Мотовилова C.Н.: беглый взгляд на свою жизнь

Фото (класс) Единственное дошедшее до Москвы фото "взрослой" Мотовиловой ("на документ", 1958 г.)

В одном из писем И.Р. Классону С.Н. Мотовилова (их переписка началась, как мы уже упоминали, в 1959-м) так ответила на его вопрос о своей профессии:

По-моему, добровольный ходатай по чужим делам, борец против вредительства, ну и графоманка. Но это уже, кажется, не профессия, а свойство. Нет, на самом деле последние годы, так от 1932 года до 1949- го, я работала как библиограф в научно-исследовательских и учебных институтах. Для подработки делала переводы. Затем перешла на пенсию, только в 1950-м. Но пенсия была 210 руб., приходилось подрабатывать.

Знаете: нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет. Переводила из всяких областей техники и медицины, в которых мало понимаю. И даже с итальянского, который плохо знаю, математические статьи!

Правда, я окончила в 1907 г. физико-математический факультет [на Высших женских курсах в Петербурге ], была оставлена при кафедре геологии у большого и интересного ученого Левинсона-Лессинга (потом он был академиком). Но из моей геологии ничего не вышло, в [ киевском] Геолкоме я работала как библиограф. Во время чистки (я их очень раскритиковала) выступил директор [ Мельников ] (protege "чекистского начальника" Бокия ) и сказал:

"Тут Мотовилова выступала как стопроцентная большевичка, а посмотрите, что она в жизни представляет?". У меня душа в пятки ушла: что же я в жизни представляю? Он <...> нагнулся, пошарил по полу и сказал: "Она там внизу, совсем внизу занимается библиографией". (эти письма хранятся в ф. 9508 РГАЭ).

Сюжеты с большевистскими, иезуитскими чистками будут периодически возникать в воспоминаниях нашей героини, поэтому объясним их, как говорится, генезис: см. Большевистские чистки

В другом письме московскому корреспонденту Софья Николаевна приводила дополнительные подробности своего выживания:

"Сегодня весь день страдала над итальянским переводом. Язык знаю плохо. Вы любите переводы? Я терпеть их не могу! А делать их пришлось очень много: и письменно, и a livre ouvert - всяким научным работникам из всех областей знания и со всех языков. Ну что же, нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет! Ведь после того, как я вынуждена была из-за спазма сосудов [мозга] бросить работу, мне приходилось жить несколько лет на пенсию в 210 руб., ну и этого мне не хватало. А вещи наши все сгорели. Немцы , уходя, сожгли наш дом, т.е. дом, где мы жили двадцать восемь лет! Продавать было нечего. Какие-то бабушкины кружева и страусовы перья уже давно продала. Теперь, слава богу, пенсию увеличили, и я могу не только жить, но даже "сестре" Вере книги посылать, в этом году они обошлись мне в 70 руб. новых денег". Еще в одном письме выяснилось - пенсию увеличили аж до 46 руб. "новых денег", которые появились в связи с реформой 1961-го , зачеркнувшей один ноль. Для сравнения, ее адресат И.Р. Классон получал тогда пенсию в 120 руб. (правда, на его содержании находились жена-домохозяйка и два сына- школьника).

Зачином тогдашних страданий С.Н. Мотовиловой послужил визит ее сестры З.Н. Некрасовой , она принесла итальянский журнал Realta Sovietica (типа нашего "Огонька") и попросила перевести для своего сына Виктора статью "Новый роман Некрасова и итальянская критика":

"Статья небольшая, приводится мнение трех буржуазных критиков. Но, увы, я не все поняла. Авось, добьюсь, перечитывая. Какой-то критик говорит, что Вика не политический писатель, а интеллигентный".

Речь шла о повести "Кира Георгиевна" , опубликованной в N 6 "Нового мира" за 1961 год.

Такие просьбы со стороны Некрасовых поступали и раньше: "Зина просила меня сделать для Вики перевод из итальянской газеты. А мне это ужасно трудно. И итальянский я забыла, и словаря хорошего нет, и совершенно мне не понятно, и боюсь переутомиться. Делается у меня тогда какой-то спазм сосудов, падаю, головная рвота. Боже, я так счастлива, что у меня пенсия, на которую могу жить, и не надо мне больше ни работать, ни подрабатывать" (из письма в Лозанну, подобные письма хранятся в ф. 786 отдела рукописей РГБ). Сестра Вера Николаевна тут же прислала одряхлевшей и подслеповатой сестре итальянско-русский словарь, и последняя была весьма благодарна: "очень удобен, шрифт хороший".

В другом письме Софья Николаевна жаловалась сестре по другому поводу:

"А я страшно страдаю от своего одиночества! Главное, всю жизнь была одинока, но тогда ведь впереди было будущее, а теперь? Кроме того, последние годы, от 1918-го до 1950-го, я привыкла жить в семье, быть перегруженной всякими делами, ну и службой. У меня бывало по три-четыре службы зараз! Последние годы - только одна. После войны у нас был введен восьмичасовой день и обязательный часовой перерыв. Так что с ходьбой туда и обратно это отнимало десять часов. Ну, а потом масса времени уходила на получение пайков, готовление на всех.

Ведь [домработница] Ганя к нам приехала только в 48-м году, а дом-то у нас все время был полон Викиными приживалами, не говоря уже о их гостях. Приживалы жили годами у нас, а гостей - без конца. И на всех-то я готовила, я же стояла за пайками! И еще дрова приносила. Ну, а теперь совсем одна. В этой квартире я живу пятнадцатый год. Кроме меня тут живет еще двадцать человек, было двадцать три, но трем семьям дали уже отдельные квартиры (но на их место приехали другие) и теперь только двадцать "жильцов". Но с этими соседями я ничего не имею общего, даже их по имени не знаю. Иногда кто-нибудь из них зайдет ко мне сделать ему немецкий или английский перевод или взвесить что-нибудь на моих весах. Весы есть только у меня".

Поясним здесь, что до 1943 года С.Н. Мотовилова с родственниками обитала в кварти-ре N 17 на пятом этаже дома N 24 по Кузнечной ул., но немцы при уходе из Киева этот дом подожгли , поэтому пришлось перебраться в квартиру N 7 на четвертом этаже дома N 38 по той же улице, при большевиках получившей сначала имя Пролетарской, а затем А.М. Пешкова- Горького. Ее племянник В.П. Некрасов , как лауреат Сталинской премии, получил отдельную квартиру в 1950 году, и тетка осталась одна в коммуналке.

В одном из писем в Лозанну наша героиня ненароком обозначила свою современную, весьма важную для нас роль:

"Твое коротенькое письмо и приписку Н.А. Ульянова пошлю Зине, а тебе посылаю ее первое письмо из Ялты. Сегодня же получила письмо от Машеньки [Володиной] , тети Анютиной дочери <...>, она с дочкой живет в Тамбове. Дочка кончает Музыкальное училище. Для развлечения Машеньки пересылаю ей все письма наших родственников. Любы Пятницкой из Франции, тети Вериной дочери [ Нины Мотовиловой ] из Ленинграда, жены Пети Пятницкого из Симбирска, а теперь она просит еще письма Вани Классона "из Москвы". Я, так сказать, "семейная связь", да, еще письма от т. Анютиной внучки Лены Игнатович , она живет под Москвой - шахтерка!?.

Однако "нового корреспондента" Ваню Классона пришлось предупредить: "Имейте в виду, что Ваши письма я пересылаю Маше Володиной , и поэтому ничего, что бы ее могло обидеть, не пишите. Я также пересылаю Зинины письма Вере, чтоб ее развлечь, и, кроме того, эти письма, о том, как прекрасно жить в Союзе советов, самый подходящий материал для посылки за границу. Одно письмо я могу Вере послать, в другом все хорошо, и вдруг фраза: "Я все забываю, как наша Вера". Ну, это была бы дикая обида. Я как-то Вере написала, оплакивая все сгоревшие у нас вещи после ухода немцев, что последняя обивка (красивый желтый шелк, стиль модерн) не подходила к бабушкиному гарнитуру гостиной мебели, кажется, стиль Людовика XV. Приходит Ульянов домой, Вера рыдает: Ульянов шлет Зине негодующее письмо, что я нарочно стараюсь сказать Вере что-то обидное, ведь обивку выбирала она. С моими сестрами очень трудно, как бы их не обидеть?.

Ссылки: