Вернадский В.И.: возобновляется работа над "книгой жизни"

Но сам инициатор участвовал в историческом деянии только в первые два месяца. К тому же 3 июля Наталия Егоровна упала в комнате, получила трещину в кости ноги. Ее отправили в кремлевку. Занятый урановыми делами, Вернадский не может ее навещать, только пишет ей короткие ласковые письма. Сообщает о состоянии ее шейки бедра , об операции, которая ей предстоит, о своих неладах со здоровьем и мнениях врачей и, конечно, о делах научных. Прежде всего, о выходе посвященной ей книги. В одном из писем делится охватившим его воодушевлением: "Очень меня это занимает, и я откладываю ноосферу и физическое пространство - хочу написать об основных принципах энергетики биосферы и планеты Земли" 12-25 . Поворот кардинальный - возобновляется работа над книгой жизни. Углубившись в тему рассеяния элементов в биосфере, он обнаружил следующее: "Под влиянием новой книжки (в общем хорошей) Ферсмана я решил высказаться, так как он эти вопросы затронул, по моему мнению, не глубоко и в основном неверно. И тут со мной случился casus - я хотел выяснить, кто первый ясно и определенно поставил в науке вопрос о значении на нашей планете свободных атомов, и забыл, что сделал это я, и даже ясно указал на это место в моих книгах, и в том числе в вышедших сейчас моих "Биогеохимических очерках", давно, 50 лет назад - в 1890г. и речи в Москве и возвращался, углубляя и уточняя, в течение всей жизни. Теперь перечитал свои старые статьи и сделал крупный шаг вперед" 13-25

Двадцать шестого июля сообщает: "Вчера кончил Воспоминания Витте - перенесся в прошлое. Как удивительно всё произошло. Ясно видишь безумие людей, которые стояли во главе. И при всей глубине ума Витте - он не предвидел того, что произошло - но к чему шел исторический процесс, который мы переживали одновременно. Будущее мелькало для него в гибели династии, но он совсем не понял новых социальных форм - люди, реальные политики являлись ему в виде революционеров-анархистов - он проглядел социализм и коммунизм. <...> Книга Витте - обвинительный акт против Николая II, его жены, царедворцев и Столыпина" 14-25 . Да, трагически не понял Витте людей реальной политики - Милюкова , братьев Долгоруковых , Петрункевича , Родичева и, поколебавшись, вместо них в правительство призвал Столыпина . Кадеты должны были составить министерство тогда, в 1905 году. В 1917-м - было уже поздно, страна неслась под откос.

Только в конце августа Владимир Иванович смог вместе с Павлом Егоровичем навестить жену в больнице. Она оставалась там до середины октября, когда ее перевезли в Дурновский переулок для долечивания дома. И все это время Вернадский держит ее в курсе своих дел, в основном со здоровьем. Иногда не может и писать, тогда диктует Ане. Сообщает среди другого о радостном событии: в августе у него в Узком побывал проездом Личков . В дневнике за 22 августа записывает: "Вчера у меня был Борис Леонидович Личков. С ним разговор о его работе (о издании монографии, которую надо выдвинуть на получение докторской степени. - Г. А.). С ним о том, что интересует меня лично: геологическая вечность Земли и ее современной структуре из геологических оболочек" 15-25 . Теперь Личков поведал ему о своих злоключениях и о том, как выбивали показания на него и Курнакова . Теперь это превратилось в фольклорное выражение - шили дело. В конце этого года заканчивалась подневольная работа Личкова как ссыльного на Волгострое. По освобождении ему запрещено жить в больших городах, как это обычно практиковалось, и он направлялся в Самаркандский университет для преподавания и геологической работы - на нищенское существование. Они увидятся - в последний раз - в декабре 1940 года. И останется только переписка. Он принимает близко к сердцу и хлопоты по открытию нового, уранового, дела, и несчастье с Наталией Егоровной, и удары по академии: арест Николая Вавилова , смерть большого биолога Николая Константиновича Кольцова под влиянием оголтелой травли в газетах, и полного разрушения любимой работы, арест академика Луппола - коммуниста, но хорошего специалиста. Все это плюс собственные желудочные и прочие августовские нарушения сказались в сердечном недомогании, надолго выбившем его из колеи.

Хронология:

"17-18. IX. Резкое ухудшение в проявлении сердца. Непрерывные боли подмышками, в руках, спине, груди. Смог заснуть только к 3 часам утра - но боли продолжались. Начался процесс несколько дней ранее. 15 в воскресенье я решил утром погулять, но вернулся вскоре же вследствие начала: необычной интенсивности [болей]. Но я был у Наташи в Кремлевской больнице и 16-го, не пропуская. Но чувствовал себя не по себе. <...> Эндокардит, [врачи] единодушно согласны: нарушение кровообращения в одном месте в мускулах сердца. Лечение - лежать. Это повторение того, что было в 1937, когда на недели 3 потерял способность владеть тремя пальцами правой руки" 16-25 . Снова постель, небольшое, но выводящее из строя повышение температуры. Урановые заседания прошли без него, как и другие академические комиссии: по метеоритам, по изотопам, по минеральным водам. Посылал туда только свои выступления, которые зачитывались другими людьми. Зато увеличилось количество посетителей и всяческих новостей, особенно связанных с новоявленной дружбой с Германией на фоне мировой войны. 23 сентября записывает:

"Все лежу - по-видимому, какое-то упорное сердечное [заболевание], связанное с повышением Г. Стационарное положение. Вчера были А. П. Виноградов, Ферсман с женой, Паша. Слухи о больших неладах внутри партии. Бросается в глаза понижение ее делового и умственного уровня. Все дельцы и воры в ней устраиваются. Говорят о двух направлениях - германское и английское. Евреи партийные - против Молотова , всё очень грубо, но зерно истины есть. А. Е. Ферсман рассказывал, что вчера передачи английского радио захватили Ленинград и Москву (...). Между прочим, передавали об ужасах с евреями - гестапо в Голландии. Тысячи в мучениях. Нехватка - для Москвы [только] - затруднения - с продуктами, все знают и упорно объясняют [союзом] с Германией" 17-25 .

До самого конца октября он вел то постельный, то полупостельный образ жизни под строгим контролем врача М. Н. Столяровой . Она то укладывала его в постель, то разрешала работать. Он, правда, работал и лежа, и с небольшой температурой. Двадцать девятого октября записывает "Сегодня диктовал Ане утром V [выпуск] "Проблем биогеохимии", который обдумывал. <...> Потом Кулик - о метеоритах в новых воссоединенных частях - Западной Украине, Остзейском крае (называет Прибалтику по-старому. - Г. А.). <...> Большая тревога. Ждут разрыва с Германией. Большой страх. Полный хаос. Глухое, но общее недовольство. Голод всюду. Причина явлений - бездарная организация. Низкий уровень носителей власти. У них нет людей, а в стране их много" 18-25 . Утешало только то, что дети его далеко теперь от диких европейских событий. В январе 1939 года Нина с дочерью переехала в США , в апреле к ней присоединился Николай Петрович Толль , и они стали вживаться в американское общество - с помощью брата, конечно. Уже в декабре 1939 года она сообщает, что работает в клинике близ Бостона по специальности "профилактика психических заболеваний". Личков остается, как и Гревс , почти единственным слушателем Вернадского из тех, кому можно доверить серьезные вопросы. В августовское свидание он увез с собой "Очерки", ему Владимир Иванович посылает оттиски "Проблем". Книга вызывает у его адресата множество разнообразных, несущихся в беспорядке мыслей. Они то связываются с частными областями геологии, геоморфологии, географии, то воспаряют к вечным вопросам "теории Земли". В те дни сам Личков заканчивал книгу на планетную тему "Волны жизни и ритмы развития земного шара". Она, правда, осталась в рукописи. Конечно, часто думал о космологических проблемах. "Много раз в связи со своей книгой перечитывал я в разных направлениях Ваши "Биогеохимические очерки", - пишет Личков 22 октября. - Очень много получил от этого. Нет, по-моему, среди лиц, трактующих проблемы геологии, положительно никого, кто ставил бы эти проблемы так глубоко, как Вы. Никого равного Вам по трактовке проблем я не знаю, пожалуй, и в иностранной литературе. Легко трактовать эти вопросы после Вас. Это значит пользоваться уже проложенной Вами дорогой. <...> Ваша мысль для меня глубоко поучительна даже тогда, когда я с нею никак не могу согласиться, и она вызывает мой протест; я чувствую себя ею все-таки зачарованным" 19-25 . Отвечая на одно из замечаний своего корреспондента, Вернадский пишет: "Когда я говорю о жизни (не могу и не хочу быть таким ригористом, чтобы этим реальным, ходячим словом я не пользовался), под понятием "жизнь" я понимаю совокупность реальных живых организмов. <...> Допускаю в Космосе существование живого вещества (может быть, "с разумом") и полагаю, что наш человеческий разум не есть конец - (венец) - эволюционного процесса. Я не материалист и не идеалист. Думаю, что "космическая жизнь" (так понимаемая) не может дать "космического сознания"" 20-25 . Вообще считая эволюционные проблемы второстепенными в системе знаний, Вернадский принадлежит не к тем, кто, как Дарвин, ищет законы изменения, но к тем, кто, как Ньютон, формулирует законы сохранения, устойчивости мира. Он развивался от историзма в сторону фундаментальных основ природы, ее существования при непрерывном изменении и распаде. Предостерегал против увлечения дарвинизмом. Тем более что есть забытые эволюционные теории, как-то заслоненные теорией происхождения видов. Например, эмпирическое обобщение американского геолога и биолога Джеймса Даны . Вернадский сообщает о нем в своей "таблице противоположностей". Примерно в те же годы, когда молодой Дарвин путешествовал на корабле "Бигль", Дана тоже участвовал в большой экспедиции Уилкса в качестве натуралиста на корабле "Пикок". Интересно сравнить теории, полученные на этой "Гончей" и этом "Павлине". Дана наблюдал ракообразных, и когда сопоставил многочисленные палеонтологические находки и современные виды, то выяснил следующее. Все части тела их разнообразно и многократно в прошлом видоизменялись, могли быть больше, меньше, даже становиться рудиментом. Все, за исключением головного мозга. И тогда Дана сделал заключение, что вообще на протяжении эволюции живого мира только центральная нервная система была единственным органом, который развивается прогрессивно. Самое важное состояло в том, что в отличие от других органов тела, которые могли деградировать, мозг никогда не уменьшался в объеме и никогда не становился примитивнее. У отдельных видов его развитие могло останавливаться, но никогда не шло вспять. В течение миллионов и миллионов лет мозг становился только сложнее, форма его как бы "перепрыгивала" от одного вида к другому, всегда совершенствуясь. Дана назвал этот процесс цефализацией , то есть "оголовлением". Вернадский причислил обобщение Дана к эмпирическим обобщениям, то есть к важнейшим законам природы. Он показывает, что появление на Земле человека с его развитым мозгом есть закономерность. Но одновременно принцип показывает перспективу: Человек Разумный Творящий - не последнее звено в цепи разумных существ, а только, в сущности, - первое. Вот какое явственное и недвусмысленное развитие и связывалось с космическим развитием. Человеческое сознание и есть космическое сознание. Другого не обнаружено. Только в середине ноября Вернадский снова начинает ходить в Старомонетный. Теперь здесь, в лаборатории, его руками и глазами становится Кирилл Флоренский , оказавшийся экспериментатором, что называется, милостью Божьей. Еще летом Владимир Иванович сообщал Наталии Егоровне: "Вчера же был К. П. Флоренский - сын философа, математика, теолога, страдающего совершенно в ГПУ (они не знали, что два года назад отец Павел был расстрелян на Соловках. - Г. А.). С ним говорили о работе моей над правизной и левизной и другой, которую он начал по моему указанию еще раньше. Наконец, близится реальность моей лаборатории" 21-25 . Появилась возможность проверить свои самые смелые предположения. Начинает с Флоренским серию опытов - повторение опытов Пастера - над винными и виноградными кислотами, имеющими отношение к диссимметрии. Работа осталась, правда, незавершенной из-за войны. В феврале 1941 года сообщает о себе Личкову: "Но все еще не вхожу в норму в смысле здоровья. Последствия сентябрьского кровоизлияния в сердце (подтверждены рентгеном и кардиограммой) не улеглись. Приходится с ними считаться, только бы сохранить силу мысли; пока никакого сильного ее ослабления - да и вообще ослабления - не чувствую" 22-25 .

Ссылки: