Глядя на тебя, не подумаешь [Войнович В.Н. и родители жены Иры]

Родители Иры того, что я писал и делал, не одобряли. Ее отец, Данил (с одним "и") Михайлович Брауде , учитель русского языка, большевик старого закала, в 20-е годы член общества воинствующих безбожников. Участвовал в войне, преподавал в академии Фрунзе. В период борьбы с космополитизмом исключен из партии, уволен из академии, выселен из отдельной квартиры при академии и вселен в коммунальную в районе Таганки. После смерти Сталина Данил Михайлович долго добивался реабилитации, добился, на партию, как и генерал Ильин, не обиделся, остался таким же твердокаменным большевиком, каким был прежде.

Мою антисоветскую, по его мнению, деятельность осуждал, и мое влияние на ход мировых событий сильно преувеличивал. После начала в 1968 году событий в Праге он предполагал, что это я их подготовил во время своей поездки в Чехословакию.

- Вы правда считаете, что это моих рук дело - спросил я его.

- А что,- многозначительно усмехнулся Данил Михайлович,- рука Москвы. Какое-то время спустя, когда наши войска вошли в Афганистан, он говорил:

- Это из-за вас. Вы напечатали "Чонкина", чтобы на Западе подумали, что наша армия слабая. И американцы вам поверили.

- Так они не зря поверили, что армия слабая,- отвечал я.- Вы видите, она ничего не может сделать в Афганистане. Такие дурацкие разговоры мы вели регулярно. Чаще всего я держался иронического тона, но, бывало, не выдерживал и срывался.

Его жена и моя теща, Анна Михайловна , была тихая запуганная женщина. Она преподавала литературу, но не понимала, для чего литература вообще существует. Не понимала, что книгу можно написать без расчета на материальный успех, а по движению души. Приходила в ужас и недоумение, видя, что написание книги ведет к неприятностям.

"Я не понимаю,- говорила искренне,- зачем же вы это пишете, если знаете, что это не напечатают?". На все реагировала стандартно:

"Ну и что хорошего?" Я написал "Чонкина". "Ну и что хорошего?"

Читаю в компании главы из книги, люди смеются. "Ну и что хорошего?" "Чонкина" напечатали за границей, кто-то привез книгу, я ей показываю. Она опять: "Ну и что хорошего?" Перевели на многие языки, она - опять ничего хорошего. В таком состоянии я жил.

Диссиденты в большинстве своем интересовались только книгами, разоблачающими советскую власть и другие коммунистические режимы: книгами Солженицына , Джиласа , Авторханова , а циркулировавшими в самиздате открытыми письмами зачитывались, как стихами. Я тоже в диссидентских кругах был известен как автор острых и язвительных писем и некоторых поступков. Многие диссиденты мои письма читали, при встречах горячо поздравляли, со смехом цитировали.

Художественную литературу формально уважали, на деле же проявляли к ней полнейшее равнодушие. Кроме той, которая воспринималась ими как направленная прямо против советской власти и коммунистической идеи.

Таких было немного. Из иностранной литературы - Оруэлл . У нас - Солженицын , Зиновьев , Максимов .

В этот круг чтения вошел и "Чонкин" , а за ним "Иванькиада" , которая, к месту сказать, в Америке и Англии прошла с большим успехом. Английский тогда еще живой классик Грэм Грин провозгласил ее лучшей книгой года.

Некоторые диссиденты раньше ничего моего, кроме открытых писем, не читали и, прочтя "Чонкина", были удивлены, что я и на такое способен. Один из них, Юра Тувин , сказал: "Глядя на тебя, никогда не подумаешь". Именно после распространения "Чонкина", когда диссиденты хвалили меня за него и за какое-нибудь открытое письмо, как за дерзкий вызов властям, мне принимать такие похвалы стало скучно, я почувствовал, что и в этих кругах я чужой. Я с интересом читал текущую диссидентскую публицистику, часто очень важную, например, "Хронику текущих событий" , но самому заниматься этим мне не хотелось. Да и не умел я этого делать. Когда меня попросили для "Хроники" написать какую-то серьезную статью, я постарался, но проявил полную беспомощность.

Ссылки: