Разговор Бухарина с Каменевым

В изложении Н.И. обстоятельства его встречи с Каменевым выглядели так. Бухарин возвращался с заседания июльского Пленума ЦК домой вместе с Сокольниковым , оба тогда жили в Кремле). По дороге встретили Каменева . Остановились и разговорились. Н.И., взволнованный не только выявившимися разногласиями, но и грубым, коварным поведением генсека во время дискуссии на заседаниях Политбюро и на Пленуме, вел о Сталине разговор в тоне крайнего раздражения и разочарования, осуждал не только его политическую линию, но и нравственные качества. Из того, что мне запомнилось в рассказе Бухарина, могу передать следующее: Н.И. признал перед Каменевым, что они - Каменев и Сокольников - в одном были абсолютно правы, когда ещё в 1925 году на XIV съезде ВКП(б) советовали не переизбирать Сталина на пост генсека,

Сталин беспринципный интриган, который в погоне за властью меняет свою политику в зависимости от того, от кого он хочет в данный момент избавиться; Сталин сознательно разжигает разногласия, а не сплачивает руководство партии; политика Сталина ведет к гражданской войне и голоду Н.И. так же нелестно отозвался и о Молотове: Сталин окружает себя безликими, во всем ему подчиняющимися людьми, вроде тупого Молотова, этой "каменной задницы", и он еще учит его марксизму (о Молотове Н.И. выразился еще грубее, так, как я не считаю возможным повторить, по натуре он был вспыльчив и в выражениях не стеснялся). Иных подробностей своей беседы с Каменевым, как мне кажется теперь, Н.И. мне не рассказывал, а возможно, они выпали из памяти. Однако я твердо помню со слов Н.И., что даже намека на организацию блока между Бухариным и другими членами оппозиции, с одной стороны, и Каменевым, Зиновьевым и троцкистами - с другой, при разговоре с Каменевым не высказывалось. Да такие переговоры уже и не могли бы иметь успеха, поскольку власть к этому времени была упущена. Сталин уже был полновластным хозяином в партии, его так и называли Хозяин .

Разговор с Каменевым носил чисто эмоциональный характер, искреннее и непосредственное излияние того, что угнетало душу Н.И., встревоженного бурными дебатами на заседаниях Политбюро и на июльском Пленуме, с которого он возвращался. Что же заставило Бухарина разоткровенничаться с Каменевым, несмотря на то что они стояли на диаметрально противоположных позициях по вопросу о нэпе? Еще в 1925 году на XIV съезде партии во время оппозиции Каменева Сталину - Бухарину Каменев заявил, что Сталин не является той фигурой, которая может сплотить руководство партии.

Испытав на себе характер Сталина, Бухарин в 1928 году пришел к тому же выводу. Это обстоятельство в сочетании с сильным душевным волнением дало толчок откровенности Бухарина перед Каменевым. Психологически иначе это объяснить невозможно. Ведь это о них, Зиновьеве и Каменеве, Бухарин заявил на XIV съезде, что против него ведется "неслыханная травля"; это с легкой руки Зиновьева и Сталин впоследствии стал называть бухаринскую школу уничижительно - "школка". Ведь именно Бухарин был главной мишенью для нападок Каменева и Зиновьева в 1925 году, причем за те же идеи, которые преследовались Сталиным в 1928 году.

Примечательны высказывания Сталина на XIV съезде . Они дают возможность понять, почему Бухарин разделял в то время политику Сталина. Отнюдь не из властолюбивых побуждений, как это некоторые расценивают, - его последующая оппозиция Сталину это доказала вполне.

"Странное дело, - говорил Сталин, люди вводили НЭП, зная, что НЭП есть оживление капитализма, оживление кулака, что кулак обязательно подымет голову. И вот стоило показаться кулаку, как стали кричать "караул", потеряли голову и растерянность дошла до того, что забыли о середняке; "Если задать вопрос коммунистам, к чему больше готова партия к тому, чтобы раздеть кулака, или к тому, чтобы этого не делать, но идти к союзу с середняком, я думаю, что из 100 коммунистов 99 скажут, что партия всего больше подготовлена к лозунгу "бей кулака".. А вот что касается того, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается".

Волею судьбы еще девочкой я стала свидетелем эпизода, который доказывает неосведомленность Рыкова и Томского о беседе Бухарина с Каменевым и тем самым исключает разговор о блоке. Уже тогда я часто бывала у Н.И. Однажды я застала его лежащим на диване в маленькой комнате рядом с кабинетом, осунувшимся, похудевшим и взволнованным. -

- Как хорошо, что ты пришла, Ларочка (образовав имя от моей фамилии, так называл он меня в детстве; позже - Анюткой), мне совсем не радостно, на душе у меня кошки скребут и не дают покоя! Ты понимаешь меня? - И тут же сам ответил: - Нет, ты меня еще не понимаешь, ты мала, как хорошо, что ты не можешь всего постигнуть.

- И не так уж я мала, - возразила я с обидой, - я многое понимаю. К этому времени я уже прочла стенограммы июльского Пленума, стащив их украдкой из ящика письменного стола отца. Стенограммы пленумов издавались всегда в мягкой розовой обложке, на ней было написано "Строго секретно", что особенно располагало заглянуть в них. Вообще в те дни, насколько это было доступно пониманию в моем возрасте, я была в курсе происходящих событий.

Я всматривалась в лицо Н.И., совсем не такое, каким я привыкла его видеть - радостным, с лучезарной голубизной глаз; в эту минуту оно показалось мне серым, с померкшим взглядом. И тогда уже я поняла, что черные тучи нависли над его головой; одного я не понимала какой гром грянет Не выдержав нервного напряжения, я расплакалась и, пытаясь объяснить свое состояние, проговорила:

- Мне жалко тебя очень, но я же ничем не могу помочь! (Впоследствии Н.И. не раз вспоминал этот тяжелый момент и как я на него реагировала.) Наступила короткая и грустная пауза, и вдруг Н.И. сказал:

- Не меня надо жалеть, Ларочка, а крестьян-мужиков. Эти слова он произнес очень тихо, как будто сомневаясь, стоит ли вести такой разговор пусть и с близким, но очень юным человеком.

Не знаю, в каком направлении развивалась бы дальше беседа между сорокалетним Бухариным, относившимся ко мне с особой нежностью, и девочкой на пятнадцатом году жизни, тянувшейся к нему, как растение к солнцу. Я еще не успела осмыслить последнюю фразу, как в комнату вбежал чрезвычайно взволнованный Рыков . Он сообщил, что от Сталина ему стало известно, будто Бухарин вел переговоры с Каменевым о заключении блока против Сталина, предварительно согласовав эти переговоры с ним, Рыковым, а также с Томским. Рыков заявил Сталину, что такого быть не могло и что это явная провокация. Тогда Сталин рассказал подробности беседы Н.И. с Каменевым: резкие выпады против Сталина и характеристику, данную Молотову.

Н.И. побледнел, руки и губы его дрожали.

- Значит, Каменев донес подлец и предатель! - воскликнул потрясенный Бухарин. - Другим путем это не могло бы стать известно, встреча была случайной, под открытым небом, в Кремле, когда мы возвращались с пленума вместе с Сокольниковым , подслушивание разговора исключено. Бухарин подтвердил свой разговор с Каменевым и во многом признал его содержание.

Рыков был до такой степени разгневан, что спокойно говорить не мог. Он кричал, заикаясь больше, чем обычно.

- Б-баба ты, а не политик! П-перед кем ты разоткровенничался? Нашел перед кем душу изливать! Мало они тебя терзали?! М-мальчик-бухарчик! Рыков высказал предположение, что донос первоначально мог исходить и от Сокольникова и даже через него могла быть устроена эта "случайная" встреча, что Н.И. тогда категорически отвергал. Рыков же в сложившейся ситуации не доверял ни Каменеву, ни Сокольникову в равной степени.

- Я посмотрю, - сказал он, - как ты будешь выглядеть в Политбюро, как скажешь Молотову, что он тупица и "каменная задница".

Н.И. был в полной растерянности. Мое свидетельство, исключающее осведомленность Рыкова и Томского о разговоре Бухарина с Каменевым, подтверждается и документально, что для меня крайне важно, потому что это событие относится к годам моего детства и может не внушать полного доверия. На XVI съезде партии в 1930 году в ответ на реплики о фракционности и о "переговорах" Бухарина с Каменевым Рыков заявил:

"Вы прекрасно знаете, что, когда обсуждался разговор Бухарина с Каменевым (заметьте, разговор, а не переговоры. - А.Л ), я относился к этому делу, к его разговору, - подчеркивает Рыков, - с величайшим порицанием и заявил об этом немедленно". Томский в своей речи на том же съезде отмечает, что разговор между Бухариным и Каменевым с резкими личными характеристиками и нападками хотя и был частным, но приобрел политический характер.

Наконец, Рыков в своем последнем слове на процессе, вынужденный выражаться языком, продиктованным следствием, сказал: "С самого начала организации блока Бухарину принадлежала вся активность, и в некоторых случаях он ставил меня перед совершившимся фактом".

Этот "совершившийся факт" и есть разговор Бухарина с Каменевым. Важно выяснить, когда произошел эпизод, свидетелем которого я невольно оказалась. Точной даты, естественно, я не помню. Но зато ясно помню, что погода была еще теплая, Рыков вбежал в кабинет Н.И. в габардиновом пальто и кепке. Следовательно, не позже начала осени Сталину уже было известно о разговоре и его содержании. 20 января 1929 года в троцкистском бюллетене, издававшемся за границей , была опубликована так называемая "Запись разговора Бухарина с Каменевым". Уже после возвращения из ссылки в Москву мне представился случай ознакомиться с этой "Записью". Я обнаружила в ней все то, что мне рассказывал Н.И., и еще множество мелочей, подробностей, в которые я не была посвящена. Я не считаю себя достаточно компетентной, чтобы судить обо всем. Но несомненно, что "Запись" правильно отражает и политические взгляды Бухарина, и его отношение к Сталину в то время, и тогдашнюю атмосферу в Политбюро.

В этом документе я узнала эпизод, осевший еще в моих детских воспоминаниях и часто потом упоминавшийся в разговорах Бухарина и Ларина. Этот случай они называли "история с Гималаями" .Он убедительно доказывает грубость и вероломство Сталина. Из-за разногласий перед июльским Пленумом 1928 года по вопросам внутренней политики и предстоящей выработкой декларации ЦК для VI Конгресса Коминтерна, декларации, заявившей об отсутствии таких разногласий, в Политбюро создалось напряженное положение. Сталин, в тот момент еще не совсем уверенный в своей победе, пытался задобрить Бухарина и. вызвав его к себе, сказал: "Мы с тобой, Николай. Гималаи, остальные (члены Подитбюро. - А.Л) - ничтожества". На очередном заседании Политбюро при продолжающихся дебатах Н.И., обозлившись на Сталина, решил показать его лицемерие и передал эти слова. Возмущенный Сталин стал кричать на Бухарина. "Лжешь, лжешь, лжешь! Хочешь настроить против меня членов Политбюро".

- Ну а кому они поверили? - заметил Ларин, когда Н.И. рассказал ему эту историю. Конечно же. Сталину, кому же хочется быть ничтожеством? -

- Думаю, они поверили мне, но сделали вид, что поверили Сталину, - ответил Н.И.. "Гималаи" вспоминались довольно часто; за этим словом закрепилось особое значение: не делать политических просчетов и глупостей.

- Не делайте больше Гималаев, предупреждал Ларин Н.И.

- Только без Гималаев, напутствовал Н.И. Ларина перед, его очередной речью. "Запись" не фиксирует предложение Бухарина о блоке, Н.И. просит о другом: "Вы сами, конечно, определите свою линию, но я просил бы, чтобы вы одобрением Сталина не помогали ему душить нас". Как ярко в этих словах узнается бухаринская натура, прямо-таки детская непосредственность, политическая наивность, от которой он нередко страдал, но которая в то же время притягивала к нему искренних и любящих его друзей! Еще многое представляется мне вполне реальным в "Записи", например: "Что делать, когда дело имеешь с таким противником Чингисханом; низкая культура ЦК" и так далее. Наряду с этим в "Записи" фиксируются явно сфальсифицированные моменты. Как выглядит, к примеру, в свете того, что мной уже рассказано, следующее "сообщение" Бухарина Каменеву: "О том, что я говорил с тобой кстати, на "ты" Н.И. и Каменев друг к другу не обращались. - А.Л). знают только Рыков и Томский..."?

Заведомо лживы и сфальсифицированы обстоятельства встречи - на квартире у Каменева. Сама "Запись" косвенно опровергает ложь. "Не нужно, - говорит Бухарин, - чтобы кто-нибудь знал о нашей встрече. Не говори со мной по телефону, ибо мой телефон подслушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя стоит ГПУ". Если Н.И. не без основания полагал, что у Каменева "стоит ГПУ" и за ним оно "ходит" и что телефоны их прослушиваются, то, предостерегая Каменева, надо думать, был осторожен и сам и даже при страстном желании заключить блок с Каменевым нашел бы другое место для свидания.

Н.И. действительно знал о подслушивании разговоров на квартирах руководящих работников партии. Сталин , который обычно был очень сдержан, не говорил ни слова лишнего, в нетрезвом состоянии делался болтливым; в таком состоянии, кажется, в 1927 году, точно не помню, он показал Н.И. запись разговора Зиновьева с женой. Политические темы перемежались с сугубо личными, даже интимными. Последние очень развлекли Хозяина. По- видимому, это было не подслушивание по телефону, а подслушивание при помощи телефона. Не могу сказать, как это осуществлялось, но все, что говорилось в квартире Зиновьева, было записано. Н.И. никогда не смог отделаться от ужасающего впечатления, вызванного этим рассказом Сталина.

Интриги, сфальсифицированные документы, обман - основной метод, использованный Сталиным в целях натравливания большевиков друг на друга.

Чтобы желанный для Сталина документ достиг цели, в запись разговора между Бухариным и Каменевым вводится третье действующее лицо - Сокольников. Сокольников - чрезвычайно удобная личность для такого рода инсинуаций: он, с одной стороны, человек каменевской ориентации в политике, с другой - связан с Бухариным еще с гимназических лет. Они дружили еще мальчишками - Коля Бухарин и Гриша Бриллиант (Сокольников) - еще тогда, когда жили со своими родителями, что всегда оставляет особый след в душе и придает отношениям между товарищами наибольшую доверительность. Сокольников не только сопровождает Бухарина, но и ведет предварительные переговоры о блоке, организует встречу Бухарина и Каменева на квартире у Каменева. Так инсинуация выглядит правдоподобней, внушительней, до кумент создает необходимую иллюзию, подтверждает стремление Бухарина к организации блока.

Согласно "Записи", увертюрой к "переговорам" между Бухариным и Каменевым были письмо Сокольникова Каменеву и короткий разговор между ними. Письмо, в котором Сокольников торопит Каменева с приездом в Москву, он отправляет в Калугу - место ссылки Каменева и Зиновьева, где оба проводят и без того последние дни перед возвращением в Москву после своего восстановления в партии. На первый взгляд ничто не вызывает сомнений в том, что автор письма - Сокольников, оно написано в стиле, присущем интеллигенту - "Будете ли Вы здесь вскорости, нужно бы с Вами поговорить и посоветоваться, нет ли у вас возможности побывать на этих днях, это было бы крайне важно". Внушает лишь подозрение опрометчивый шаг Сокольникова, старого революционера и опытного конспиратора, решившегося пригласить Каменева в Москву по столь серьезному поводу письмом в ссылку почтой, которая наверняка контролировалась у такого адресата, или через доверенное лицо, - знаем мы этих доверенных...

Письмо Сокольникова датировано 9.7.28, то есть якобы написано во время пленума, а уже 11.7.28 в девять утра Сокольников беседует с Каменевым. Он освещает положение на пленуме и делает неправдоподобные, весьма подозрительные выводы: "...линия Сталина будет бита. Бухарин в трагическом положении (почему в этом случае в трагическом? - А.Л.). Не хвалите Сталина. Положительная программа напишется вместе с вами. Блок для снятия Сталина - почему ничего не сделали? (А что калужские ссыльные Каменев и Зиновьев могли сделать? - А.Л) Вы для него X,Y,Z. Сталин пускает слухи, что имеет вас в кармане" Похоже, что письмо от имени Сокольникова - не что иное, как провокация и против него. Последующие годы доказали, на что был способен Сталин.

Совершенно очевидно также, что присутствовавший на июльском Пленуме Сокольников не хуже Бухарина понимал, что блок между теряющим свое положение в партии Бухариным и уже низвергнутым Каменевым, к 1928 году разделявшим скорее политику Сталина, нежели Бухарина, есть фантом. Все же не берусь категорически утверждать, что встреча между Каменевым и Сокольниковым не состоялась. Что скрывалось за кулисами этой трагической для Бухарина истории, покрыто мраком неизвестности. Трудно сказать, какое из моих предположений точно.

Безусловно лишь то, что Бухарин не поручал Сокольникову вести предварительные переговоры с Каменевым, что он не стал бы кривить душой перед Рыковым и что не было смысла почти спустя десятилетие точно рассказывать о давно прошедших событиях мне.

В результате тщательного изучения "Записи" у меня сложилось впечатление, что этот документ не есть собственная "Запись Каменева". В документ намеренно внесена фраза, заставляющая несведущих думать, что "Запись" - не что иное, как перехваченное письмо, по-видимому, Зиновьеву, которого Каменев просит повременить с приездом в Москву

Поражает сумбурность, бессвязная манера изложения, никак не свойственная Каменеву, чьи литературные способности были хорошо известны. Но самое примечательное заключается в том, что вызванный в ЦКК Каменев признал правильность "Записи" "с оговорками" (какие оговорки могут быть в собственной записи!), Бухарин признал "Запись" "в основном".

Кто же записал разговор между Бухариным и Каменевым? Сегодня остается только предполагать. Несомненно, встреча и, вероятно, бурный разговор Каменева, Сокольникова и Бухарина в дни июльского Пленума 1928 года в Кремле не остались незамеченными ГПУ. У стен, как известно, есть уши. Да и любой из участников разговора вполне мог обмолвиться "в узком кругу". Так что реконструировать разговор для людей опытных было делом техники. Не исключено, что Каменев был вызван, возможно, к самому Сталину, с пристрастием допрошен и стенограмма его показаний стала основой "Записи"

Но все это лежит в области догадок. 30 января 1929 года Бухарин направил в ЦК заявление с объяснением своих резких высказываний о Сталине. В нем политика Сталина расценивалась как военно-феодальная эксплуатация крестьянства, разложение Коминтерна и насаждение бюрократизма в партии.

Заявление стало известно как платформа Бухарина. Объединенным заседанием Политбюро ЦК и Президиума ЦКК была создана специальная комиссия для рассмотрения вопроса о Бухарине в связи с его беседой с Каменевым и написанным им заявлением от 30 января. Председателем комиссии был Орджоникидзе . Он делал все возможное, чтобы сохранить Бухарина, Рыкова и Томского в Политбюро, но при условии, что Бухарин признает политической ошибкой переговоры с Каменевым и заявит, что о военно-феодальной эксплуатации крестьянства сказал сгоряча, в пылу полемики. Другим путем Орджоникидзе никак не мог в тот момент спасти положение. Он предложил такое решение:

"Комиссия... предлагает объединенному заседанию Политбюро и Президиума ЦКК изъять из употребления все имеющиеся документы (стенограмму речей и т.д.)... обеспечить т. Бухарину все те условия, которые необходимы для его нормальной работы на постах ответственного редактора "Правды" и секретаря ИККИ".

Впрочем, еще перед июльским Пленумом 1928 года создалась невыносимая обстановка для работы Бухарина и Томского: в редакцию "Правды" Бухарину был прислан, как он выражался, "политкомиссар", бывший редактор "Экономической жизни" Г.И. Крумин ; к Томскому в ВЦСПС был приставлен Каганович . В ноябре 1928 года Бухарин и Томский впервые подали в отставку. Условия, предложенные комиссией, Бухарин, Рыков и Томский отклонили, заявив, что они не могут изменить свои взгляды, которые считают правильными, борьбу прекращают, но уйдут в отставку. Наконец, 9 февраля 1929 года объединенное заседание Политбюро ЦК и Президиума ЦКК выносит резолюцию, первый раздел которой носит громкое название: "Закулисные попытки Бухарина к организации фракционного блока против ЦК":

"1. т. Бухарин в сопровождении т. Сокольникова во время июльского Пленума ЦК (в 1928 г) вел без ведома и против воли ЦК и ЦКК закулисные фракционные переговоры с т. Каменевым по вопросам об изменении политики ЦК и состава Политбюро ЦК.

2. т. Бухарин вел эти переговоры с ведома, если не с согласия гг Рыкова и Томского, причем эти товарищи, зная об этих переговорах и понимая их недопустимость, скрыли от ЦК и ЦКК об этом факте". Как видно из рассказанного, резолюция никак не отражает действительного положения вещей. Разговоров об изменении политики ЦК, о блоке, об изменении состава Политбюро Бухарин не вел, и не потому, что не хотел в то время этих изменений, а потому, что с Каменевым, только-только восстановленным в партии и направленным (как и Зиновьев) на работу в Центросоюз, не членом Политбюро и ЦК, скорее разделявшим политику Сталина, никакого смысла разговаривать на эту тему не было. Об изменении курса Политбюро и устранении Сталина с поста генсека было целесообразно разговаривать только с теми членами реально существующего Политбюро, в ком Н.И. чувствовал в то время хотя бы потенциальную поддержку. - Калининым, Орджоникидзе, ибо явными сторонниками Бухарина в Политбюро, открыто выступавшими против политики Сталина, были только Рыков и Томский. Для того чтобы пойти на такой шаг, у Н.И. должна была быть уверенность, что эти переговоры имели бы желанный результат, а не раскалили бы еще в большей степени атмосферу в Политбюро (я передаю ход мыслей Н.И.) и не ускорили бы поражение оппозиции. Что переговоры велись "с ведома, если не с согласия Рыкова и Томского", приведенные мною факты тоже опровергают.

В связи с уничтожающей резолюцией Политбюро и Президиума ЦКК, требовавшей разглашения всех документов, касающихся Бухарина и других, положение Бухарина, Рыкова и Томского становится все безнадежней, все катастрофичней, несмотря на отклонение той же резолюцией их отставки.

Зачем же их отстранять? Сталин не торопит события, он руководствуется своей вероломной тактикой и, как всегда, выжидает. Вопрос об отставке он пока решить не может, даже в "содружестве" с Политбюро. Эту акцию, как записано в февральской резолюции, могут использовать враги, которые скажут "Мы добились своего".

На вопрос о том, как "Запись Каменева" попала за границу, Н.И. отвечал без сомнений: ГПУ по заданию Сталина туда ее переслало, чтобы потом, в той же резолюции объединенного заседания, зафиксировать:

"Факт опубликования "Записи" Каменева троцкистами известен теперь всему миру. Вероятно, эта "Запись" в скором времени будет опубликована в заграничной буржуазной печати. Несомненно, что троцкисты, публикуя эту "Запись", поступили как белогвардейцы, желающие создать трещину внутри Политбюро".

Какой невероятно "трудный", но сбывшийся прогноз! Какая прозорливость! "Буржуазная печать"! Это же "Социалистический вестник" , в понимании Сталина и других большевиков он отражал интересы буржуазии. И гром грянул. Прямо-таки долгожданный дождик полил на взращенный Сталиным политический урожай.

22 марта 1929 года, то есть перед апрельским Пленумом, знаменитая "Запись Каменева" была опубликована в эмигрантском меньшевистском "Социалистическом вестнике", издававшемся в Париже, - якобы перепечатана из органа германских троцкистов, как раз в нужный момент. Возможно, что это случайная удача Сталина, но ему всегда "везло". Но можно подозревать и другое, прежде всего потому, что это не копия первоначального документа, а хорошо отредактированный текст, вполне способный сойти за личную запись Каменева. Например, записанные в первом варианте слова "мы голоснули" в "Социалистическом вестнике" исправлены на "мы голосовали". Первый абзац записи, связанный с Сокольниковым, опущен. Казалось бы, именно в этих строках, записанных якобы со слов Сокольникова, ясно видна хотя и вымышленная, но цель "переговоров". Но Сокольников выпадает из игры, он только "сопровождает" Бухарина. Роль Сокольникова мне неизвестна, предположения свои я уже высказала, поэтому оставляю вопрос открытым.

Итак, бомба гигантской силы взорвалась. "Запись", опубликованная в "Социалистическом вестнике" , была размножена и роздана членам ЦК к апрельскому Пленуму. Обстановка для снятия Бухарина с занимаемых постов была вполне подготовлена. В апреле позабыли, как заявляли всего два месяца назад, в феврале 1929 года, что враги скажут: "Мы добились своего"; своего добились друзья. До чего он пал, Бухарин, даже "Социалистический вестник" торжествует победу и печатает его клеветнические измышления о Сталине.

"Соц. вестник"! "Соц. Вест ник"! - слышалось с разных сторон на пленуме (все описываю со слов Бухарина). Да, так оно и было, никуда от этого не уйдешь! Отставка Бухарина и Томского были уготована самим созывом апрельского Пленума. Рыков, как Председатель Совнаркома, продержался несколько дольше.

Как же вели себя потом герои разыгравшейся драмы - Сокольников, Бухарин и Каменев? Сокольников смолк, он не выступал на последовавших партийных съездах, ни на XVI, ни на XVII, хотя продолжал оставаться членом ЦК, был делегирован на эти съезды, и, несмотря на то что по натуре всегда был активен и обладал незаурядными ораторскими способностями, он не каялся, никого не клеймил, никому не кричал "ура".

Бухарин в своих статьях и речах никогда этот эпизод не вспоминал.

Каменев же, к этому времени окончательно сломленный, первым после разгрома так называемой правой оппозиции поместил статью в "Правде" (возможно, по указанию сверху), осуждавшую свои "переговоры" с Бухариным на предмет блока. В текст своей речи на XVII съезде он ввел терминологию, годную для процессов: "вторая волна контрреволюции" (первая - троцкизм), сказал он, "прошла через брешь, открытую нами, - это волна кулацкой идеологии". И тут же вспомнил вне всякой логической связи "переговоры" о блоке с Бухариным.

Впрочем, XVII съезд в целом производит в наши дни удручающее впечатление. Делегаты съезда, "победители" - будущие жертвы Сталина, пели ему восторженные дифирамбы. Именно они, делегаты съезда, рабочий класс, или пролетариат, как тогда говорили, и крестьянство, вынесли на своих плечах всю тяжесть индустриализации и коллективизации. Казалось, лишения позади, светлое будущее впереди. Оно будет свободное, равноправное, изобильное, это общество, с новыми производительными силами, иными производственными отношениями и новым, социалистическим человеком. То. о чем грезилось в снах, мечталось в царских тюрьмах и на каторге, в эмиграции, послереволюционной разрухе, под пулями гражданской войны, казалось им, сбывается. Пафос был искренний, неподдельный, и кто этого не постиг утратил чувство истории. И Бухарин все по той же причине назвал Сталина "фельдмаршалом пролетарских сил", но главное, на чем он фиксировал внимание в своем выступлении, - на развитии промышленности и на фашизме - его характеристике и опасности, грозящей миру.

Ссылки: