Сарнов Б.: уходят друзья

Неотвязно звучат в памяти строки Галича: Уходят, уходят, уходят друзья, Одни в никуда, а другие - в князья! Вслед за Борей Балтером ушли "в никуда" Иосиф Шкловский , Боря Биргер , Володя Корнилов , Булат . "В князья" мои друзья, слава Богу, не уходили. Хотя? Один из моих однокашников и - в далеком прошлом - самых близких, стал даже "князем тьмы". ( Юрий Васильевич Бондарев . Язык не поворачивается назвать его, как бывало, "Юрой" или "Юркой"), Но в тесный наш круг друзей и единомышленников этот будущий "князь тьмы" никогда не входил. А других кандидатов в князья в нашем кругу как будто не нашлось. Но были другие утраты, не менее горькие. В 90-м или 91-м позвонил мне приехавший в Москву Володя Максимов . До его отъезда "за бугор" отношения у нас были не скажу, чтобы очень близкие, но - вполне товарищеские. Одно время даже дружеские. В последние годы он, правда, стал меня слегка раздражать. Ударившись в православие , он стал регулярно поздравлять меня - по телефону, конечно, - со всеми православными праздниками. Ничего худого он при этом, наверно, в виду не имел. Скорее наоборот: имел в виду одно только хорошее. Как тот пахан в камере, о котором любили рассказывать нам Юлик Фрид и Валерик Дунский . Однажды на Пасху он, поклонившись сокамерникам, произнес традиционное: "Христос Воскресе, православные!" А потом, обернувшись к лежавшим в своем углу Юлику и Валерику, поклонился им тоже - и сказал: - И вам, жиды, добрый вечер! Регулярно поздравляя меня с православными праздниками, Володя Максимов , наверно, был движим теми же добрыми чувствами. Но пахан, про которого нам рассказывали Юлик и Валерик, - надо это признать, - был душевно тоньше, деликатнее Володи: он чувствовал, что обратить свое "Христос Воскресе" к жидам было бы неуместно, а может быть, для них, жидов, - кто их знает? - даже и оскорбительно. Вот и нашел свою, как ему казалось, необидную для жидов, деликатную формулу поздравления. Что же касается Володи Максимова, то он, при всем его уме и таланте, не понимал, что эти его поздравления мне не только не нужны, но даже слегка меня коробят своей подчеркнутой нарочитостью. А впрочем, может быть, он искренне верил, что раньше или позже я тоже обращусь к истинной вере, как это случилось с нашим общим дружком Феликсом Световым . Как бы то ни было, до его отъезда в эмиграцию отношения у нас сохранялись вполне дружеские. Иногда (не слишком часто) он звонил мне и из Парижа, всякий раз заканчивая разговор предложением опубликовать что-нибудь в его "Континенте" . Этими его предложениями я не воспользовался, но разговоры были вполне дружелюбные. А вот на этот московский его звонок я отвечал довольно холодно. (Почему - станет ясно из дальнейшего.) Однако закончил я тот разговор - наверно, желая слегка смягчить свою холодность, - умиротворяюще. Сказал:

- Ладно, Володя. Авось как-нибудь, Бог даст, еще свидимся. В Москве или в Париже. И тут он сказал: - Но ведь ты был в Париже. Сказал - со значением. С нажимом на слове "был". Смысл этой реплики был такой: "Был и не захотел со мною увидеться, даже не позвонил". Так оно на самом деле и было. Но не позвонил я ему тогда и не пожелал с ним встретиться не "страха ради иудейска", как он, наверно, подумал, а совсем по другой причине. Но сперва - о том, как это вдруг получилось, что я оказался в Париже.

Ссылки: