 |
Ханыков Петр Иванович адмирал
Петр Иванович Ханыков долго был главным командиром Кронштадта . Анекдотов пропасть о нем, но как о добрейшем человеке, да, впрочем, в старом флоте и не было недобрых адмиралов, - весь флот одной семьи из корпуса.
Ханыков ежедневно вставал очень рано, обходил рынок, осматривал продающуюся провизию, проверял цены, покупал связку кренделей и у повивальной бабки пил кофе. Дома дожидалась его на завтрак яичница. Раз приходит мичман с рапортом; долго ждал, соблазнился яичницей, съел и ушел. Ханыков, не найдя яичницы и узнав, что съел мичман, не сказал ни слова, но приказал звать мичмана к главному командиру кушать яичницу каждое утро; мичман приходил, ел и уходил. Так продолжалось полтора месяца. Наступили холода, дожди; на призыв мичман отвечал, что сегодня не пойдет; являются ружейные и под караулом привели мичмана к главному командиру.
Ханыков имел привычку щелкать пальцем правой руки промежду сложенных пальцев, в кулак левой руки и при этом относился ко всем: душенька. И в этом случае Ханыков сказал мичману:
- Душенька, душенька, как же ты смел ослушаться, ведь тебя звали к главному командиру, - посадил его под арест в Кроншлот и на столько дней, сколько он съел яичниц.
К Ханыкову часто приезжал государь Александр Павлович и обедал. Тогда очень строго был запрещен привоз спиртных напитков и портера. Говорят, государь очень любил портер. За обедом Ханыков подзывает камердинера и говорит: "как мы были последний раз в Англии, то должно быть, осталась одна бутылка, там, в углу с левой стороны, поищи и принеси". Одно и то же приказание повторялось во всякий приезд государя. Однажды государь за столом подозвал камердинера и слово в слово скопировал Ханыкова, бутылка явилась (как будто главному командиру может быть запрет).
Государь с удовольствием пил и спрашивал:
- это последняя бутылка? Ханыков заботливо отвечал:
- надобно поискать.
Ханыков был флагманом во время сражения с англичанами; за потерю корабля "Всеволод" Ханыков был предан суду . Флот оправдывал Ханыкова; он приказал кораблю, бывшему на ветре, подать помощь "Всеволоду", но капитан струсил и не пошел. У Ханыкова были враги (и у такого добряка были враги); суд приговорил Ханыкова разжаловать в матросы. Государь приказал разжаловать Ханыкова на 12 часов, но приказа не объявлять ему.
Ханыков вел очень правильную жизнь, он в известный час утра и известное время прогуливался по бульвару. Ханыков, выходя из дому, был встречен врагом своим, который спросил Ханыкова, почему он не в матросском платье, и показал ему приказ. Ханыков вернулся домой, приказал обрезать полы сюртука и в куртке все-таки сделал свою обычную прогулку, но, возвратясь домой, получил удар паралича.
Бунин после рассказывал мне, что Ханыков верил в черные или несчастные дни. Однажды государь вспомнил, что Ханыков давно не получал награды. Случился тут Нарышкин и сказал:
- Кстати, государь, сегодня у Ханыкова черный день, хорошо разуверить его красной лентой.
Ханыков сидел за обедом, как фельдъегерь поднес ему конверт. Ханыков распечатал, выпала на тарелку красная лента. Старик горько заплакал и сказал: "за многим ты пришла ко мне, за многим!" и со слезами вышел из- за стола. Как не сказать: по вере вашей и дается вам. Адмирал Ханыков - известен истории русского флота и был знаменитостью; в это время он был уже в параличе, но в общем уважении. Паралич его разбил при следующих обстоятельствах. Во время войны с англичанами два неприятельские корабля напали на наш корабль "Всеволод", Ханыков дал сигнал, не помню какому кораблю, идти на помощь "Всеволоду", но капитан этого корабля, получив сигнал, схватился за голову и крикнул: "моя жена, мои дети!" и не пошел с кораблем на помощь. "Всеволод" так сражался с двумя кораблями, что из 800 человек команды осталось 60 человек и когда их взяли всех ранеными, то англичане отдали все почести храбрецам, а командира Руднева встретили с обнаженными головами и вместо плена отпустили всех. Ханыков, как все высокостоящие, имел много врагов, его обвинили перед государем, он приказал назначить суд. Суд приговорил Ханыкова разжаловать в матросы, но государь написал: "разжаловать на 12 часов и Ханыкову не объявлять". Старик Ханыков имел обыкновение гулять два часа; у ворот один враг его уже дожидал и спросил, почему он не в платье матроса? При этом показал ему приказ. Это так поразило Ханыкова, что с ним сделался паралич. Государь очень любил старика и очень жалел. Ханыков был старик среднего роста, толстый, добродушный, простой и очень умный. О Ханыкове ходило множество анекдотов, когда он был главным командиром Кронштадтского порта. Он всякий день поверял сам цены на базаре и доброту провизии, всякий день сам покупал себе сухари, крендели; завтрак его состоял почти всегда из яичницы. Раз приходит мичман с рапортом; адмирала не было дома, мичман соблазнился, съел яичницу и ушел. Ханыков узнал, но не сказал ни слова, а затем всякое утро к мичману являлся ординарец и приглашал к адмиралу кушать яичницу. Так прошло более месяца. Однажды осенью в дурную погоду ординарец, по обычаю, является к мичману:
- Пожалуйте к адмиралу, - докладывает он.
- Сегодня я не хочу есть яичницы - не пойду, - отвечал мичман. Тогда явилось шесть матросов с ружьями и отвели его под караулом к Ханыкову. Старик объявил, что его звал не Ханыков, а адмирал, посадил его под арест и продержал там столько дней, сколько он съел яичниц. Император Александр I очень любил Ханыкова и часто приезжал к нему обедать в Кронштадт. Государь очень любил портер, ввоз которого в Россию был строго запрещен. Ханыков за обедом призывает камердинера и говорит, что в углу подвала, кажется, должна быть одна бутылка портера, привезенная самим Ханыковым из Англии; бутылка - является. После многих обедов, на которых всегда подавалась "последняя бутылка", государь позвал камердинера и повторил приказание Ханыкова поискать последнюю бутылку портера. И на это раз бутылка явилась. Посмеявшись император попросил подарить ему дюжину последних бутылок портера, и Ханыков исполнил желание гостя. Адмирал имел привычку каждого называть "душенькой"; говорят, он часто и государя называл: "душенька, ваше величество".
Тетка Бунина часто ездила ко дворцу, и я присутствовал при ее туалете. Заметив, что она румянится и белится, я по простоте спросил ее:
- Вы, тетенька, такая беленькая и румянец во всю щеку, для чего же вы белитесь и румянитесь?
- Глупенький, - ответила она, - этого требует этикет двора, я могу сконфузиться, побледнеть или покраснеть и тем поставить других в неловкое положение, а набелившись и нарумянившись, я не переменюсь, хотя бы и сконфузилась.
Чаще других вельмож тетка возила меня к сенатору Бакунину ; он был важен и жил великолепно. Семейство Бакунина состояло из жены, пяти дочерей и одного сына. Порядок был всегда один: перед обедом все семейство разряженное собиралось в гостиной; сам Бакунин Михаил Михайлович - в белом галстухе, белом жилете, во фраке, в коротких брюках, в шелковых чулках и башмаках с большими серебряными пряжками, украшен-ными драгоценными камнями, завит и напудрен. Муж церемонно брал под руку жену и вел ее в столовую, где всякий день накрывалось 30 приборов. Приходил обедать, кто хотел, только дворецкий наблюдал, чтобы каждый был прилично одет, да еще новый гость не имел права начинать говорить с хозяевами, а только отвечать. Мне помнится, что лица большею частью были новые. За столом была большая чинность, говорили только хозяева и близкие гости. После обеда и кофе незна-комые кланялись и уходили. В то время во многих домах у вельмож накрывалось лишних 30, 20 и 15 приборов для бедных приходящих, фамилий которых хозяин и хозяйка не старались никогда узнавать. Я помню званый парадный обед у Нарышкина ; обедали, думаю, человек 150. После обеда всех гостей развозили в хозяйских каретах и каждому гостю дарили полный прибор со стола; серебряный нож с вилкой, ложку, ложечку, фарфоровые тарелки и остатки фруктов и конфект. Такие обеды давались немногими и в редких случаях.
Аристократы все имели свои большие дома и внаем их не отдавали, а все лишние комнаты многие предоставляли раненым офицерам, вдовам офицеров и другим неимущим. У Бакуниных и Архарова отдавалось квартир по 20 и более - бедным. Чуть какой-нибудь праздник, бедных жильцов приглашали обедать.
Помню, я подсмотрел за двумя вдовами, как они зимою за обедом, когда подавали, как редкость, на десерт груши, делали складку на краю скатерти, клали на складку грушу и когда никто не смотрел, дергали за скатерть и груша падала в подставленный и раскрытый на коленях ридикюль. Я рассказал это тетке и спросил:
- Для чего они это делают?
- Они бедны, - отвечала она, - эту грушу снесут в Милютины лавки и продадут за 50 коп., а купцы продают по рублю; бедная же вдова купит себе необходимое. После обеда тетка похвалила искусство повара Бакунина расхвалила его и как человека. Она рассказала, что однажды, когда опоздали оброки из деревень, повар не обеспокоил Михаила Михайловича, а содержал весь дом на свои деньги, а после Бакунин заплатил ему 45 тысяч рублей.
- Повар ведь крепостной, откуда он взял столько денег? - спросил я тетку.
- Конечно, нажил от своих господ, - отвечала она смеясь и заметила: Богатые господа живут и дают жить другим.
У Бакуниных был один сын, Вася , мне ровесник. Хотя я был уже гардемарином, но удивлялся знаниям Васи, чего, чего он не знал: языки древние и новые, историю, географию, отличный был математик, физик, химик и проч. и проч. Васе Бакунину предстояла блестящая карьера по службе в России. Воспитание, богатство, связи, все пути были ему открыты, только выбирай, а он выбрал дорогу заговорщика, отдался коммунизму, сделался отчаянным республиканцем и радикалом; был сослан в Сибирь, бежал за границу и сделался заклятым врагом России. Было много у меня ровесников из детей вельмож, и ни один не пошел далеко по службе. Мне припомнился ответ Нарышкина . Как-то раз у него обедал император Александр I и с чувством неудовольствия сказал Нарышкину:
- Я стараюсь поддержать старые фамилии, но, к удивлению, дети вельмож не оправдывают надежд.
- Это не должно удивлять ваше величество, - отвечал Нарышкин, - наши дети все в воспитательном доме, а законные, которые живут при нас, все дети наших лакеев и кучеров. За этим же обедом государь жаловался, что у него становится слабо зрение, и спрашивал, где бы найти хорошие очки.
Нарышкин указал на обедавшего на другом конце стола Пестеля , который был в очках.
- Я лучших очков не знаю, - сказал Нарышкин, - Пестель постоянно живет в Петербурге и видит все, что делается в Сибири. Эта острота много повредила Пестелю, он был генерал-губернатор Сибири и не выезжал 13 лет из Петербурга.
Ссылки: