 |
О наставнике в науке и в жизни (Головин И.Н. о Тамме И.Е.)
Мы (студенты физфака МГУ ) вышли из закоулочков, образовавшихся при разгораживании когда-то больших аудиторий, в трехэтажный вестибюль "нового здания" университета на Моховой . Рассеянный свет лился через мутный стеклянный купол на розовые колонны галереи второго этажа.
- Ты заметил Тамма? - обратился ко мне Фабелинский .
- Нет.
- Он только что юркнул в тот темный закоулок, где находится секретарь нашего факультета. Ведь нам везет! Мы начали учиться физике у Сергея Ивановича Вавилова . Затем слушали Ландсберга . Теперь квантовую механику будет читать Тамм . Говорят, что статфизику нам прочтет Леонтович . А если удастся уговорить, то могучий и тишайший одновременно Леонид Исаакович Мандельштам прочтет нам курс теории относительности!
Всеведущий Фабелинский уже знал, что Мандельштам никогда не повторяет прочитанного курса лекций, но что его курсы всегда являются плодом его глубокого продумывания и самостоятельной разработки того предмета, в который он вводит своих слушателей. Мы стояли у барьера галереи, поглядывая в темноту закоулка, поглотившего Тамма. Я его еще никогда не видел. Но по студенческой молве уже представил себе как одного из кумиров моей любимой физики. Встречи с ним обещали быть захватывающе интересными.
- Ты знаешь, - вновь начал Фабелинский, - Игорь Евгеньевич незаурядный альпинист... В это время из темноты стремительно вышел, почти выкатился, человек небольшого роста с быстрыми движениями, в скромной одежде отнюдь не кумира и чуть не проскочил мимо нас. Но Фабелинский быстро среагировал:
- Игорь Евгеньевич, здравствуйте! Тамм быстро остановился, окинул нас приветливым взором, подошел, стремительно пожал нам руки обоим.
- Здравствуйте, здравствуйте! И раньше, чем он успел задать вопрос, Фабелинский представился:
- Ваши будущие студенты. Головин и Фабелинский. Со следующей недели начинаем постигать с вашей помощью квантовую механику.
- Очень рад, очень рад. Как? Головин и..?
- Фабелинский.
- Фабелинский? Ну, это безнадежно, чтобы я запомнил сразу две фамилии. Вы заранее приготовьтесь повторять ваши фамилии вновь и вновь. Я усвою их только после упорных усилий по запоминанию. Так, значит вы на третьем курсе? Прекрасно. Еще не подумали, какую выбрать специальность? Не подумали. Ну что ж, квантовую механику должен знать теперь каждый физик. Это великое творение двадцатого века. Оно вводит нас в круг совершенно новых и необычных понятий и явлений. Многие старые физики ее не понимают и даже не хотят понять вовсе. А философы, особенно мнящие себя материалистами, так и ополчились воинственно против основных положений квантовой механики. Но я вам расскажу и покажу могущество новой механики, покажу, что без нее невозможно постижение явлений микромира...
- Игорь Евгеньевич, - вклинился в короткую паузу, лукаво улыбаясь, Фабелинский, - а по законам какой механики, квантовой или классической, вы летели прошедшим летом в пропасть в горах Кавказа? Игорь Евгеньевич рассмеялся своим задорным смехом.
- По самым ньютоновым законам, по самой классической механике! А вы уже и про это знаете?
- Нет, не знаем, только слухи ходят...
- Игорь Евгеньевич, расскажите, если есть у вас несколько минут свободного времени. Игорь Евгеньевич поспешно взглянул на часы.
- Да, так это было вот как. Перейдя через перевал и миновав уже ледник, мы по молодой беспечности развязались на снежнике из связки и пошли каждый сам по себе. Склон был покрыт крупным фирновым снегом, и было так легко глиссировать. Ну, мы весело и забавлялись. А крутизна нарастала. И я вдруг почувствовал, что скольжу все быстрее. На спине небольшой рюкзачок. Но я как обученный альпинизму - ледоруб под мышку, навалился на него и торможу изо всех сил. А скорость нарастает, и вдруг я потерял опору под ногами и в снежной пыли полетел через голову.
И только успел подумать: "Так погибают в горах...", как в следующее мгновение воткнулся в мягкий снег и остановился. Пошевелил рукой, ногой, повертел головой, открыл глаза. Голубое небо надо мной. Приподнялся, оглянулся и вижу, что застрял на самом краешке глубокой пропасти. А там сквозь снег протыкаются скалы. Да! Что ж! Осторожно пошевелился. Подвинулся от края. Встал на ноги. Наверху за снежным козырьком никого не видно. Теперь уже аккуратно, по всем правилам поставил одну ножку. Убедился в надежной опоре, потом - вторую... и, опираясь на ледоруб, так ножками стал подыматься наверх. А там увидел испуганные лица моих товарищей. Вот так.., - и он вновь засмеялся своим заразительным смехом.
Еще с полчаса с восторгом рассказывал Игорь Евгеньевич нам, совсем еще не знакомым будущим его студентам и ученикам, о своих горных похождениях. Затем, стремительно взглянув на часы, попрощался и исчез.
Лекции по квантовой механике читал Игорь Евгеньевич вдохновенно, почти не употребляя математического аппарата. Упражнения с вычислениями, с решениями уравнения Шредингера и другими расчетами вел Дмитрий Иванович Блохинцев . Иногда на особенно длинные вычисления его подменяла С.И. Драбкина . Тамм вводил нас в новый мир как физик, обладавший глубиной физического рассмотрения, как делали это ученики Мандельштама. Приучал к необычности понятий, к дуализму волна-частица, к реальности принципа неопределенности Гейзенберга. Изучая новую область явлений в классической физике, говорил он, мы привыкли к аналогиям, к таким вещам, как, например, аналогии между электродинамикой и механикой, и говорим "понял", когда в непривычной электродинамике найдем привычную картину из механики. Освоив же электродинамику, мы уже не нуждаемся в механической аналогии, и может получиться наоборот: после длительного изучения электродинамики мы станем толковать законы механики по аналогии с электродинамикой. Здесь же, в квантовой механике, появились явления и понятия, которых нет в обыденной жизни, и потому ее восприятие так трудно. Хотя туннельный эффект не имеет аналогий в классике, он потому и назван туннельным, что с детства нам понятно, что сквозь гору можно пройти туннелем, а необязательно перебираясь через хребет. Но главное, для постижения квантовой механики, учил нас Игорь Евгеньевич, надо привыкнуть к ней, и тогда исчезнет протест, который возникает у людей, не привыкших мыслить квантово-механическими образами. Игорь Евгеньевич ходил перед доской, глядя на нас и сквозь нас, углубленный в себя и видя где-то поверх нас эти новые образы. Его движения, его остановки и обращения к доске и к нам сочетались с паузами в мысли, с переходами от одних сторон явлений к другим. Быстрый в речи, Тамм терпеливо и подробно посвящал нас в новую науку, в новый мир корпускулярно-волнового дуализма микромира. Он учил нас, что главное для физика - не уравнения и формулы, которые нужны для количественного сравнения теоретических идей с экспериментом. Главное - понимание физической сути явлений, понимание механизма. Тот не физик, учил он, кто не умеет делать оценок. Прежде чем приняться за составление уравнений и решение строгих математических задач, надо оценить порядок величин, надо качественно просмотреть явления. Будучи сам виртуозным вычислителем и в совершенстве владея математическим аппаратом, он всегда требовал, чтобы на всем протяжении вычислений мы находили физические критерии проверки, правильно ли идет вычисление, не вкралась ли ошибка. А когда вычисление окончено, он не допускал ответа "Так показывает формула", а искал, почему она так показывает и какой физический смысл в том, что она показывает.
В эту пору он заложил в нас основы научной морали, запрещающей отрицать то, что не понял, требующей ничего не принимать на веру и никогда не использовать аргумента, что это, мол, верно, потому что сказано таким-то авторитетным человеком, требовал всегда придирчиво честно ссылаться на авторство наших предшественников и коллег.
Его лекции и личные встречи на научной почве, лекции Леонтовича , Мандельштама , Арнольда и ряда других менее ярких людей научили нас отличать науку от невежественной возни вокруг науки и стоять на научных позициях в те трудные годы, когда кое-кем низвергались квантовая механика и теория относительности как "идеалистические порождения гниющего мира капитала".
В 1935-1936 годах Игорь Евгеньевич читал "Физику атомного ядра". В ту пору по этому вопросу не было еще ни одной монографии, ничего не было сведено в систематический лекционный курс. Игорь Евгеньевич сам тогда основные свои силы отдавал теории внутриядерных сил. Но лекции его были сумбурны. Обычно звонок уже давно прозвонил, а его еще нет. Мы толпились на лестничной клетке в ожидании его. Наконец, с опозданием в 15-20 минут появлялся быстро-быстро поднимающийся Тамм с зеленым номером "Physical Review" под мышкой. - Неужели я опять опоздал? - был его обычный веселый вопрос. Мы столь же весело подтверждали и гурьбой шли за ним в аудиторию. Он начинал рассказывать очередную новость из зеленого журнала, незаметно переходя к развиваемой им самим задаче. Несмотря на сумбурность лекций, он открывал нам путь на самые передовые позиции теории атомного ядра, и мы с увлечением слушали его.
Его энтузиазм заражал. Как-то само собой получилось так, что он принял меня к себе в дипломники, предложив тему: "Расчет энергии связи ядер дейтерия, трития и гелия-3", а через год принял меня к себе и в аспиранты.
Во время писания дипломной работы я стал бывать у него дома в квартире над аптекой на площади Земляного вала. Это незабываемые дни. Я убедился, что и дома Игорь Евгеньевич не погружается в серость быта, а горит в науке так же, как на лекциях и семинарах, что творческая активность его не угасает ни в какой обстановке, что мысль его всегда свежа. Иногда он приглашал позавтракать вместе с женой, сыном и дочерью Ириной . Беседы были полны свежести и простоты. Я увлекался симфоническими концертами и никогда не был поклонником кино. Игорь Евгеньевич со смехом заявил, что ему "медведь на ухо наступил", и потому он в музыке ничего не понимает и в концерты не ходит, зато очень любит кино. Меня это огорчало, ибо, увлекаясь "Психологическими этюдами" Оствальда, я знал, что Гельмгольц был прекрасным пианистом, а Эйнштейн - скрипачом. Но Игорь Евгеньевич был так непосредствен и порывист, что это расхождение между моими мысленными идеалами и им не мешало росту большого дружеского чувства и глубочайшего уважения к нему.
Порой прямо от него мы ехали в ФИАН на Миусскую площадь в битком набитом автобусе "Лейланд", скрипевшем и взлетавшем на ухабах булыжной мостовой Садового кольца. От автобуса до ФИАНа Игорь Евгеньевич как-то предложил помериться в быстроте хода. Ноги мои длиннее, а Игорь Евгеньевич ужасно кашлял, так как много курил, папиросу за папиросой, везде - и в институте, и дома за письменным столом, пересыпая пеплом свои рукописи, написанные часто карандашом (перья с маканием в чернильницы не поспевали за темпераментом Игоря Евгеньевича), и кашель задерживал его ход. Через квартал-два Игорь Евгеньевич закашлялся и вынужден был признать ничью. В отместку после конца рабочего дня на площадке в ФИАНе он со вкусом забил волейбольной команде, в которой я играл, несколько мячей и, как всегда, весело и заразительно смеялся, снимая этим смехом всякую возможность возникновения ревности или желания реванша.
В эту пору расцвета его сил (конец тридцатых годов) Игорь Евгеньевич был активным полемистом, беспощадным ко всякой лженауке или псевдонауке. Мы не знали тогда, что в 1936 году был арестован его брат Леонид , инженер-химик, и через два года расстрелян как "враг народа". И надо было иметь великое мужество и быть кристально честным, чтобы при этом, когда в журнале "Под знаменем марксизма" псевдофилософы Кольман-филосов , Максимов и им подобные "ниспровергали" теорию относительности Эйнштейна и квантовую механику как идеологические заблуждения ученых "гниющего мира капитала", горячо выступать против Кастерина и Миткевича .
Они - физики старшего поколения - не признавали этих великих достижений физики XX века и пытались с помощью классической механики Ньютона объяснять строение атомов. Эти дискуссии возглавили Тамм , Леонтович и Дивильковский (добровольцем ушедший в начале войны в армию и вскоре погибший). На заседания в ФИАНе , где разоблачались кастеринские "классические модели атома", приходили титаны аэродинамики и гидродинамики А.Н. Крылов и С.А. Чаплыгин , выступивший в поддержку аргументации Тамма. А в 1936 году в один из дней бесследно исчез декан физфака МГУ Борис Михайлович Гессен . Он читал у нас курс лекций по философии естествознания и был автором книги, имевшей название что-то вроде "Диалектический материализм в механике Ньютона". Мы, студенты МГУ, знали Гессена как доброжелательного, но замкнутого человека.
Было назначено собрание физфака, председатель добивался от Тамма и Ландсберга , чтобы они публично осудили Гессена, но они так и не сказали ни одного слова в осуждение своего арестованного (и уже расстрелянного ) товарища.
Поздним вечером изнуренный председатель заявил угрожающе, что "выводы будем делать позже", и приступил к истязанию Семена Эммануиловича Хайкина , назначенного в то время, если не ошибаюсь, на место Гессена. Тут шла речь о научной полноценности работ Хайкина. Семен Эммануилович отвечал быстро и остроумно, и это вечернее "театральное представление" закончилось за какой-нибудь час.
После собрания Тамма сняли с заведования кафедрой теоретической физики, а Ландсберга - с заведования кафедрой общей физики. На место первого назначили Блохинцева , на место второго - Калашникова . Руководство аспирантами за Таммом сохранили, и меня оставили его аспирантом. Основную свою деятельность Игорь Евгеньевич перенес в ФИАН, находившийся тогда на Миусской площади, где Сергей Иванович Вавилов был директором. Он назначил Тамма руководителем отдела теоретической физики. Им Игорь Евгеньевич оставался до последнего дня своей жизни. В университете Игорь Евгеньевич остался членом кафедры теоретической физики и продолжал активно участвовать в ее научной жизни.
Деканом физфака был назначен в конце концов Александр Саввич Предводителев , теплофизик, с которым у Тамма были особые отношения. В течение нескольких лет Предводителев публиковал статьи, вызвавшие наконец появление в 1936 году в "Журнале экспериментальной и теоретической физики" критической статьи Игоря Евгеньевича под названием "О некоторых теоретических работах А. С. Предводителева". Раскритикованный Предводителев страшно обиделся и потребовал публичного объяснения. Опять при полной Большой физической аудитории прошел поединок. Игорь Евгеньевич изложил полную несостоятельность, а не отдельные ошибки работ Предводителева, на что тот как самый сильный аргумент выставил:
"Но я работаю над этими вопросами уже восемь лет!" Подскочивший от этой аргументации Тамм воскликнул: "Тем хуже, что за восемь лет вы не разобрались в вопросах, на уяснение которых достаточно несколько дней ". Диспут закончился тем, что Тамм обещал не посылать в журнал впредь таких критических статей, не известив заранее критикуемого о своей точке зрения. Тамму этот диспут, несомненно, стоил нервотрепки, а для всех нас - и студентов, и аспирантов - это было хорошим уроком, поучавшим быть строгими к псевдонаучным высказываниям.
В то время на факультете и в Институте физики МГУ было много молодых (и не очень молодых) людей, не постигавших курсов лекций или с трудом проходивших сквозь курсовые экзамены и зачеты физфака. Это были люди, пришедшие по партийному лозунгу: "Рабочий класс должен отвоевать физфак у старой интеллигенции!" С годами они разошлись на хозяйственную и партийную работу, но только много позже их полностью сменила полноценная научная молодежь.
Конец тридцатых годов - время великого события в физике атомного ядра: открытия деления ядер урана и тория под действием нейтронов, имевшего огромные последствия в политической жизни мира, - был периодом бурной научной активности Тамма.
В еженедельных семинарах ФИАНа по физике атомного ядра и космическим лучам Игорь Евгеньевич постоянно активно участвовал и выступал. Он донес до участников семинара ясное понимание коллективной модели ядра, развитой тогда Нильсом Бором . Он рассказывал о разработке Я.И. Френкелем капельной модели деления ядер урана и тория. Развивал теорию внутриядерных сил и активно обсуждал все новости по делению. Когда до него дошла весть, что Бор работает над теорией деления, он объявил всем нам: "Dergrosse Bohr" взялся за деление всерьез. Теперь недолго ждать! Через два-три месяца мы получим настоящую ясность в том, как делятся ядра. Никому из нас не поспеть за Бором!" И, действительно, уже в середине 1939 года Игорь Евгеньевич торжествующе показал нам на семинаре зеленый выпуск "Физрева" (журнал "The Physical Review"), почти целиком занятый теорией деления тяжелых атомных ядер, разработанной Бором и Уилером.
Между дискуссиями, альпинистскими походами и волейбольными сражениями Игорь Евгеньевич вместе с Ильей Михайловичем Франком создавал принесшую им в 1958 году Нобелевскую премию строгую теорию "поющего электрона". Так назвали тогда журналисты открытое С.И. Вавиловым и П.А. Черенковым излучение электрона, движущегося в среде быстрее распространяющегося в ней света, и получившее позже в литературе название "черенковского излучения".
Осенью 1939 года мы, четверо аспирантов - В.И. Малышев , А.Е. Кадышевич , Я.П.Терлецкий и я, окончили аспирантуру с защитой кандидатских диссертаций. Разумеется, приглашенный на вечеринку в студенческое общежитие на Спиридоновке Игорь Евгеньевич пришел. Мы веселились, подвыпили, а когда организованные тосты исчерпались, начался самый приятный самостийный сумбур, Игорь Евгеньевич рассказал нам, что, по расчетам Харитона и Зельдовича, возможно создание урановой бомбы такой страшной силы, что взрыв ее разрушил бы чуть ли не всю Московскую область. Весело обсудив это невеселое сообщение, мы все безмятежно продолжали банкет. Настолько эта урановая бомба всем нам, включая и Тамма, казалась далекой от реальности и всего лишь теоретическим творением! Далее см.
Тамм И.Е и рождение проблемы УТС1
Тамм И.Е. и первая водородная бомба СССР
Тамм приехал в ИАЭ, что-бы активизировать исследования по УТС
Тамм на второй Женевской конференции
Ссылки: