Эразм Стогов едет Петербург, в Морской корпус

X. Так время шло и дошло, что я должен был подписать просьбу об определении меня в морской корпус; помню, я подписывал по карандашу, прежде учился по карандашу на простой бумаге, а потом уже на гербовой. Говорили, что на всякий случай в метрическом свидетельстве мне убавлено два года. На святках посылали меня с Василисой слушать под окнами у купца Жаркова; отец говорил сыну: "нечего медлить, после праздника отправляйся в дорогу". Пришли - и как сказали матушке, она целовала меня и очень плакала, это значило, что я поеду.

В Праслово приехала Анна Петровна Бунина и обещала отвезти меня в Петербург с тем, чтобы отец привез меня в Москву к назначенному числу. Сборы были долги, одели меня в серенький полусюртучок, заячью шубу, теплые сапоги. Пока собирали, мать не осушала глаз; после напутственного молебна мать обняла меня, да так и замерла, - все твердила, что больше не увидит меня; предчувствие не обмануло мать: я больше не видел ее. Я хорошо помню, что я не плакал, думаю, потому, что уезжал от розог.

Сделаю последнее замечание о жизни в доме родителей: пока я был дома, много родилось детей и все умирали, а как уехал, все стали жить; мать в беременности ушиблась и умерла семнадцатым ребенком. Отец сам повез меня в Москву; остановились у родных, были у Осипа Алексеевича Поздеева ; он, узнав, что я поступаю в морской корпус, обещал написать к сыну Алексею Осиповичу , который был лейтенантом и корпусным офицером. Отец мой низко кланялся и просил, чтобы меня строго наказывали.

Не помню я, по какому случаю отец водил меня на колокольню Ивана Великого; после отец рассказывал, что я лез за перилы и хотел спрыгнуть, отец едва успел схватить меня за брюки, - вероятно, закружилась моя голова на такой высоте. Видел [Царь-]колокол, [Царь-]пушку. Ходили по церквам.

Пришло время отправляться. В рогожную повозку уложили меня с теткой Анной Петровной Буниной ; отец сел с ямщиком. По выезде за заставу остановились, отец благословил меня, но я помню более всего его длинный палец (так мне казалось), которым он грозил мне и приказывал: "прилежно учиться, а не то он сам приедет, чтобы я это помнил!" Грозный палец и обещание приехать были последние слова отца ко мне, и надолго. Мы поехали.

Анна Петровна Бунина была девица и хорошенькая; она называлась десятая муза, едва ли не первая девица-поэт. В высшем кругу Питера была как своя, часто являлась ко двору; я это говорю к тому, что такая особа ездила тысячи верст без девушки, без лакея! В Твери мы остановились; тетка оделась нарядно и поехала во дворец к великой княгине; долго там была, а на другой день мы поехали. Великая княгиня ожидала герцога Георга из Новгорода и поручила тетке при встрече отдать большой конверт. Мы встретили герцога на дороге, замахали, закричали; повозка герцога остановилась, тетка приказала мне отнести пакет. Подал я конверт герцогу, он сделал мне привет рукою, улыбнулся и приказал много благодарить. Все сошло благополучно, герцог уехал, а я, должно быть, завяз в снегу, запутался в шубе и растянулся; насилу я выбрался на дорогу. Герцог показался мне высоким брюнетом с большим носом. Повозка зеленая с кожаным верхом, на тройке лошадей; с ним сидел молодой и на козлах человек.

Не доезжая Петербурга, не знаю, где остановились; тетка опять наряжалась и уехала. Приходил кто-то престранно наряженный, и меня с повозкой отвезли во дворец. В нижнем этаже огромные и превысокие две комнаты, каких я не видывал; окна чуть не до пола; хотя день был весенний, солнечный, но еще хорошая зимняя дорога, а два окна были отворены; окна были в сад. Я влез на подоконник, где я свободно мог спать, свесил ноги за окно и болтал ногами, как все деревенские мальчишки. Смотрю, по чисто песчаной дорожке идут две женщины, одна толстая, а другая маленькая худенькая, последняя была моя тетка, а с нею шла вдовствующая императрица. Подойдя, остановились и что-то говорили. Государыня достала конфект из ридикюля и подала тетке; эти конфекты были пожалованы мне. Меня накормили какие-то господа; помню, я очень присмирел; тетку я увидел вечером; ночью мы уехали. Только дорогой тетка сказала, что гуляла с ней императрица и дала мне конфект.

В Петербург мы приехали в квартиру тетки. На третий день приехал Иван Петрович Бунин и увез меня к себе. Он был адъютантом адмирала Петра Ивановича Ханыкова . Адмирал с семейством жил в нижнем этаже у Аларчина моста, а дядя жил во дворе в верхнем этаже. Я целые дни проводил в семействе адмирала, которое состояло из супруги, Екатерины Петровны (В рукописи: Катерины Ивановны), и дочери, уже взрослой, Анны Петровны , и двух сыновей пажей Пьера и Жана . Сам адмирал был в параличе и лечился электрической машиной. Адмирал был очень ласков ко мне. Электрическая машина очень памятна мне: шалуны Пьер и Жан дали мне в рот серебряную ложку, а как я получил в зубы электрический удар, я так испугался, что как дикий волчонок закусил ложечку и бросился бежать по всем комнатам; в дверях встретилась мне дочь адмирала; я головой так ударил ее в живот, что она упала; я перескочил через нее и не помню, как меня поймали и успокоили.

Анна Петровна Ханыкова после была графиня Мелина, мы, как старые знакомые, в 1840-х годах, в Киеве много вспоминали старины, и этот случай много доставил нам смеха. Хотя и не касается собственно до меня, но мне очень хочется припомнить и рассказать, чтm я слышал об адмирале Ханыкове.

Ссылки: