С открытым забралом сквозь кремлевскую стену. Горбачев

Если верить партийным документам, 54-летний "партийный молокосос" Михаил Горбачев был избран последним генсеком в истории КПСС без малейших возражений, то есть единогласно.

После нескончаемой череды смертей в высшем эшелоне советской власти это выглядело логичным. Геронтологическое Политбюро просто устало ходить на похороны друг друга. Да и отчаялось уже что-либо сделать со страной, находящейся в депрессии, если не коллапсе. Экономическом, политическом и идеологическом. Марксизм-ленинизм себя исчерпал. Во всяком случае, в отдельно взятой стране, называемой СССР.

Если верить мемуарам, то борьба за пост генсека, наоборот, проходила совсем не просто и началась еще над постелью умирающего Черненко. Потенциальными соперниками Горбачева были Гришин и Романов . Как обычно в таких случаях, велись тайные переговоры, плелись интриги, но решающим в конце концов оказался голос старейшего члена Политбюро и всеми уважаемого Андрея Андреевича Громыко . У своего протеже Горбачева, по свидетельству мемуаристов, 75-летний Громыко попросил за свою услугу немного - перевести его наконец с хлопотливой работы в МИДе на почетную, но неутомительную должность Председателя Верховного Совета . Что и было ему обещано, а потом и сделано.

Если борьба за пост капитана уже тонущего судна все-таки велась, значит, противники Михаила Сергеевича либо не очень понимали, что находятся на борту "Титаника", либо считали, что на их век плавучести корабля и икры на камбузе вполне хватит.

Точно так же мог бы мыслить и Горбачев. Но мыслил по-другому. Назвать его одним из "шестидесятников" или одним из "детей XX съезда", может быть, и перебор, но то, что на Горбачева хрущевская оттепель оказала существенное влияние, бесспорно. Будучи верным практически всю свою жизнь официальной партийной доктрине, Горбачев тем не менее ею не ограничивался. Пусть и интуитивно, но упорно пытаясь нащупать какой-то иной, более человечный и эффективный путь. Не случайно Михаила Сергеевича сначала тянуло к коммунисту-реформатору чеху Млынаржу , с которым он дружил. Потом его интересовала позиция совершенно независимого по духу грузинского философа Мамардашвили . Еще позже он обсуждал социологические проблемы с не менее независимым Левадой .

Никто не заставлял Горбачева отказаться от размеренной кабинетной жизни в Кремле и выступить против множества проблем, унаследованных от предшественников. Все, что делал вновь избранный генсек, было лично для него неудобно, хлопотно, невыгодно и даже опасно. Так что добрые намерения инициатора перестройки и гласности сомнений не вызывают.

Сомнения в другом. Насколько новый генсек и его соратники понимали сложность стоявших перед ними проблем. Насколько продуман был план реформ.

Расплывчатость горбачевских формулировок, которая, конечно, запомнилась всем без исключения, лишь отчасти являлась дымовой завесой, защищавшей реформаторов от партийных догматиков. Но она же свидетельствовала и о том, какой хаос царил в головах "прорабов перестройки". Как образно заметил в своих мемуарах ближайший в ту пору сподвижник Горбачева Александр Яковлев :

"Будучи и сами еще слепыми, пытались выменять у глухих зеркало на балалайку".

Это красноречивое признание свидетельствует как о смелости, так и об авантюризме реформаторов. Не случайно в речах Горбачева периода перестройки содержится множество вопиющих противоречий, которые заставляли не только народ, но и ближайшее окружение последнего генсека недоумевать, какой из многоликих Горбачевых истинный. Подозреваю, что на этот вопрос в ту пору не мог ответить и сам Михаил Сергеевич, которого на каждом шагу раздирали мучительные сомнения.

По той же причине - от слепоты и сомнений - "прорабы перестройки" и плясать под "балалайку" начали от старой ленинской печки.

Характерен в этом смысле фрагмент дискуссии по национальному вопросу, проходившей в Политбюро в 1987 году.

Александр Яковлев: Импульс национализма идет сверху - от местной интеллигенции, партийного и государственного актива. Власти благожелательно относятся к националистическим проявлениям. Слава богу, хоть об уничтожении Советского Союза не говорят.

Горбачев: Какого бога ты имеешь в виду? Если конкретно... (Смеется.)

Яковлев: Аллаха.

Горбачев: У нас в этом вопросе один бог - Ленин.

Иначе говоря, ленинизм слишком долго и для нового генсека оставался "священной коровой", и эту корову Горбачев, как когда-то и Хрущев, трогать категорически не хотел.

Он лишь мечтал "с открытым забралом" пройти сквозь кремлевские стены, не пошевелив в идейном базисе ни одного важного кирпичика, к народу. Чтобы его воодушевить и уже который раз в русской истории заставить пробежаться в мешке. Петру I это удалось. Отчасти удалось Александру II. Ленину удалось, Сталину удалось. У Горбачева не получилось.

Или, если быть предельно точным, все получилось ровно наполовину.

Во-первых, мягко пройти сквозь кремлевскую стену и прошмыгнуть мимо Мавзолея на цыпочках Горбачев, само собой, не сумел. Зато смог, изрядно помяв свое "забрало" (биться с разбега о стенку дело болезненное), значительно расширить в марксистско-ленинском фундаменте - вслед за Хрущевым - солидную дыру. Через которую и пробрался наконец к своему народу.

Здесь, однако, его ожидали новые трудности, к которым Горбачев опять оказался не готов. Известный итальянский историк Джузеппе Боффа , рассказывая о временах перестройки, приводит цитату из Макиавелли. Она, полагаю, прекрасно объясняет, о каких трудностях я толкую. "Нет ничего труднее, - пишет Макиавелли, - ничего, вызывающего больше сомнений в успехе, ничего опаснее в осуществлении, нежели возглавить введение новых порядков". Тот, кто делает это, добавляет флорентиец, "имеет врагами всех тех, кому было хороню при старых порядках, и слабых защитников в лице всех тех, кто мог бы получить выгоду от новых порядков". Неуверенность последних "рождается отчасти из страха перед врагами, на чьей стороне стоит закон, а отчасти из-за настороженности людей, которые не доверяют новому, пока не появится основательный опыт".

В то время как враги при малейшей возможности нападают на новатора, остальные его вяло защищают таким образом, "что все вместе подвергаются опасности". Помимо всего прочего, "легко убедить (людей) в чем-то, но очень трудно поддерживать их в этом убеждении".

И тем не менее Горбачев и здесь сумел с помощью гласности привлечь на свою сторону народ и победить консерваторов в собственной партии.

Даже "процесс" реформ, к которому так стремился Михаил Сергеевич, в конце концов все-таки "пошел". Вот только, начав свой бег, народ уже на ходу сбросил с ног старый российский мешок крепостничества и уже без мешка рванул вперед так быстро, что Горбачев за ним просто не угнался. А потому и остался на дороге в полном одиночестве.

Впрочем, как справедливо констатировал позже Михаил Сергеевич, ни у кого в те времена не было готовых рецептов. Все "правильные рецепты" появились у критиков Горбачева уже задним числом.

Да и упреки в адрес Горбачева карикатурно хрестоматийны. Они неизбежно обрушиваются на голову каждого крупного реформатора. Как мы уже отмечали, чаще всего реформатору достается за то, что он либо слишком медлил, либо слишком спешил. Либо был чрезмерно радикален в своих действиях, либо, наоборот, боялся пойти в своих преобразованиях до конца. При этом все эти взаимоисключающие обвинения сыплются на реформатора одновременно, только с разных флангов.

Между тем вся подобная критика по большому счету лишь любопытная гимнастика ума, не более того. Все это сугубо искусственные конструкции, возведенные на зыбком фундаменте сослагательного наклонения. То есть больше литература, чем история.

В 1924 году в берлинской типографии русских эмигрантов вышел практически неизвестный сегодня никому "историко-фантастический роман" М. Первухина "Пугачев-победитель" , где излагается любопытная версия: что случилось бы с Россией, если бы восстание закончилось успешно. Внеся лишь одну деталь в реальную историю (допустив, что Екатерина и наследник престола случайно гибнут во время морского смотра от бури), автор довольно убедительно доказывает, что при таком повороте событий самозванец Пугачев, повторив опыт Лжедмитрия, смог бы без особого труда уничтожить великую Российскую империю, утопив страну в новой Смуте.

Занятно, но и только. История развивалась не по Первухину.

Горбачев, однако, отвечает своим старым оппонентам точно такими же неубедительными "если бы".

Особенно Михаила Сергеевича по понятным причинам задевают обвинения в развале страны, президентом которой он стал в 1990 году. Недавно, например, "Горбачев-фонд" выпустил второе, переработанное и дополненное издание "белой книги" "Союз можно было сохранить". "Белая книга", как и положено ей по статусу, в первую очередь состоит из документов, в том числе и опубликованных впервые, за что фонду, конечно, спасибо. Она многое проясняет и в истории ГКЧП, и в срыве подписания Союзного договора, и в том, какие мотивы двигали участниками встречи в Беловежской пуще. Тем не менее на самый главный вопрос, можно ли было сохранить Советский Союз, а ради этого и подготовлена книга, "Горбачев- фонд" отвечает неверно, выдавая желаемое за действительное.

Есть такое понятие, как историческая неизбежность. Если уж совсем просто, есть историческая судьба, которой совершенно безразличны побуждения и действия отдельных персонажей. Не помню сейчас, кто это подметил, но подметил совершенно верно: истории безразлично, даже если Михаил Горбачев, как Молчалин у Грибоедова, "шел в комнату, попал в другую". История и эту оплошность подкорректирует так, как надо ей.

Именно поэтому нелепы как обвинения в адрес Горбачева, так и его собственная попытка доказать, что "Союз можно было сохранить". Это точно такая же горбачевская утопия, как и стародавняя попытка, не потревожив ленинского праха, пройти сквозь кремлевскую стену, как старик Хоттабыч.

Единственный верный вопрос в подобной ситуации: "Почему развалился Союз?" И только.

Но и здесь ответ очевиден. Советская империя, точно так же как раньше это произошло с Российской империей, завершила свой жизненный цикл и легла у кремлевской стены рядом с Лениным, Сталиным, Брежневым и Черненко.

Все, что Горбачев мог делать для спасения Союза, он делал. Новый союзный договор, дыхание рот в рот, нашатырь в нос. Не исключено, даже молился. Может быть, правда, обращался не по адресу ("У нас один бог - Ленин"). Но просил искренне.

Так что не стоит Михаилу Сергеевичу так уж сильно нервничать. Не он виноват в смерти Союза, тот умер естественной смертью, обремененный массой самых разнообразных болезней, от немощи, да еще и в преклонном возрасте.

Наконец, после провала ГКЧП из своего форосского заключения Горбачев вернулся в совершенно другую страну, где реально у власти стоял Борис Ельцин , человек, не склонный к каким-либо компромиссам и не желавший даже слушать о каком-либо "социализме". Даже с человеческим лицом. Да и подпись под Беловежскими соглашениями , в конце концов, все- таки не Михаила Сергеевича, а Бориса Николаевича.

Бороться за утерянную власть означало бы, как любил говорить сам Горбачев, "раскачивать лодку". Что действительно в тот исторический момент было и опасно, и бессмысленно. Так что первый и последний президент СССР сделал последнее, что еще мог сделать: обеспечил мирный переход власти и ушел в отставку.

Стоит, пожалуй, сказать и еще об одном. Горбачев не только достойно перенес расставание с кремлевским креслом, он стал первым в России отставником из глав нашего государства, который сумел наполнить смыслом и дальнейшую свою жизнь.

И здесь отставник действовал по-горбачевски противоречиво. То в президенты зачем-то баллотировался, зная прекрасно, что с треском проиграет. Потом к солидной Нобелевской премии мира добавил премию "Грэмми", озвучивая вместе Клинтоном и Софи Лорен "Петю и волка" Сергея Прокофьева. Даже в рекламе периодически снимается. И деньги берет немалые. Только не себе, а чтобы помочь другим. Торгует своим именем ради больных. Именем, которое уже навсегда вошло в мировую историю. Нравится это кому-то или не нравится.

И от журналистов бывший реформатор не скрывается за дачным забором со злыми собаками. И спорить готов до хрипоты на любом телеканале, лишь бы пригласили. Живет, как считает нужным. Внутренне абсолютно свободным и независимым человеком, чему не грех и поучиться.

Старая, горькая, но верная мысль: счастливых реформаторов не бывает. Бескомпромиссных критиков у Горбачева по-прежнему хватает, все-таки товарищ "страну развалил". Специально для них напоминаю анекдот уже ельцинской поры:

"Во времена Горбачева наша страна находилась на краю пропасти. С тех пор мы шагнули далеко вперед!"

Мораль проста. Прежде чем ругать былых реформаторов, стоит оглянуться вокруг. И только потом выносить оценку прошлому.

Александр Керенский стал одним из душеприказчиков царской империи. Михаил Горбачев - советской. Эпитафия по своему жанру должна быть максимально короткой. А в нашем случае должна еще и подходить сразу для двух могильных плит. И такая эпитафия есть. Безжалостная, но точная. Придумал ее все тот же мудрый Василий Ключевский . Оглядываясь по сторонам и уже предвидя неизбежное, он написал: Нет ничего бесцельнее, как судить или лечить трупы: их велено только закапывать. Вот и закопали.

Ссылки: