавшего с ним, выполнившего исследование для докторской диссертации по классической генетике, а затем мгновенно сообразившего, что ее нужно перекроить на лысенковский лад? Всю последующую жизнь Нуждин служил Лысенко и выслуживался перед ним, "заслужив-таки" в качестве гонорара звание члена-корреспондента АН СССР.

Только благодаря принципиальной позиции академиков И.Е.Тамма , А.Д.Сахарова и В.А.Энгельгардта Нуждин не прошел в академики, как того хотели в течение ряда лет Т.Д. Лысенко и покровительствовавший ему Н.С. Хрущев .

Вряд ли невинна и объяснима трудностью момента трансформация Николая Иосифовича Шапиро - тонкого интеллигента, любителя живописи, внешне спокойного человека, который вдруг "осознал" после августовской сессии, что дело генетики погублено окончательно, а жить надо - и решил пойти служить Нуждину. 7-37 .

Кто заставлял образованного Михаила Ефимовича Лобашева писать книгу (толстую монографию "Очерки по истории русского животноводства"), основной смысл которой заключался в попытках доказать не просто независимость русского животноводства от западного, а приоритет русских во всех вопросах.

"... в России, - писал Лобашев, - незадолго по появления теории Дарвина складывалась самобытным путем собственная теория селекции ... И тем более неправильным является мнение, что начинающим русским зоотехникам приходилось идти на выучку к немцам, постигать насквозь проникнутую бездарным немецким педантизмом, загроможденную ненужным хламом немецкую науку" ( 7_287 ). Правда, могли найтись люди, которые сказали бы, что М.Е. Лобашев - убежденный большевик, поддавшийся сталинской установке на борьбу с "безродными космополитами" , взялся не за свое дело: он не был специалистом ни в области животноводства, ни в области истории науки, а всю жизнь работал генетиком. Но, доказывая, что "русский паралич - самый прогрессирующий паралич в мире", он делал это не по незнанию. Когда он пишет: "История русского скотоводства показала неспособность капиталистической системы в России обеспечить непрерывный рост поголовья скота и улучшение его качества. Она поучительна также тем, что наглядно иллюстрирует неизбежность депрессии животноводства в современных капиталистических странах" ( 7_288 ), - Лобашев раскрывает истинные мотивы, руководившие им. Много лет своей жизни этот ученый посвятил изучению мутаций генов, пытался открыть (правда, безуспешно) индуцированный мутагенез, и вдруг, рассуждая о скотоводстве, принялся клеймить позором свою же науку - генетику, порочить метод мутаций, допуская фактические ошибки (а без них этого и не сделаешь).

Лобашев писал: "Морган ... доказывал, что мутации генов в хромосомах являются основными материальными носителями наследственности" ( 7_289 ), хотя Т. Морган доказал роль генов в наследственности, а не роль мутаций этих генов. Но необходимость осуждения морганизма была столь ясна Лобашеву, что научная истина уже не могла не пострадать при этом:

"Теория морганизма-вейсманизма, претендовавшая на всеобщее господство в биологии, оказалась нежизненной ... в наше время вейсмановско- моргановская теория оказалась нежизненной ... в наше время вейсмановско- моргановская теория оказалась бессильной" ( 7_290 ).

"Забвение и недооценка научных открытий  являются характерными чертами именно буржуазной науки, оторванной от народа" ( 7_291 ). На первенствующие позиции Лобашев выставлял то умозаключение, которое он считал в ту пору самым верным (или "необходимым"?):

"Лишь советская мичуринская биология поставила своей задачей изучить богатый народный опыт ... и использовать его в социалистическом животноводстве" ( 7_292 ).

Приспособленческим было поведение Аббы Овсеевича Гайсиновича , считающего себя учеником А.С. Серебровского, переводчика на русский язык отдельных глав из американского учебника генетики Синнота и Денна. С наступлением тяжелых времен Гайсинович переметнулся в "спокойную" область - историю науки - и принялся уснащать том "Избранных биологических произведений" выдающегося русского ученого Ильи Ильича Мечникова , проработавшего значительную часть своей жизни в Париже (с 1887 года до смерти в 1916 году), где он стал вице-директором знаменитого Пастеровского института , такого рода собственными примечаниями: "Мечников талантливо и самостоятельно развивает дальше учение о естественном отборе, ничуть не смущаясь расхождением в этом вопросе с самим Дарвиным. Особенно рельефно выступает продуманность и последовательность Мечникова, если сравнить его выводы с возникшей четверть века спустя мутационной теорией, которая привела к самым антидарвинистическим и метафизическим выводам" ( 7_293 ). "Мечникову очевидна ограниченность дарвиновского понимания изменчивости как постепенного и непрерывного процесса возникновения мелких изменений ... Как известно, в настоящее время академик Т.Д. Лысенко основное значение в видообразовании также придает скачкообразным изменениям ... Важно отметить, что и в вопросе о причинах наследственной изменчивости Мечников занимает позиции, близкие к мичуринскому учению"( 7_294 ).

"Взгляды Мечникова в вопросах о причинах наследственной изменчивости сформировались еще до того, как Вейсман стал обосновывать свою фантастическую и идеалистическую "теорию зародышевой плазмы". Но и после этого Мечников встретил враждебно (1886) только что возникшую "ядерную теорию наследственности" и подверг ее критике" ( 7_295 ).

Не отставал от этих людей и еще один грамотный генетик, ученик Г.А. Надсона , к этому времени уже погибшего в заключении, - Александр Самсонович Кривиский . Полностью осознавая свою неправоту, он, тем не менее, печатал статьи ( 7_296 ), в которых утверждал:

"Внешняя среда может, вопреки мнению многих зарубежных микробиологов- морганистов ... изменить наследственные свойства клеток" ( 7_297 ). Или писал: "Мичуринская биология твердо установила, что наследственные свойства передаются не через удвоение гипотетических наследственных единиц, а путем ассимиляции пластических веществ, что особенно ярко проявляется в процессах вегетативной гибридизации" ( 7_298 ). В другом подобном же опусе ( 7_299 ) А.С.Кривиский продолжал настаивать на том, что в мире микробов осуществляется "вегетативная гибридизация" ( 7_300 ), и что генов в природе не существует ( 7_301 ). Он провозглашал незыблемость постулатов лысенкоизма и, предавая анафеме гены, которые он теперь заключал в кавычки и обзывал "пресловутыми", декларировал:

"Вопреки морганистским измышлениям организм никогда не находится в состоянии полного покоя" ( 7_302 ), хотя отлично знал, что никогда генетики такой дичи не городили. Этот пассаж особенно неприятно было слышать из уст ученика академика Г.А. Надсона , в лаборатории которого коллеги Кривиского на его глазах впервые в мире доказали изменчивость генов и от радиационных и от химических воздействий. Однако Кривиский писал: "После исторической сессии ВАСХНИЛ, окончательно разгромившей вейсманизм- морганизм, советская микробиология окончательно избавилась от этих лжеучений" Захваливая лысенкоистов, Кривиский, например, считал, что бездоказательные утверждения С.Н. Муромцева о переходе одних видов микроорганизмов в другие совершенно верны ( 7_304 ), и добавлял от себя: "Известное высказывание Т.Д Лысенко о том, что новое видообразование осуществляется через неклеточные стадии, целиком приложимо и к микробам" ( 7_305 ). Какими качествами нужно было обладать, чтобы выписывать эти тирады, не обращая внимания на прогресс мировой науки? Благо бы Кривиский был человеком полуграмотным, к успехам мировой науки глухим и о них не ведающим. Но ведь вполне Александр Самсонович был в курсе, обладал прекрасной памятью, читал и по-немецки и по-английски, и все хорошо знал. Разве не мог он равняться на тех из своих коллег, кто был вынужден бросить научную работу (подобно С.С. Четверикову , С.Н. Ардашникову , В.В. Сахарову и другим), или уехать в отдаленные места России, чтобы только не сдаться под напором диктата, не встать на колени, не пойти на сделку с совестью? Но пока В.П. Эфроимсон сидел в тюрьме за открытое отстаивание своих убеждений, лобашевы, гайсиновичи и кривиские ловчили и пресмыкались. Они не были похожи на Я.Л. Глембоцкого , Н.Н. Соколова и Б.Н.Сидорова , которых лысенкоисты переманивали всякими посулами на свою сторону, но которые оставили Москву и много лет работали в Якутии , где им все-таки удавалось вести и научную работу.

В это же время М.И. Камшилов перебрался в Дальние Зеленцы на Белом море, К.Н. Васин и Б.Н. Васин оказались на Сахалине , а К.Я. Керкис стал председателем овцеводческого колхоза в Средней Азии, Р.Б. Хесин уехал в Каунас.

От читателя

Ссылки: