Исчезают миллионы людей, в том числе ближайшие сотрудники Вернадского

Большой год четвертого апостола 1937-й начался для лаборатории в ноябре 1936 года. Арестованы сразу Симорин и Кирсанов .

Для Вернадского исчезновение Симорина - огромная неожиданность и огромная потеря для лаборатории. Он пытается разыскать своего сотрудника. Как рассказывает В. С. Неаполитанская , Вернадский через НКВД узнал-таки адрес Симорина, отправленного в магаданские лагеря . Вернадский пишет письмо начальнику Дальстроя - вершителю судеб заключенных: на общих работах задействован талантливый врач и биохимик Симорин. Академия наук за него хлопочет, а пока его надо использовать по специальности. Письмо на бланке Академии наук возымело действие: Симорина перевели в амбулаторию.

Вернадский настойчиво пытается повлиять на судьбу заключенного. Симорин, как и Личков, постоянно получает от Вернадского письма и выходящие работы. Отбыв пятилетний срок, Симорин стал заведовать в Магадане лабораторией и даже пытался организовать в ней какие-то биогеохимические эксперименты.

Евгения Гинзбург в мемуарах "Крутой маршрут" пишет о Симорине как о достопримечательности интеллектуальной жизни Магадана. Они дружили семьями, и Александр Михайлович запомнился ей энергичным, очень эрудированным, интересным и живым собеседником. Он приехал в Москву в 1956 году, пытался вернуться к работе. Но Вернадского не было в живых, а сменивший его Виноградов принял его не очень любезно. Институт секретный и бывшему врагу народа там места нет.

Симорин уехал в Крым, поближе к Коктебелю, где стоял дом его "мистического" увлечения - Максимилиана Волошина . Поселился в Старом Крыму, где и умер в 1965 году. Его могила - рядом с могилой еще одного романтика - Александра Грина. Кирсанов же был расстрелян на Лубянке в июле 1937 года. Адский круг затягивал все большие массы людей. 25 февраля 1937 года арестован зять Шаховского, священник Михаил Владимирович Шик . Ему давно уже было запрещено жить в столице, и они с Натальей Дмитриевной и детьми поселились в Малоярославце , пополнив собой множество княжеских и просто дворянских отпрысков, спасавшихся по московским окрестностям. Вскоре несчастной дочери Дмитрия Ивановича сообщили, что Шик сослан в дальние лагеря "без права переписки" . Смысл этой зловещей фразы тогда еще понимали буквально, и Наталья Дмитриевна не ведала, что стала вдовой. Пятого сентября исчезла Елизавета Павловна Супрунова , внучка кузины Вернадского. Елизавета Павловна выполняла его поручения по переписке с иностранными учеными. Вся ее вина состояла в том, что ее муж, с которым она давно развелась и который давно уже умер, был царский генерал. На самом-то деле, как выяснил Вернадский, какой-то сосед по квартире написал на нее донос из классовой ненависти.

В "Хронологии" : "5 сентября 1937 г. Арестована по ложному доносу мой личный секретарь Елизавета Павловна Супрунова. <...> Обвинение связано с местью прежнего квартиранта. Пытались замазать и меня. Писал об этом в НКВД. Совершенно невинный человек - один из миллионов. <...>

Зиночка энергично начала хлопотать. В одном из мест, куда она обращалась, ей указали, что она посылает много книг (моих) за границу. В связи с этим подал заявление следователю. Я взял содержание дочери - Зиночки Супруновой - на свой счет: 300 руб. в месяц (то, что получала мать)" 1-24 .

Он обращается к Вышинскому с просьбой пересмотра дела, настаивая на невиновности Елизаветы Павловны. Письмо, сохранившееся в архиве, характерно тем, что Вернадский не страшится давать общую оценку положению дел в стране, предупреждая об ошибках: "По-видимому, мы имеем здесь явный случай действия, не оправдываемого действительностью, количество которых неизбежно увеличивается, согласно непреложным статистическим законам в массовых случаях арестов и высылок, которые мы переживаем в настоящее время" 2-24 . Что касается этого конкретного случая, в результате упорных усилий Вернадского Елизавету Павловну освободили, заменив лагерь под Биробиджаном ссылкой в Кинешму . Там она и умерла уже в военные годы. Дневники 1937 года пестрят фамилиями арестованных, исчезнувших в том числе и в большой академии, и в украинской. Отовсюду к нему стекаются сведения о репрессиях, которые он заносит в дневники. Вернадский не может, как человек с государственным мышлением и как строгий натуралист, не изучать положение дел, насколько это возможно. В связи с арестами вникает во все подробности, анализирует, от кого зависят судьбы людей и страны в целом. Дневник 4 января 1938 года: "Две взаимно несогласованные инстанции - вернее, четыре:

1) Сталин, 2) Центральный Комитет партии, 3) Управление Молотова - правительство Союза, 4) Ежов и НКВД. Насколько Сталин объединяет?

Сейчас впервые страдают от грубого и жестокого произвола партийцы еще больше, чем страна. Мильоны арестованных на этой почве. Как всегда, масса преступлений и ненужные никому страдания" 3-24 . Чувствуется, что он пытается дать максимально возможную картину: положение в центре, на Украине, в местах лишения свободы, записывает буквально каждый случай, о котором ему становится известно, даже о незнакомых лично людях. Действует какой-то неведомый нам инстинкт: оставить память о любом человеке. Его внимание привлекают не только аресты в ученой среде, но и рабский труд на великих стройках, репрессии верующих, случаи исчезновения священников без всякого следа. "Как в средневековой Венеции", - замечает он. Подозревает, что число заключенных не случайное, оно где-то планируется. 5 января 1938 года записывает: "Мильоны арестованных. Все-таки безработица. Это быт. Мильоны заключенных - даровой труд, играющий очень заметную и большую роль в государственном хозяйстве" 4-24 .

Ссылки: