Горький и Первая русская революция

Первая русская революция, грянувшая в 1905 году , окончательно превратила Горького в писателя политического и, более того, партийного. Как ни грустно, именно это оказалось причиной его будущей катастрофы, первые предвестия которой он ощутил уже в десятые годы, когда слава его резко пошла на убыль. Он впервые почувствовал лихорадку сегодняшнего, сиюминутного, живого делания жизни, участия в рискованной и непредсказуемой борьбе: об этом он подробно рассказал в очерке "9 января". Это лихорадочное возбуждение причастности к мировым судьбам чувствуется там необыкновенно остро - и всякому интеллигенту, пережившему в России 1991 и 1993 годы, оно прекрасно известно.

Горький был хорошо знаком с Гапоном , о его провокаторстве, естественно, не догадывался и даже в страшном сне не представлял, что мирная демонстрация закончится расстрелом. Рабочие шли к Зимнему с весьма умеренной петицией, сводившейся к экономическим требованиям, - с 3 января бастовал Путиловский завод, началась всеобщая стачка, пошел слух о ее вооруженном подавлении. На улицах появились войска.

Министр внутренних дел Витте принял общественную депутацию, Горький был в ней и предупредил министра, что если на улицах прольется кровь - правительство за это заплатит дорого. Он мог себе позволить такое заявление, несмотря на всю жесткость Витте: за этой жесткостью он слышал неуверенность, ту самую "усталость грома", о которой писал в "Буревестнике". В том-то и дело, что моральной правоты, необходимой для масштабных репрессий, российская власть за собой не чувствовала: сила еще была, уверенности - уже никакой. И потому, когда 9 января мирная демонстрация была расстреляна (а Николай II , отдавший приказ стрелять, даже отдаленно не представлял себе последствий), революция в России началась немедленно - при полном одобрении европейского общественного мнения: XX век еще не успел приучить людей к силовым подавлениям и публичным расправам. Горький сам едва не погиб 9 января: впервые на его глазах расстреливали людей. Весь день он метался по городу, а вечером написал "Обращение" - от имени комитета, ходившего на встречу к Витте; там он призвал к открытой и непримиримой борьбе с самодержавием. Жене в Нижний он отписал об этом так:

"Итак - началась русская революция, мой друг, с чем тебя искренно и серьезно поздравляю. Убитые - да не смущают - история перекрашивается в новые цвета только кровью".

Сразу после расстрела демонстрации, немедленно названного в народе Кровавым воскресеньем , он выезжает в Ригу, где опасно болела Андреева (у нее случился на гастролях перитонит). Характерно, что в том же письме он сообщает об этом бывшей жене и добавляет нечто весьма странное, даже и бесчеловечное: "Это грозит смертью. Но теперь все личные горести и неудачи не могут уже иметь значения, ибо - мы живем во дни пробуждения России".

- Каков пассаж?! У самого Ленина, неизменно озабоченного здоровьем жены, мы не найдем ничего подобного.

Воззвание Горького распространилось по Петербургу стремительно, полиция сработала оперативно, и в Риге , куда он отправился навещать больную Андрееву, его арестовали и этапировали обратно в Питер. В отдельной камере Трубецкого бастиона он пробыл месяц, пока не был выпущен под десятитысячный, гигантский по тем временам залог без права покидать столицу.

Весь этот месяц шла беспрецедентная борьба за его освобождение: каждое представление его пьесы сопровождалось разбрасыванием листовок, каждый литератор считал долгом написать личное или подписать коллективное воззвание в его защиту. В заключении Горький написал пьесу "Дети солнца" - о преображении революционизированной интеллигенции. Он и не думал бежать от суда - напротив, требовал его, хотел, чтобы этот суд видела вся Европа. Дело было прекращено осенью 1905 года, во время небывалых политических послаблений. Этой же осенью, сразу после Манифеста 17 октября , даровавшего свободу печати, слова и собраний, в Россию вернулся политэмигрант Ленин и озаботился созданием революционной газеты; уже 27 октября вышел первый номер газеты "Новой жизни" , созданной при ближайшем участии Горького. Газета была зарегистрирована на имя декадента Минского , в эти дни сильно "порозовевшего" и даже сочинявшего стихи с рефреном "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!".

А 27 ноября Ленин и Горький встретились впервые - на горьковской квартире. Эту встречу Горький запомнил плохо - у него был жар, вдобавок ему пришлось много говорить, рассказывать о похоронах Баумана , московской демонстрации, в которую они переросли, и об уличных столкновениях; Ленин слушал с напряженным вниманием.

2 декабря "Новую жизнь" закрыли за явную и демонстративную нелояльность - манифестной свободы слова едва хватило на пять недель. Издание, впрочем, и так было обречено - в одну телегу впрячь не можно Ленина и Тэффи; однако тогдашней интеллигенции временный союз с радикалами казался возможным. 7 декабря Горький вернулся в Москву - и застал там полноценную всеобщую забастовку , сопровождавшуюся настоящими баррикадными уличными боями .

"Сейчас пришел с улицы. У Сандуновских бань, у Николаевского вокзала, на Смоленском рынке, в Кудрине - идет бой. Хороший бой! Гремят пушки - это началось вчера с трех часов дня, продолжалось всю ночь и непрерывно гудит весь день сегодня. Рабочие ведут себя изумительно. Вообще - идет бой по всей Москве!" - пишет он в письме К.П. Пятницкому.

Восторг его понятен: он, вечно сетовавший на всеобщую пассивность, увидел наконец живую, действующую, активную массу! Его бесят все, кто еще не выбрал, на какую сторону встать: памфлет "О Сером" - как раз о мещанине, не могущем выбрать между Красным и Черным. Горький так горит борьбой, что любой нейтралитет представляется ему гнусной трусостью.

Одновременно он добывает деньги, оружие, хранит у себя на квартире бомбы и винтовки - революция захватила его всерьез. Ленин в восторге от его бурной деятельности и, как истинный политик, отлично понимает риск, которому Горький подвергается: после разгрома московского восстания его арест казался неизбежным, и партия здраво рассудила, что Горькому лучше уехать. Так началось его долгое заграничное странствие - он вернулся в Россию только в 1913 году. Всю так называемую эпоху реакции, семь лет - с 1907 по 1913 , ему предстояло провести вдали от Родины - привычная участь для странника, но серьезное испытание для писателя, не владевшего вдобавок ни одним иностранным языком.

Ссылки: