 |
Бюст Марата [Войнович В.Н. и "Новый мир"]
О моей первой повести "Мы здесь живем" было написано столько, сколько ни о какой моей книге, включая "Чонкина", ни в советской, ни в российской печати никогда не писали. Можно сравнить разве что с потоком отзывов о "Чонкине" в 1977 году в американской прессе. А тогда, в 1961-м, о "Мы здесь живем" писали не только наши газеты, но и некоторые из "братских" социалистических стран.
Одна хвалебная статья, о которой я случайно узнал, вышла в болгарской газете "Работническо дело" . Начинающий писатель, я к единственному пока иностранному отзыву отнесся с повышенным вниманием. Хотя я и помнил, что, как говорилось тогда, "курица не птица, Болгария не заграница", хотя и подозревал, что "Работническо дело" вряд ли относилось к числу авторитетных заграничных изданий, а все-таки испытал особо тщеславное чувство оттого, что вот не только в родных пределах, а и за ними меня кто-то уже читает. Вскоре я с легким разочарованием узнал, что автор болгарской газеты был совсем уж не заграничный, а наш, советский.
Приходя в "Новый мир", я часто сталкивался там внутри или у входа с молодым человеком, который мне чем-то был симпатичен, хотя я не знал о нем ничего и даже не был знаком. Через некоторое время я стал с ним здороваться, он каждый раз смотрел на меня удивленно, потом удостаивал снисходительного и даже, как мне казалось, высокомерного кивка. Вскоре я познакомился с ним на квартире одной нашей общей знакомой. Это был критик Феликс Светов , статьи которого часто печатались в "Новом мире".
Свое высокомерие он объяснил плохим зрением. Будучи сильно близоруким, он не носил очки и в здоровавшегося с ним человека пристально вглядывался, пытаясь понять или угадать, кто это. Вот это вглядывание я и принял за высокомерный взгляд. Он был со своей женой, зеленоглазой красавицей Зоей Крахмальниковой , работавшей в "Литературной газете".
Оба недавно развелись с предыдущими половинами, теперь были влюбленными друг в друга молодоженами. Оказалось, что Светов и был автором той болгарской статьи. А потом выяснилось, что мы почти соседи: они жили на Бакунинской улице, я - на Новопереведеновской, в десяти минутах ходьбы. И мы на много лет стали близкими друзьями. Такими, что чуть ли не каждый день встречались, общались и не надоедали друг другу.
Настоящая фамилия Феликса была Фридлянд. В детстве мать звала его не Феликсом, а Светом или Светиком, потому что ей нравился соседский мальчик - сын пролетарского поэта Демьяна Бедного Свет Придворов .
Новое имя к Феликсу прилипло, его все стали звать Светом или даже Светиком, из этого имени он потом сделал псевдоним Светов и в конце концов Световым стал по паспорту.
А Свет Придворов, как мне рассказывали, вырос в мелкого афериста вроде ильфо-петровских персонажей: стучался в двери советских писателей, представлялся: - Я Свет Придворов, сын Демьяна Бедного, не можете ли вы одолжить мне немного денег?
В отличие от Остапа Бендера или Шуры Балаганова, он был в самом деле сыном того, кого называл.
Отцом нашего Светика был бывший большевик, до того бундовец, а после того - известный историк профессор Цви Фридлянд , специалист по французской революции, автор книг о Дантоне, Марате и Робеспьере. В тридцатых годах он преподавал историю в Московском университете на Моховой улице и однажды сказал кому-то, зашедшему к нему в кабинет:
- Смотри, у меня окно выходит прямо на Кремль. Если пушку сюда поставить, можно убить Сталина.
На него донесли, он был арестован и обвинен в разных преступлениях против советской власти, в том числе в покушении на Сталина. Его расстреляли , жену Надежду Львовну загнали на семнадцать лет в лагеря .
А Феликс вместе со старшей сестрой Идой провел детство в ссылке на Сахалине .
Несмотря на эти испытания, он остался романтиком комсомольского типа, и первая его книга называлась "Ушла ли романтика?". В статьях, ее составлявших, автор доказывал, что романтика, конечно же, не ушла. В этом сборнике была статья и обо мне как одном из романтиков. Для этого имелись основания. Я в полном смысле романтиком уже не был, но старался им быть. Хотя к разным проявлениям романтизма, в том числе и к своим собственным, относился чем дальше, тем с большей иронией, которую Светов иногда принимал за цинизм. Зоя Крахмальникова прежде была замужем за поэтом Марком Максимовым , отцом нынешнего телеведущего Андрея Максимова .
А от ее первого мужа у нее был сын Сережа Милованов , который потом стал довольно талантливым артистом, но спился и умер молодым.
Жили они скромно, но в отличие от меня в отдельной двухкомнатной квартире. По причине неравенства бытовых условий я навещал их чаще, чем они меня. Мы часто выпивали, даже можно сказать, пьянствовали и безвредно хулиганили, сочиняя, например, двусмысленные частушки и скабрезности.
Свет мне больше всего нравился тем, что ему нравилось то, что я пишу. Когда я давал ему чтото свеженаписанное, он доходчиво и профессионально объяснял мне, чем именно хорошо то, что я написал. Таким же умением объяснять достоинства моих текстов обладал и Камил , но последнее время между нами наступило некоторое взаимное охлаждение, о чем речь впереди. Разумеется, сближали нас со Светом общность литературных вкусов и взглядов на жизнь, советскую власть, политику и историю нашей страны.
Мы оба ненавидели сталинизм и мало уважали послесталинскую власть, но Свет все еще почитал Ленина, его соратников и революционеров всех времен и народов, а понятия "коммунизм" и "революция" все еще его волновали. Подобно многим, он считал коммунизм светлой идеей, скомпрометированной советскими вождями. Его тогдашнему мировоззрению в какой-то мере соответствовали чернобелый портрет Маяковского над письменным столом и на самом столе - в отдельных рамках - фотографии Пастернака и Хемингуэя .
В углу на подставке для цветов стоял большой гипсовый бюст Марата, доставшийся Светику от отца. Свет к тому времени был женат всего лишь второй раз, но злые языки преувеличивали, говорили, что он постоянно меняет жен и, уходя от одной жены к другой, оставляет ей все, кроме смены белья и головы Марата, которую уносит под мышкой. Не уважая управлявших страной "плохих" коммунистов, он всегда готов был обольститься "хорошими" коммунистами, настоящими революционерами, и, когда широкую известность получили имена Фиделя Кастро и Че Гевары , Свет на какое-то время стал их горячим поклонником, и их портреты украсили его письменный стол, потеснив Пастернака и Хемингуэя.
Он и сам в каких-то мечтах представлял себя революционером.
- А что,? сказал он мне как-то, - ты хотел бы выйти на Красную площадь и развернуть транспарант с одним словом "Долой!"?
Я не хотел, и он это мое нежелание не одобрял. В свое время каждый революционер, а тем более коммунист (особенно прежнего, большевистского, разлива) должен был быть не просто атеистом, а воинствующим безбожником.
После революции было даже объединение, которое называлось Союз воинствующих безбожников .
Будучи человеком, как говорили, прогрессивных взглядов, Свет, конечно, тоже относился к воинствующим.
- Вот ты думаешь, бог есть? - спрашивал он меня.
- Я ничего не думаю, - говорил я, поскольку не верил ни в бога, ни в его отсутствие. Я просто не знаю.
- А я сейчас могу плюнуть в небо, и мне ничего не будет.
- Ну, плюй, - соглашался я, - сам на себя попадешь.
Но, в общем, он был хороший парень. Незлобивый, компанейский, нежадный, денег не копил и не имел, и - что всегда в нашем кругу уважалось - был неприхотлив относительно еды и жизненных удобств.
Сначала была хоть и отдельная, но довольно убогая квартирка. Жили в ней, не жаловались. Появилась возможность, обменяли ее на лучшую, у Курского вокзала. Матери, как вдове репрессированного большевика и самой репрессированной, в компенсацию за семнадцать лет лагерей дали скромную дачку в поселке, довольствовались ею, отапливали дровами. Короче говоря, страданий по поводу материальных стеснений не было.
Зою Свет любил и первые года два был ей верен, но потом, как большинство из нас, не считал брак препятствием для коротких посторонних связей. Женщин покорял личным обаянием и вопросом, который неизменно вел к обольщению:
- Откуда вы такая? Чуть ли не каждый день он, застенчиво усмехаясь, рапортовал мне об очередной победе. Я иногда удивлялся:
- Свет, неужели тебе никто не отказывает?
- Почему же, - возражал он скромно. Некоторые отказывают, но я прошу у всех подряд, и кто-нибудь соглашается. Как и полагается романтику, он был при этом немножко ханжой. Одно время ходили слухи, что у Зои роман с Давидом (Дэзиком) Самойловым . Дело прошлое, - никого из персонажей нет в живых,- можно сказать, что слухи были, наверное, небеспочвенные. как-то мы выпивали вдвоем, и Свет меня спросил:
- Володь, как ты думаешь, Зойка мне изменяет? Я ответил вопросом на вопрос:
- А почему тебя это волнует? Он удивился:
- Как почему? Это ж моя жена.
- Но ты же ей изменяешь?
- Яа??
Он был глубоко оскорблен и, как я понял, в ту минуту сам искренне верил в свою неподдающуюся сомнению супружескую верность.
Когда мы познакомились, я ездил на мотоцикле и иногда предлагал прокатиться Свету. Он охотно соглашался. Зоя не разрешала, боялась, что он разобьется. Он сердился:
- Зойка, как тебе не стыдно! Ты за меня боишься, а за Володю нет? Это Зою смущало.
Молодость - время, когда душа открыта дружескому отношению со многими.
Свет стал мне самым близким другом. Кроме него, Икрамова и Лейбсона в числе моих друзей или людей, с кем я довольно часто общался за рюмкой и без нее, были Олег Чухонцев , Владимир Тендряков , Борис Балтер , Инна Борисова , Бенедикт Сарнов , Юрий Домбровский , приезжавший из Ростова Виталий Семин , Юрий Казаков , Георгий Семенов , Георгий Владимов , Валерий Осипов , Давид Самойлов , Юрий Левитанский .
Перечисляю через запятую, хотя какие-то воспоминания связаны с каждым и каждый стоит отдельной главы. Все перечисленные и те, кого, может быть, упустил из виду, были мне дороги, но Свет долгое время был ближе всех.
Ссылки: