Исключение из членов 1974 [Войнович В.Н. исключение из Союза Писателей

В декабре 1973 года для разбора моего "персонального дела", третьего по счету, было объявлено, но не состоялось заседание Бюро объединения прозаиков . Члены Бюро сказывались больными, удирали из Москвы или просто не подходили к телефону. Наконец кого-то удалось все же собрать. Это было уже в январе 1974 года, между исключением Чуковской из Союза писателей и изгнанием Солженицына из Советского Союза .

Большая комната, где проходило это событие, была набита битком людьми, из которых три четверти были мне незнакомы ни по лицам, ни по именам. Председательствовал Георгий Радов , почему-то ненавидевший меня с моего первого появления в литературе. Члены Бюро Павел Нилин и Юрий Трифонов , сказавшись больными, не явились. На фоне собравшихся ничтожные Георгий Березко и Владимир Амлинский блистали как звезды первой величины. Надо сказать, что я пришел на это заседание с весьма агрессивными намерениями. Я собирался сказать "им", имея в виду грозных представителей грозной власти, что я о них думаю. А передо мной сидели жалкие, запуганные люди. где-то в заднем ряду ежился от страха, что я его замечу, Герой Советского Союза Иван Парфентьев , который передо мной еще недавно заискивал. Он так же, как и мой бывший приятель Федор Колунцев (по паспорту Тодик Бархударян) , за все заседание не промолвил ни слова. Некий Андрей Старков всего лишь несколько дней назад подбегал ко мне в метро, оглядываясь по сторонам, тряс руку и быстро шептал: "Я восхищен вашим мужеством".

Григорий Бровман , жалкий критик, сам в свое время битый-перебитый. Только что его сын попал под машину, еще похоронить не успели, а он прибежал. Что их всех сюда привело? Ну, одни желали отличиться перед начальством. А другие - даже не отличиться, а избежать гнева или косого взгляда. Чтобы начальство не подумало, что они не свои.

Только Радов не скрывал своего удовольствия от предстоящей расправы и вызвался возглавить ее добровольно. Заседание должен был вести некий Борис Зубавин , председатель объединения прозаиков, но он заболел, и Радов охотно его заменил (как я подозревал, сам напросился). (Радов вскоре умер, а года три спустя его сын сказал мне: "Мой отец был честный человек, но мне жаль, что он перед смертью совершил такой нехороший поступок".)

Радов сообщил собравшимся, что враждебные радиостанции передают такое-то письмо. Автор сидит здесь.

- Что вы думаете по этому поводу?

- Этот вопрос неинтересный, - сказал я, - давайте дальше.

- Когда вас спрашивают, вы должны отвечать, - тоном педагога сказал Радов.

- Я вам вообще ничего не должен, - сказал я.- Если бы я пришел вступать в Союз писателей, тогда был бы должен. А я пришел с вами прощаться.

Это их как-то сбило с толку, потому что они приготовились припирать меня к стенке, а я вроде сам себя к ней припер. Радов прочел какую-то выписку из устава Союза писателей, что членами этого Союза могут быть только единомышленники. Потом Радов несколько раз, очевидно, ожидая каких-то моих возражений, сказал, что здесь собрались члены бюро с активом в количестве, достаточном для кворума. Я сказал, что меня процедурные вопросы не интересуют, мне все равно, будут меня душить с полным соблюдением формальных правил или с неполным.

Тогда они стали выкрикивать кто во что горазд, иногда отклоняясь от темы. Полную стенограмму читатель может прочесть в конце книги ( Приложение *2 ), но стенографистка, видимо, записала не все.

Например, я хорошо помню, как Березко топал ногами и кричал: "Войнович, вы не должны писать этого вашего ужасного Чонкина! Это очень плохая книга". Лидия Фоменко , цитирую по стенограмме, говорила: "Вообще, как сказал один умный человек сегодня, пусть бы миллионеры заботились об авторском праве. Я, например, никогда не думаю об авторском праве".

Это вообще была очень глупая и безвкусная женщина. Незадолго до описываемого заседания она сказала Володе Корнилову , что поставила памятник на могиле дочери: "Шик. Закачаешься!".

Бровман попрекал меня: "Вы презираете нас - мы разные литераторы. Вы пишете, что Маркова не будут печатать и издавать. Если Маркова не будут печатать НТС и "Грани", это правильно. У нас большая литература. Вы недооцениваете наши таланты. И вдруг вы выскакиваете, как Моська" Я помню, что он сказал "как Моська, которая лает из-под полы". Потом я ему сказал, что его я переоцениваю. Радов решил вступиться за Бровмана:

Радов - Почему же вы его оскорбляете?

Я - А вы думаете, что здесь можно оскорблять только одну сторону?

Радов (поспешно) - А вас никто не оскорбляет.

Я - Ну да. Он меня называет Моськой, и это не оскорбление?

Бровман - Он на меня сердится потому, что я его когда-то критиковал.

Я - У вас мания величия. Неужели вы думаете, что я вашу писанину хоть когда-то читал?

Критик Станислав Лесневский незадолго до заседания приходил ко мне домой и уговаривал ради моего собственного спасения и ради общего спокойствия подать покаянное письмо на высочайшее имя, то есть Брежневу.

Потом (прошу у читателя прощения) перешел к лексике другого рода и, став на колени, произнес заклинание:

"Я тебя прошу: насри себе на голову!" На что я ему заметил, что его просьба кажется мне физически невыполнимой.

Здесь, на заседании бюро Лесневский, сказал, что в своем письме я оскорбил Верченко , а Верченко - это такой же прекрасный человек, как Ильин , а Ильин - это человек высокой рыцарской чести.

Амлинский , как я и предполагал, начал лирически:

"Я знаю творчество Войновича. Я относился к его творчеству и таланту с уважением", а закончил тем, чем и должен был закончить:

"Может быть, он найдет в себе силы и мужество свою ложную позицию пересмотреть".

Трое из присутствовавших начинали свои речи почти слово в слово: "Мне по роду моей службы приходится постоянно читать антисоветскую литературу" Но даже в этой литературе им редко приходилось читать такие злобные выпады, как те, что содержатся в моем письме. Это дало мне повод съязвить:

"Я думал, что я пришел на собрание своих коллег, а здесь собрались какие-то странные люди, которые постоянно читают антисоветскую литературу и до сих пор ходят на свободе!".

Цирк этот закончился голосованием (единогласным, конечно): рекомендовать секретариату московской писательской организации исключить меня из членов Союза писателей .

Ссылки: