Горький уехал за границу 1921

В августе 1921 года Горький наконец уступил ленинским настояниям и выехал в Гельсингфорс - с чадами и домочадцами, но без Андреевой. Так началось его почти двенадцатилетнее (с перерывом на празднование юбилея в 1928 году) изгнание - самое плодотворное в литературном отношении время. После Гельсингфорса он оказался в Берлине , где затеял было журнал "Беседа" - силами эмиграции и российских писателей. Иллюзии насчет того, что граница еще не пересечена окончательно, что есть надежда на объединение русской литературы, сохранялись у него долго, да, собственно, границы и были относительно прозрачны до самой смерти Ленина, и сменовеховская газета "Накануне" свободно проникала в Россию, печатая и уехавших, и оставшихся, и сами возвращенцы могли - как Алексей Толстой - рассчитывать на прощение, если готовы были беззаветно служить интересам новой России. Но журнал "Беседа" вышел в количестве всего шести номеров, и Горький был жестоко разочарован отказом советской цензуры допускать журнал в РСФСР. Он начал печатать в этом издании свой новый цикл рассказов - частью автобиографических, частью выдуманных - и надеялся, что теперь наконец будет писать по-новому: экономно, точно, без лишних деталей и персонажей, избыток которых критика вечно ставила ему в вину.

Он даже опубликовал один из рассказов - "Рассказ об одном романе" - под псевдонимом, чтобы проверить, легко ли опознается эта новая манера.

Идея принадлежала Ходасевичу : он в это время сильно сблизился с Горьким, жил рядом с ним в немецком городке Саарове вместе с молодой красавицей Ниной Берберовой , которую вывез из России, оставив там жену.

Ходасевич в споре с Горьким защищал беспристрастность критика Юлия Айхенвальда ,- Горький же настаивал, что Айхенвальд не любит его именно за то, что он Горький, а не за собственно тексты. В результате "Рассказ об одном романе" вышел под псевдонимом "Василий Сизов", и Айхенвальд, к вящей горьковской радости, изругал обладателя псевдонима, то есть подтвердил свою литературную честность. Впрочем, правду сказать, - трудно не узнать льва по когтям и в этой новой горьковской прозе. Да, она скупей, экономней, точней, мучительней, если угодно, откровенней в деталях,- но это прежний Горький, особенно чувствительный и памятливый ко всему, что оскорбляет его представления о человеке, ко всему уродливому, унизительному, извращенному.

Ссылки: